Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга
— Да, вот так, брат, — сказал отец, перехватив его беспокойный взгляд — Ехали, ехали — и приехали…
Он как будто боялся разговаривать с сыном, как будто бы ждал, что с него будет спрошено, и даже голос подал первым, вопреки обыкновению, чтобы упредить вопрос: "Папа, так как же это все у нас получилось?" Нет, Андрей не собирался об этом спрашивать: пусть останется надежда, что отец и сам толком не знает — и не хочет знать.
— Как-то странно все, — глядя в сторону, проговорил Андрей. — Непонятно, зачем нас прислали…
— Та, испорченный телефон, — ответил отец и тихонько засмеялся. Москва уверена, что мы тут нужны, потому что такая информация идет от советника. Советник считает, что на кампусе кипит работа, потому что в этом его заверяет Звягин. А Звягин ждет и надеется, что все образуется… обще ко славе государевой и ко блаженству народному.
— А зарплату тебе кто будет платить?
— Наша сторона. Мы же здесь в порядке помощи.
— Ну, и что ты собираешься делать? — спросил, помолчав, Андрей. — Есть у тебя какой-нибудь выход?
Вопрос прозвучал как-то очень сурово, и, почувствовав это, Андреи смутился. Но отец ответил серьезно и просто:
— Есть, сынок. Даже целых три.
— Целых три? — переспросил Андрей.
— Именно. Первый выход — сидеть тише мыши и делать вид: что занят я выше головы. Но этого я, к сожалению, не умею.
— Не умеешь?
— Не умею. — Отец снова засмеялся и покачал головой. — Вот я и думаю: не будет нам тут добра. Не поворотить ли нам оглобли, пока не поздно? Пойти к советнику и сказать: так и так…
— Да ты что? — испугался Андрей. — Это ж позор!
— То-то и оно, — сказал отец, подумав. — То-то и оно, что позор. Значит, остается третий выход: выбивать нагрузку и честно пахать. Ничего другого я не могу.
— А выбить… сможешь? — осторожно спросил Андрей.
— Я постараюсь.
Он хорошо это сказал, без хвастовства ("Да уж я уж постараюсь, конечно!") и без всяких там обиняков ("Постараюсь, но… сам понимаешь, сынок…"). Нет, отец даже мысли не допускал, что он недостоин. "Господи, может быть, я вообще напрасно мучаюсь?.. Хорошо бы так". У Андрея отлегло от души, он умолк и, стараясь не смотреть на отца (чтобы он, чего доброго, не прочитал в его взгляде благодарности и любви), стал рассматривать площадь.
Внимание его привлек потрепанный тускло-зеленый пикап, стоявший у тротуарной бровки в тени, неподалеку от павильона. Кузовок пикапа был затянут брезентом, на капоте блестели крупные никелированные буквы «Субару». О такой автомобильной марке Андрей никогда и не слышал. За рулем сидела немолодая европейка с седоватыми коротко подстриженными волосами. На ней было что-то ярко-розовое с широкими рукавами, половину лица закрывали такие же, как у советницы и у Кареглазки, большие радужные очки. Повернув голову в сторону павильона, женщина неотрывно, испытующе и в то же время горестно, со странной улыбкой смотрела на Тюриных, у нее было загорелое, но какое-то изнуренное, по-обезьяньи мученическое лицо с глубокими морщинами на щеках. Так, наверно, смотрят на нас из иллюминаторов штурмана и пилоты летающих тарелок. Под этим упорным взглядом Андрею стало не по себе. Он хотел обратить внимание отца на эту странную особу, но не успел: подошел автобус номер семнадцать, и у его помятого сине-желтого борта неожиданно возникла толпа. Люди, сидевшие на соседних скамьях и поодаль, на траве под акациями, на ступеньках подъездов, на столбах ограды, просто на корточках в тени, повскакивали и ринулись штурмовать семнадцатый номер: всем им срочно нужно было ехать в сторону аэропорта, в свои «бидонвили». Никакого ожесточения они при этом не проявляли: напротив, радостно гомонили, громко смеялись, подбадривали друг друга. Казалось, толкотня доставляет им удовольствие. Отец и сын побежали к открытой автобусной площадке вместе со всеми, их не отпихивали, кто-то даже пытался призвать людей к порядку, расступиться и дать иностранца дорогу, но все без толку. Нужен был особый навык, и, когда автобус тяжко скособочась, тарахтя и извергая из прогорелой выхлопной трубы черный дым, тронулся, Иван Петрович и Андрей остались в клуба этого дыма возле опустевших скамеек. Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
— Является, что рок наш таков, — дребезжащим голосом Михайлы Михайловича проговорил отец, — отложа все суровые следствия непросвещения и скитающей жизни полуденных народов… Как-то неудобно, понимаешь, локтями толкать. Мало их угнетали?
Но вторая попытка, минут через десять, закончилась с тем же успехом. Андрею удалось повиснуть на никелированной штанге в середине обильной человеческой грозди, шевелением и густотою напоминавшей пчелиный рой, но у Ивана Петровича с носа сшибли очки, он наклонился, разыскивая их на бетонных плитах, и Андрей, конечно же спрыгнул и поспешил ему на помощь. К счастью, очки нашлись даже остались целы.
Тут дверца «Субару» распахнулась, и пожилая европейка (розовая рубаха ее по-разбойничьи и очень простецки была подпоясана черным кушаком, тощие ноги обтянуты пестрыми не по возрасту брючками) вылезла из кабины и направилась прямо к ним. Обута она была пляжные шлепанцы, водить машину в такой обуви было, должно быть очень неудобно.
— Папа, держись, — вполголоса сказал Андрей. — Затевается провокация.
Но было поздно: старушонка уже приблизилась.
— День добрый, — сказала она на правильном русском языке с несколько неуверенной искательной интонацией, улыбаясь и по-собачьи заглядывая им в глаза — снизу вверх, поскольку росточек у нее был совеем небольшой. — Не сочтите меня за назойливую, но я вижу, что вам нужно в аэропорт. Вы знаете, так у вас не получится, вы действуете слишком деликатно. Если хотите, могу вас подвезти. Мне все равно предстоит ехать в ту сторону. Я ждала мужа, но он не пришел.
"Ну, вляпались, — сказал себе Андрей. — Как по-русски чешет, белогвардейское охвостье!"
Особого страха он не испытывал, скорее это было игровое волнение: уж раз за тобою идет охота — значит, все правильно, просто им удалось вычислить твое переходящее "я".
— Спасибо, — застенчиво улыбаясь, проговорил Иван Петрович. — Но нам туда и обратно, багаж хотим получить.
На месте отца другой, более опытный товарищ прикинулся бы непонимающим: "Сорри? Мадам спикс хинди, урду? Ранш? Бат… в общем, с чего вы взяли, что мы понимаем по-русски? Ах, вы за нами давно наблюдаете? Ну и валите отсюда…"
— О, получить багаж? — деловито переспросила белогвардейка. — Он что же, сравнительно небольшой?
"Да, небольшой", — мысленно просигналил Андрей, пристально глядя на отца и пытаясь взять события под свой контроль.
— Нет, как раз большой, — словно извиняясь, проговорил Иван Петрович. — Холодильник.
— И вы рассчитываете, что достанете попутную машину в аэропорту? — настойчиво допытывалась дама.
"Нас будут ждать там друзья!" — мучительно напрягаясь, подсказал Андрей, но отец игнорировал правила шпионской игры.
— А что, — простодушно спросил Иван Петрович, — разве это так сложно?
— Сложно — не то слово, — отчеканила белогвардейка. — Вы совсем наивные люди. Пойдемте со мной.
И, повернувшись, не глядя больше на них, решительно зашагала к своему пикапу.
Иван Петрович вопросительно посмотрел на сына, тот пожал плечами.
— Мне что? — с деланным безразличием сказал он. — Это тебя предупреждали насчет лифтов.
Тут белогвардейка, подойдя к кабине, обернулась.
— Не бойтесь меня, пожалуйста, — сказала она. — Я не заразная, я москвичка, выросла на Переяславке…
— Мы не боимся, — ответил Иван Петрович, — просто стесняемся вас затруднять.
— Да что вы, — нервно передернулась белогвардейка, — это я должна стесняться, я же сама напросилась. Вижу — наши сидят…
"Наши"… У Андрея было чуткое ухо, и он отметил, что это «наши» прозвучало не так.
— Меня зовут Тамара, — сказала старушонка, — а вас?
— Иван, — ответил отец, с галантным академическим поклоном пожимая ее маленькую морщинистую лапку, — а это мой сын Андрея.
— Господи, Иван, Андрей. — Белогвардейка тихо засмеялась, — Прелесть какая… Да садитесь же, садитесь. Кабина просторная у меня, уместимся все втроем. После скажете, что это бог Тамару послал.
— Садись, сынок, ничего, — сказал Иван Петрович. — Или ты хочешь у окна?
Ноги у Андрея вдруг ослабли. Неужели вот так сразу, без подготовки, без предупреждения, начнут колоть психотропные препараты?
Тамара сняла очки, оглядела Андрея с головы до ног. Глаза у на тоже были обезьяньи, маленькие, черные, круглые, почти без белков и ресниц. Была она не так уж стара: во всяком случае не старше отца. И лицо у нее было даже привлекательное, этакая седая секретарш машинистка со следами былой красоты, если бы не портили его две темные вертикальные морщины по обе стороны рта.
