Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга
— А говорит, пошлину надо платить в десятикратном размере! — язвительно сказала Людмила Павловна, обернувшись в сторону хозяйских дверей, — Сам плати, хрумзель! Ну, включайте скорее.
— А компрессор освободить? — спросил Андрей. — Об этом ты, конечно, не подумала? "Включайте, включайте…" Включалка нашлась.
Ему приятно было, что они с отцом выполнили-таки свою мужскую работу, поэтому он говорил с матерью ворчливо, но снисходительно. И она поняла это и растрогалась: поднялась на цыпочки и погладила Андрея по голове. Он и это ей простил, такое в его душе наступило затишье.
Наконец все было готово. Отец воткнул вилку в свободную розетку, лампочка внутри зажглась, но урчания не последовало. Минуту все молча ждали, потом Андрея осенило, он протянул руку и поставил вертушку на «норму». И тут же зарокотал мотор.
— Ур-ра! — закричали все, включая Настасью.
"Смоленск" придавал всему происходящему с ними какую-то основательность. Рядом с большим, как троллейбус, рефрижератором «хрумзеля» (мама Люда была мастерица на такие словечки) он выглядел, как ишачок рядом с битюгом. Но зато сиял новизной, тот, матвеевский, был даже не белого, а какого-то бетонного цвета. Правда, работал молча, а наш урчал.
Заполненный «Смоленск» приобрел совсем домашний вид. Любуясь своим маленьким хозяйством, Тюрины столпились вокруг. Самое время было произносить речи.
— Как русская печка, — заметил Иван Петрович, не подобрав, должно быть, у князя Щербатова ничего подходящего. — Только наоборот.
— Это — наша жизнь, — торжественно сказала Людмила Павловна, — без этого мы бы просто пропали. Вы с папкой молодцы, вам медали надо вручить…
— За взятие "Смоленска"! — сострил Андрей, и все рассмеялись так дружно, что он покраснел от удовольствия.
А Настя еще несколько раз повторила: "За взятие "Смоленска"!" И не в силах придумать что-нибудь столь же остроумное, но, ощущая неудержимое желание растянуть, продлить момент всеобщего веселья, стала говорить разные глупости.
— Теперь еще мяса достать бы — и заживем, — мечтательно проговорила Людмила Павловна. — Я вам и нажарю, и напарю, можно даже не здесь, чтоб хозяина не нервировать, можно и в нашей ванной, там кафельный пол, и розетки имеются.
— Ох, ох! — подзадорил ее Иван Петрович. — А размечталась-то, расхвасталась, стряпуха Яниха!
— А что? — довольно смеясь, отвечала мама Люда. — Зелень кое-какую имеем: щавелек, редиска. Картошки и хлеба, правда, нет, но ничего, проживем. Ведь где-то люди хлеб берут, я в офисе видела у одной белый хлеб, настоящий.
— Там своя пекарня, — сказал отец.
— А мы что, чужие? Пойду к самому советнику, раз вы говорите, что он такой хороший. Не может он отказать матери двоих детей. — Она вздохнула от избытка чувств. — Ну, ладно, все это пустое. Рассказывайте, как доехали, как получили, как обратно везли, все по порядку.
И в это время в замок входной двери вставили ключ. Все притихли. Андрей поежился от неприятного предчувствия. Ох, не стоила так бурно радоваться, даром это никогда не проходит…
Вошел Матвеев, темный и хмурый, непривычно парадный, в белой рубашке при галстуке, в брюках полной длины, с желтым тощим портфелем в руке.
— Добрый день! — приветливо сказала Людмила. — Со службы уже?
Матвеев что-то пробурчал и, глядя под ноги, прошел к себе. Людмила и Иван Петрович молча переглянулись.
— Уйдемте, ребятки, — шепотом сказала мама Люда. — Не будем мозолить глаза.
Они ушли в свою комнату, сели на кровати друг напротив друга, как в поезде…
— Дурной какой дядька, — все еще по инерции веселья проговорила Настя. — У него, наверно, электроциты разрушили косвенный мозг.
Никто даже не улыбнулся.
Вдруг на кухне что-то грохнуло, по коридору застучали шаги — и без стука, настежь распахнув дверь, к Тюриным ворвался хозяин. Лицо у и зубы него было плоское, передернутое, страшно белели белки глаз.
— Эт-то как понимать? — задыхаясь, спросил он. — Это что за самоуправство?
— Вы не волнуйтесь, — поднимаясь, сказал Иван Петрович. — Если мешает, мы его сейчас сюда перетащим.
— А я и не волнуюсь! — высоким страдальческим голосом вскричал Матвеев. — Это вам придется поволноваться! Капитально устроиться вздумали? Не выйдет, господа! Немедленно выматывайтесь отсюда! За простачка меня принимаете? Приехали на готовенькое! Рвачи. Это я квалифицирую как заместитель старшего группы! Рвачи.
— Послушайте, Володя, — побледнев, Людмила тоже встала, — но это неприлично! Уж если кто и рвач… Один, как волк, в огромной квартире, а у нас все-таки двое детей…
— Ах, вот так! — Матвеев трагически захохотал. — Значит, я все правильно вычислил! Значит, именно такая задумка — меня уплотнить! И не мечтайте! Я еще разберусь, кто это вбил вам в голову, что меня не продлевают. Я еще выясню, кто это сеет клеветнические слухи! И не меч-тай-те! Я еще вас тут пересижу! А ну, давайте ключ.
Людмила машинально сунула руку в карман передника. Матвеев шагнул к ней навстречу с судорожно протянутой рукой. Рот его был приоткрыт, вставные зубы сбоку синели.
— Давайте, давайте! Иначе ваш холодильник через минуту окажется вверх тормашками на площадке вместе со всем содержимым!
— Ваня! — вскрикнула Людмила, отступая в угол. — Ваня, беги скорей к Звягину.
— А что мне Звягин! — Матвеев продолжал на нее надвигаться. — Давайте ключ, не принуждайте меня к решительным мерам! Я человек слова, я шутить не люблю!
Настасья заплакала.
— Отдай ему, Мила, — сказал Иван Петрович. — Тут дело не в ключе.
Мама Люда молча протянула Матвееву ключ, нагнулась к Настасье, которая завалилась бочком на кровать и плакала, уткнувшись в горчичное покрывало.
— Вот, — удовлетворенно сказал Матвеев, пряча ключ в нагрудный карман. — Теперь не засидитесь. А за «волка» вы еще ответите, причем на достаточно высоком уровне.
И, оставив дверь распахнутой, ушел.
— Слушай, — нервно смеясь, сказала Людмила, — у него и вправду разрушен косвенный мозг. Что будем делать?
— Переезжать в гостиницу, конечно, — ответил Иван Петрович, — и как можно скорее. Мне вас тут страшно будет по утрам оставлять.
С кухни послышался противный скрежет бетона, по которому тащат металлолом.
— Беги! — вскрикнула Людмила. — Он же вещь изуродует!
— Что мне с ним, драться? — спросил Иван Петрович. — Заграница все-таки. И потом это же не Баныкин.
Баныкин был известный всей Красноармейской улице дебошир, он под Тюриными, на первом этаже. Когда Баныкин напивался, соседи снизу звали на помощь всех мужиков, в том числе и Ивана Петровича, и отец никогда не отказывался, хотя Баныкин, бывало, хватался и за топор. Зато, протрезвев, преувеличенно подобострастно с отцом здоровался: "Ивану Петровичу — академический поклон!"
— Ну, если не ты — тогда я!
И, обежав широкую кровать, Людмила ринулась к дверям.
— Мама! — вскрикнула Настя. — Мамочка, не уходи!
— Прекрати истерику, мать! — сурово сказал Андрей. — Пойдем, папа, обзвоним гостиницы. Может, где-нибудь есть номера.
В квартире стало тихо.
— Да нет, — проговорила Людмила шепотом, — нельзя такое прощать. Он же потерял человеческий облик.
И, выждав несколько минут, отец и сын вышли в празднично колышущий занавесками холл. «Смоленск» уже стоял около входной двери.
— Здоровый мужик! — сказал Андрей. — Знаешь что, отец? Звон прямо Букрееву.
— Ха-ха-ха! — раздался на кухне сардонический хохот Матвеев Иван Петрович сел к телефонному столику и набрал номер Звягина.
— Григорий Николаевич! Тут происшествие у нас. Матвеев требует чтобы мы немедленно съехали с его квартиры. Что значит «жалуюсь»? Я не жалуюсь, а ввожу вас в курс дела. Позвать его к телефону?
— Я позже сам позвоню! — крикнул с кухни Матвеев.
— Он позже сам позвонит, — послушно повторил Иван Петрович. — Так, так… Понятно. Хорошо, спасибо.
И он медленно положил трубку.
— Что «спасибо», что значит "спасибо"? — нетерпеливо спросил Андрей.
— Ничего, сынок, — тихо ответил отец. — Поди узнай, — он мотнул головой в сторону кухни, — как звонить в гостиницы.
— Все телефоны на листке под стеклом, — спокойным и будничным голосом отозвался Матвеев. — С этого и нужно было начинать.
— Что нужно и что не нужно — это мы без вас разберемся! — не выдержав, крикнул Андрей. — И не думайте, что все для вас уже кончилось! Мы расскажем Виктору Марковичу, как вы тут…
— Сказитель! — смеясь, проговорил невидимый хозяин. — Джамбул Джабаев. Акын. Кок-сагыз.
Отец потерянно смотрел на листок под стеклом.
— Начни с «Эльдорадо», там вроде попроще, — шепотом подсказал Андрей.
— Да был такой учебный текст, — виновато улыбаясь, невпопад ответил Иван Петрович. — Как заказывать гостиницу. Вот, припоминаю…
