Ирэн Роздобудько - Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник)
«Что ты делаешь, когда идет дождь?»
«Я переехал! Ты хоть знаешь мой новый адрес?!»
«Почему весной, когда включаются звезды и на Землю дует теплый ветер, а вокруг тихо-тихо, мне порой хочется плакать?»
«Как это: на все воля Божья? И на лето, и на мамину болезнь, и на войну???»
«Можно мне не умирать, а?»
«Сколько тебе лет?»
«В нашем сквере растут деревья. Когда я спросил, зачем их подстригают, мне объяснили: чтобы они лучше росли. Значит, если я не буду ходить в парикмахерскую, то не буду расти, взрослеть, стареть и – не умру?»
«Почему люди влюбляются, а потом втихомолку плачут?»
«От какого существа происходит кот?»
«Чтобы мне простили грех, надо сначала его совершить?»
«Ходят ли в школу ангелы???»
«Если я дал откусить свой «Сникерс» – это любовь?»
«Где мой папа?»
«До какого возраста я буду бояться молнии?»
«С какого момента человека можно считать взрослым: когда он не боится уколов или когда ему нравится Мария?»
«Демократия – это когда одни имеют все, а другие – то, что осталось?»
– Удовлетворили свое любопытство, госпожа Иголка?
Он продолжал стоять ко мне спиной. Я не заметила, как он закончил разговор.
– Чем, мсье? – беззастенчиво спросила я. Ведь у него на спине не было глаз, а я предусмотрительно отступила от стола на два шага.
– Неужели вы не воспользовались возможностью сунуть свой острый носик, куда не следует?
– Конечно, воспользовалась, мсье… – скромно ответила я.
Он рассмеялся:
– Вот за это я вас и люблю!
– Правда, мсье? – еще скромнее потупилась я.
– По крайней мере, уважаю. Могли бы солгать.
– Зачем? Ведь и так понятно, что я сгораю от любопытства, мне так хочется знать, чем вы занимаетесь в свободное от меня время.
– А мне интересно знать, долго ли я буду терпеть ваше нахальство!
Он снова рассмеялся.
– А теперь скажите мне, что вы обо всем этом думаете?
– Я ничего не думаю, мсье, – сказала я. – Совсем ничего, клянусь.
– В чем?
– В том, что… – я смутилась, – в том, что об этом никто не узнает! Могила!
Он уже не просто смеялся – он безудержно хохотал.
– Я понял. Если бы здесь были банковские счета, это бы не показалось вам странным. А так вы думаете, что я просто сумасшедший.
– Я не знаю, что думать, мсье… Возможно, вы психоаналитик, работающий в интерактивном режиме с людьми, которые… не в своем уме…
Он снова весело рассмеялся. А потом в один миг согнал улыбку с лица, и оно стало совершенно серьезным.
– Нет. Это – нормальные люди. Более того, это – дети. И эта категория людей – самая серьезная в мире! Много лет я переписываюсь с ними. Они вырастают, и я начинаю переписываться с их детьми. Пока не придумали компьютер, приходилось туговато…
Я молчала. Я действительно не знала, что об этом думать. Просто молчала и смотрела на мсье Паскаля. Возможно, этому чудаку не дают покоя лавры Деда Мороза по прозвищу Йолопуки, который живет в Лапландии и зимой переписывается с детьми?..
– Теперь, когда вы все знаете, – продолжал он, – настало время для вашего следующего задания. Я не случайно попросил матушку Же-Же прислать вас сюда…
Вот оно как, обиженно подумала я, давление матушки – маленькая хитрость, чтобы отправить меня сюда с подносом! А мифический звонок по несуществующему телефону – уловка старика, чтобы проверить, загляну ли я в монитор! Какое коварство!
– Какое коварство с вашей стороны, мсье! – сказала я. – Неужели нельзя было действовать прямо? Клянусь, больше ни единого кнедлика из ее рук не съем!
– Не будьте так жестоки, старушка этого не перенесет! – усмехнулся он. – К тому же ничего страшного не произошло. Я хотел проверить, заинтересуетесь ли вы моей работой. А именно, заинтересовались бы вы настолько, чтобы помочь мне разгрести эту кучу писем?
– То есть? – не поняла я.
– То есть я хочу, чтобы вы взяли несколько писем и написали ответ.
– От вашего имени, мсье?!!
Моему удивлению не было предела.
– Да. Я проверю и, если все будет хорошо, – просто подпишу.
– Но, мсье… – попыталась возразить я, – я никогда этим не занималась. Я не знаю, как отвечать на такие вопросы.
– Ну, согласитесь, вы ближе к детству, чем я, – начал убеждать мсье Паскаль. – Вы втянетесь очень быстро. Единственное условие – не халтурить!
– О, мсье, я согласна жарить вепрей, разливать вино и разносить шарики на ужинах! А еще я могу стирать, шить, гладить и вышивать крестиком! Но быть секретарем! О! Мы так не договаривались.
– А мы и не договариваемся! – нахмурился старикан. – Пока вы здесь – выполняйте. В конце концов, я вам плачу.
Он был прав. Я прикусила язычок.
– Хорошо. Попробую. Но предупреждаю – мои эпистолярные способности далеки от идеала.
– Посмотрим.
Он отобрал пачку писем и протянул мне.
Я покорно взяла. А что было делать?
Вчера вечером я так же взяла тот зеленый блокнот, сегодня – письма.
– Дорогой хозяин, – безнадежным тоном произнесла я, уже собираясь закрыть за собой дверь, – имейте в виду, если завтра вы заставите меня сделать аранжировку сороковой симфонии Моцарта под хард-рок – я точно откажусь!
И поспешила закрыть дверь, успев услышать его ехидное: «Посмотрим!»
3Я поднялась к себе и бросила письма на кровать.
Мне хорошо думается, когда я хожу. Решила прогуляться по городу, заглянуть в окно школы: подслушать, что говорит детям Иван-Джон, а потом мы вместе зайдем чего-нибудь выпить в деревянное бистро. Подсознательно я просто тянула время. С меня было достаточно всякого чтения! А тут еще надо поработать головой, что-то ответить – неизвестно кому и зачем.
Я вышла на улицу через черный ход, гордо проследовав мимо кухни, где матушка Же-Же, забыв о давлении, что-то весело напевала себе под нос.
Как всегда в это время, которое здесь не называли «сиеста», улицы были тихи и пусты. Я уже к этому привыкла, но сейчас почувствовала легкое раздражение, которое нарастало по мере приближения к городскому фонтану. Приступ мизантропии. Мне вдруг стало слишком тесно на этих улицах, среди этих кукольных коттеджей (вспомнила тот дневник и сама удивилась: действительно «домики для Барби»!). Я подошла к школе. Школа – это громко сказано: одноэтажное здание в два класса для детей разного возраста. Как я уже поняла – старшие дети отправлялись учиться в колледж, а младшим преподавали предметы всего несколько учителей-многостаночников, типа Ивана-Джона. Через открытое окно я видела, как он ходит взад-вперед по классу и… пересказывает Гомера.
На какое-то мгновение все это показалось мне фантасмагорией: школьный двор, усыпанный яблоневым цветом, яркий свет и темный квадрат приоткрытого окна, длинные, как волны океана, строки «Одиссеи». Я прислонилась к стволу, и на меня тут же посыпались лепестки: яблони отцветали. Голос затих. Иван-Джон заметил, что я стою под деревом, крест-накрест обхватив плечи руками. Можно было подумать, что пошел снег и мне холодно. Видимо, он так и подумал, глядя, как на меня осыпаются лепестки. Его взъерошенная голова в темноте окна напоминала полотно какого-нибудь голландского художника эпохи Возрождения. Вдруг я подумала, что так оно и есть, что это – именно портрет, картина, застывшее мгновение, в котором движутся только эти лепестки, осыпающиеся с дерева. А еще я подумала, что всегда так бывает: кто-то – в окне, ЗА окном, а кто-то стоит ПО ТУ СТОРОНУ – под деревом.
Это две разные картины, в двух взаимоисключающих цветовых гаммах.
Иван-Джон, не отводя от меня взгляда, взял со стола смешной медный колокольчик и покачал им над головой: конец урока. Десять учеников захлопали партами…
– Знаешь, когда я смотрела на тебя из сада, – сказала я, – мне показалось, что на следующем ужине шарик вытащишь именно ты… Не знаю почему, но это было так четко, так ясно. Так неотвратимо.
– Я уже ненавижу эти ужины! Не напоминай.
– А я, похоже, их полюбила. Что-то в этом есть: живешь не просто так, а в ожидании.
– В ожидании чего?
– Господи, ты же сам говорил, что собираешься уехать отсюда, стать писателем, завоевать всемирную славу и все такое. И мы все дружно тебе это напророчим! Будет весело…
– Я так не думаю, – сказал он. – Давай сейчас не будем об этом говорить.
– Не будем, – согласилась я. – Но ты не должен отступать.
– Не уверен. Мне здесь нравится… Больше, чем мне бы этого хотелось…
Мы зашли в бистро.
– Один виски, – кивнул он полной блондинке. – И…
Конечно, он сказал – «блу айс».
– По закону парных случаев, – улыбнулась я, вспоминая зеленый блокнот, – где-то – неизвестно где, кто-то – неизвестно кто – любит этот же напиток.
