Агония Иванова - Украденные воспоминания
— Оставь в покое его мать, — приказал Андрей, — она замечательная женщина и не тебе, сыну алкоголички и потаскухи говорить о ней гадости.
— Что? — зарычал Валера, — мать не тронь! — и полез на Андрея с кулаками. Они были примерно одного роста, но разной комплекции — Валера крупнее и толще, Андрей — худосочнее и оттого изворотливее. Он легко уворачивался от ударов так, что противник причинял себе больше вреда.
Илье очень хотелось помочь другу, но он знал, что будет только мешать. Но его помощь неожиданно понадобилась и он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, благодаря этому.
Валере удалось схватить Андрея так, что тот не мог высвободиться. Петров только собирался разбить сопернику его поразительно красивую для парня физиономию, как на руке его повис Илья.
— Отвали, — буркнул Валера, сморщился, показательно демонстрируя отвращение и принялся отцеплять мальчика от себя. Про Андрея он забыл и вскоре дал друзьям спокойно уйти, бросив только в след:
— Я был о тебе лучшего мнения, — явно это адресовалось не Илье.
С тех пор, как они сблизились и стали хорошо общаться, Андрей часто слышал в свой адрес подобные фразы, но они волновали его не очень сильно. Человека более преданного и самоотверженного, чем хрупкий маленький Илюша Скворцов, он никогда раньше не встречал и хотел хоть немного отплатить ему той же монетой, наступая на горло своим предрассудкам.
Есть ли что-то настоящее в этом мире?
Илья думал об этом, стоя у окна. В квартире было пусто и холодно. Брошенный мальчиком дневник так и скорчился кверху обложкой на его письменном столе. Сейчас ему казалось, что в этом нет смысла. Кому потом будут нужны эти воспоминания, эти мысли? Он сам предпочел бы сжечь его, уничтожить, вместе со своим прошлым. Когда-нибудь он так и сделает или собственноручно швырнет толстую старую тетрадку, наполненную собственной душой, в контейнер с мусором.
Все прежние ценности были поставлены под сомнение. Вопрос заключался лишь в том — а были ли ценности? Он бездумно жил по правилам, продиктованным ему другими, он был тем, кого в нем хотели видеть — больным ребенком для мамы, мальчиком для битья, ненужной обузой, отличником и «зубрилой». Но его настоящее, истинное я, потерялось где-то под шелухой чужого представления. Илья спрашивал себя — а каким его видит Андрей — настоящим? Но об этом было лучше даже не задумываться. Назойливо, словно муха, в стенку черепа долбилась мысль: а что, если Валера прав и Андрей связался с ним только ради личной выгоды? Он достаточно умен, чтобы понимать — школу нужно как-то заканчивать. Почему бы не сделать это с помощью доверчивого глупого мальчишки, готового ради него на все?
В комнату неслышной тенью скользнула Нина. С каждым годом она менялась все больше и отнюдь не в лучшую сторону. Илья не знал, почему это произошло, но в какой-то момент между ними выросла огромная непреодолимая стена, из-за которой он не мог даже узнать причину того, что происходит с матерью. Не он отгородился от нее — она как будто стала совсем чужой. Не так, как когда-то, когда можно было говорить с ней обо всем на свете и они могли разговаривать часами напролет. Теперь их беседы напоминали общение совсем чужих друг другу людей.
— Мама… скажи… как ты думаешь, как узнать, можно ли верить человеку или нет? — спросил он.
Нина нахмурилась, вопрос показался ей странным. Некоторое время она обдумывала ответ, после чего сказала:
— Лжецы всегда мастера своего дела, пока не предадут — не догадаешься, — голос ее звучал мрачно и обреченно, — а что-то случилось? — забеспокоилась вдруг женщина.
— Ничего… — проговорил Илья задумчиво. Ему очень хотелось рассказать, преодолеть стену, сделать хотя бы маленький шажок на встречу, но он не был уверен в том, что сейчас подходящий момент.
— Понимаешь… — все-таки решился мальчик, — есть один человек. Мне очень хотелось, чтобы он любил меня и был моим другом. Я помогаю ему с учебой, денег одалживаю если надо, да много что… И он вроде бы дружит со мной, но…
— Но?
— Вдруг это ложь?
Нина как-то загадочно улыбнулась, тряхнула копной светлых с проседью волос. Глаза ее горели ледяным огнем, который так нравился Илье в ней. Даже сейчас, когда ее силы гасли на глазах, он ощущал бесконечную жизненную энергию и непреклонную волю этого человека.
— Этого я тебе сказать не могу, — все также улыбаясь заговорила женщина, — но я хочу, чтобы ты понимал — люди любят нас не за поступки, даже за хорошие. Человек, которому ты делаешь добро, не будет любить тебя. Чувствовать себя благодарным тебе или твоим должником — да. Но любить нет.
— А что сделать, чтобы заставить человека полюбить?
— Заставить полюбить? — Нина рассмеялась, она находила эти слова очень забавными, хотя Илья говорил их совершенно серьезно, — нельзя заставить полюбить.
— Но почему!? — разочарованно выдохнул Илья. Он быстро переваривал все, что только что ему сказала мать, и пытался сопоставить это со своей жизнью.
Неужели их дружба с Андреем — только одна из тех бесчисленных иллюзий, которыми Илья окружен, словно прутьями клетки. Неужели Андрей всего лишь благодарен или… еще хуже — так омерзительно звучит! — считает себя должником Ильи!
— Тебе же вроде уже не шесть лет, чтобы задавать подобные вопросы, — рассудила Нина и посмотрела зачем-то на свои руки, уже начавшие покрываться первыми морщинами.
Они оба помолчали какое-то время, слушая, как накрапывает дождь за окном.
Эту погоду очень любит Андрей. Он говорит, что воздух в этом городе слишком затхлый, застревает комьями в легких, как пыль. Нормально дышится только тогда, когда идет дождь. Илье всегда здесь плохо дышится! Он вообще этот город не выносит, не с дождем, не без дождя. А в дождь здесь особенно гадко — сплошная грязь под ногами, холодно, промозгло… Дома бы сидеть, носа не высовывая, а не бродить по улицам. А он ведь уже полюбил странные предпочтения друга, и другие готов был бы полюбить… Только зачем?
— Если не секрет… — Нина остановилась в дверях, — кто же она, та, кого ты хочешь силой заставить себя любить?
— Это секрет, — отрезал Илья, с грустью понимая, что только что доложил десяток новых кирпичей в и без того высокую стену непонимания.
Но рассказать об Андрее он не мог.
Глава восьмая
Март выдался холодным и промозглым: еще ничего не говорило о наступлении весны. Снег и не думал таять; сосульки, примостившиеся на козырьке школьного крыльца, сияли в тусклом свете серых непроглядных небес. На карнизах столовой лежали увесистые сугробы из-за которых в и без того темное помещение совсем переставали проникать ультрафиолетовые лучи. Искусственное освещение здесь включать не любили, толи из экономии электричества, толи из банальной лени и сухого неуважения к ученикам.
За что их, собственно, уважать? За что им такая почесть, как вкусная еда и приветливые лица? Вполне достаточно будет чая с привкусом помоев и макарон, скорее напоминающих куски картона.
Андрей давился этими ужасными, совсем не пригодными в пищу макаронами и запивал их компотом, в котором плавали какие-то странные, напоминающие целлофановый пакет ошметки. Он торопился покончить с этим занятием и поскорее убраться домой; взгляды кухарок, раздраженных его поздним приходом только подгоняли его прочь. Чем быстрее он закончит со своей скромной трапезой, тем быстрее они наспех, грязной тряпкой, вытрут все столы, закроют помещение и тоже уйдут домой.
Но планам кухарок и Андрея не суждено было осуществиться так скоро. В столовую заглянул Валера, в сопровождении своего вечного товарища Бори. Был он крепким, низкого роста — на пару голов выше своего друга, отчего видел в нем хорошего защитника и возможность возвыситься над остальными. Интеллект Бориса был весьма сомнительным и поведение это его скорее выходило из примитивных животных инстинктов. Тот, кто сильнее — друг. Просто потому, что вражда с ним может быть опасна для жизни.
Андрей тоже понимал это, почему и старался открыто не конфликтовать с Валерой, хотя человек этот был ему до тошноты неприятен.
— О, Андрюша, — протянул Валера и изобразил на своем лице что-то, отдаленно напоминающее радость, — а чего это ты один? Где же твой… дружок? — последнее слово было сказано особенно презрительно.
Илья болел — такая неприятность случалась с ним с регулярной частотой. Мальчика, имевшего критически слабое здоровье, не могли обойти стороной не один грипп и не одна сезонная простуда. А порой он просто лежал дома с сильными головными болями, Андрей слышал от учителей, что это вызвано его болезнью. Слышал он также, что, вероятнее всего, Илья скоро (или не очень скоро) умрет все из-за того же недуга. Эти слова казались Андрею глупой выдумкой до тех самых пор, пока он не видел вновь исказившееся внезапным приступом боли лицо друга. Его обычно ясные голубые глаза мутнели и затягивались какой-то странной серой пленкой, словно он потерял зрение. Это было настолько страшно, что Андрей готов был после верить во что угодно.
