Бертон Уол - Высшее общество
Машина не была для него механизмом с фиксированными количественными параметрами – диаметрами, массами, давлением или вращающим моментом. Скорее она была для него сложным соединением из переменных величин, нюансов, тонких переходов. Это была уже не вещь, а почти живое существо, гибкое и пульсирующее. Это создание из стали, резины и алюминия он творил, прибегая к интуиции не меньше, чем к сводным таблицам и логарифмической линейке. А рост и питание своего детища он наблюдал не столько с помощью метра и секундомера, сколько по его урчанию и по теплу его тела.
Тедди Фрейм жадно скользнул глазами по мотору и подвеске. Он придирчиво осмотрел блестящие ребристые головки, блок крепеньких карбюраторов, так похожих на луженые глотки, трубопроводы, напоминающие толстую кишку, и особенно задержался на тонких тягах и паукообразной рулевой передаче, размером не больше, чем бабка у лошади. Не обратив ни малейшего внимания на массивные колеса с гоночными шинами, он стремительно присел и погрузился в изучение хрупких на вид, но поразительно крепких пружин и креплений из нержавеющей стали, которые шли от колес к тубулярному шасси.
Пока гонщик осматривал машину, Пол хранил молчание. Ему было забавно отметить, что цех как-то необычно притих. А в нем и так было не очень шумно, не считая случаев, когда моторы проходили стендовые испытания. Краем глаза он видел рабочего, грунтующего капот, и еще одного, который опускал в масло дюжину соединительных стержней после тепловой обработки. Пол был просто уверен, что они исподтишка наблюдали за Тедди Фреймом.
Все они знали и уважали его, как и сам Пол. Ведь он был тореадор, любимец публики. Каждый из них был артистом в своем деле, но в конечном счете все зависело от тореадора. Когда предоставится возможность поговорить с ним, они сделают это, ничем не выказывая своего уважения. Пошутят или, может быть, огрызнутся. Человеку со стороны покажется, что они относятся к нему, как ко всем. Но Пол-то точно знал, что они его уважают. По себе знал. Уважают за то, что он – живой человек.
Но вот Тедди Фрейм выпрямился, отряхнул руку, которой опирался о пол, чего можно было и не делать, так как здесь всегда было идеально чисто, протянул ее Полу и сказал с улыбкой:
– Очень хорошо.
– Спасибо, – поблагодарил Пол, отвечая на рукопожатие. – Нам всем хочется знать, что вы об этом думаете. Если хватит времени, постараемся учесть все ваши замечания.
Все подошли поближе, чтобы пожать руку Тедди Фрейму. Теперь они улыбались и говорили громче, понимая, что прошли своего рода проверку. А Пол подумал; что чувство неловкости и раздражения, возникшее у него с появлением Фрейма, объяснялось очень просто: до сих пор он был уверен, что гонщиком в Тарга Флорио будет Ходдинг, и потом, если до этого дойдет, также в Ле Ман или в Монте-Карло, или в Нассо, или в Нюрбургрине, и что в одном из этих мест с развевающимися флагами и сладковатым запахом резины от горячего бетона вдруг раздастся истошный вопль, перекрывающий рев моторов. Это завопят девушки, все красивые девушки изойдут в страшном крике. А Ходдинг будет лежать – мертвый.
В этот вечер, сидя в ресторане, Пол и Сибил наступали друг другу на ноги под столом и смеялись больше, чем обычно, потому что это их совсем не забавляло. Тедди Фрейм привел с собой девушку из Индокитая, хоть и договорился встретиться с ней после ужина, что со стороны любого другого было бы откровенным бесстыдством. В отличие от Ходдинга, который посадил Сибил между собой и Полом, Тедди Фрейм устроился между Полом и его секретаршей, которая сейчас объясняла Сибил, как ее зовут:
– Те-ла. Тела Фонг.
Приятно улыбаясь, она сказала, что зовут ее так потому, что ее отец был портной, что по-английски так и звучит – тела. И к тому же, очень хороший портной, что и позволило ей перебраться из Камбоджи в Париж. Полу хотелось, чтобы она замолчала – ведь всю эту историю он слышал от нее всего несколько вечеров назад, когда, сидя в ванной у него на животе, она наводила ему маникюр. «Пьян я, что ли? – подумал он. – А голосок-то приятный», – признал он нехотя.
Она жужжала и жужжала, объясняя Сибил, что по-итальянски Тела означает «ткань». Тут Пол подумал, что он действительно пьян, а Сибил любит за то, что, как и он, она говорит только на родном языке. А еще он подумал, что очень давно уже не был в Кливленде. И вдруг Пол насторожился.
Он услышал сладкий голос Сибил:
– Прекрасная мысль! Пересечь в одиночку Атлантический океан – это не по мне. А Тихий к тому же не такой холодный.
Пол поднял голову. Она перестала давить ему на ногу, а свою отодвинула так, что до нее было не достать.
– Значит, договорились, – сказал Тедди Фрейм. – Билет я уже заказал и собирался подтвердить заказ сегодня вечером. У них наверняка есть одно место на среду. Жалко, старина, что вам места не достанется, – обратился он к Холдингу.
– Я все равно не могу, – сказал тот, улыбаясь и Полу. – В ближайшие две недели мне надо быть дома, а кроме того, боюсь, как бы Пол меня не бросил.
– Куда отправимся? – спросил Пол, обращаясь к Сибил.
– Мы никуда не отправляемся, дорогой. То есть мы с тобой…
– А, понял.
Как плохая актриса, Сибил продолжала, не переводя дух:
– Ты будешь самоотверженно работать, а Ходдинг будет тебя подстегивать. Лично я отправляюсь на регату.
– Какую регату?
– В честь какого-то святого или что-то в этом духе. Да, дорогой? – спросила Сибил у Ходдинга, снимая с него невидимую пылинку и одновременно ласково прикоснувшись к нему.
– Не уверен, – ответил тот.
На Сибил было тончайшее шелковое платье с вырезом ниже всякого допустимого уровня и больше ничего. Этот наряд и ее материнская ласка совсем сбили его с толку. И он добавил:
– Ее постоянно устраивают в Венеции.
– Вот-вот, только это в Венеции и устраивают, – сказал Тедди Фрейм, улыбнувшись Сибил с вожделением, как показалось Полу, и, как ни в чем не бывало, повернулся к девушке из Индокитая, сидящей слева от него.
Пола захлестнуло возмущение, от которого он мог избавиться, только дав кому-нибудь в нос. Только надо было решить, кому.
– Кто устраивает увеселения – спросил он с наигранным безразличием. – Точнее, у кого они будут?
– Консуэла, разумеется. И Вера. А дом снял Жоржи Песталоцци, насколько я знаю. С ним всегда так весело.
Пол потрогал собственный нос и сказал:
– Завидую. Обоим вам завидую. В Италии лучше всего, когда там дожди, и мокро так, что скрипки расклеиваются.
Он сказал это хмуро и неприязненно. Все встревожились. Восточная девушка звякнула украшениями.
– Странное соображение, – сказал Ходдинг заинтересованно и с опаской, как будто его ждало какое-то открытие, имеющее символическое значение.
– Я хотел сказать, что за столом вы не услышите «Санта Лючию», вот и все. Когда в Италии идет дождь, скрипки расклеиваются. И никакой вам музыки. Ясно? И вам остается только валяться в гостинице, попивая теплое вино, играя в футбольное лото и ожидая, когда вам доставят заказанные рубашки. Кстати, – обратился он к Сибил – не закажешь мне дюжину сорочек? Ты будешь в Милане?
– Я в Венецию собираюсь, – твердо сказала она. – В Милане будет господин Фрейм.
– Рад оказать услугу, дорогой мой, – сказал Тедди Фрейм.
– Вы тут ни при чем. Я хочу, чтобы их заказала она. Не по нутру мне, когда сорочки мне заказывает мужчина.
– Ну-ну, дорогой, – сказала Сибил, похлопывая его по руке, – не волнуйся. Запиши нужные размеры, оставь адрес и получишь ты свои сорочки. И бутылку минералки в придачу, чтобы головку утром поправить.
Раздался смех, и сам Пол глупо улыбнулся. Он был доволен. Пока она говорила, острый каблук впился ему в ногу и стал ее сверлить. Это было чертовски больно. И он понял, что она отправится в Италию и, вероятно, изменит ему с Тедди Фреймом, не говоря уже о Ходдинге, и что, несмотря на это, и Фрейму сделает чертовски больно – из-за него.
Хотя было только десять утра, уже припекало. Они выгрузили машину и подкатили ее к дорожке. Тедди Фрейму одолжили костюм и шлем, которые были ему явно велики. Он жевал конец удивительно толстой сигары. Наблюдая за заправкой, Пол поглядывал на него. Фрейм был похож на ребенка, пропускающего уроки только для того, чтобы испытать себя. Ходдинг явно нервничал. Он занимался огромной корзиной с провизией и напитками. К счастью, была середина недели, да и час еще ранний, так что почти весь трек был в их распоряжении. Правда, в отдалении стояла еще одна машина, в которой ковырялись трое мужчин. Точнее, ребят. Но им пришлось послать четвертого в магазин запчастей за рукавной клеммой, так что им предстояло ожидать еще часа два. Пол удержал Ходдинга, который собирался одолжить ребятам запасную клемму. Он отвел его в сторону и сказал шепотом:
– Пусть у нашего друга будет свободный трек.
Когда машина была заправлена, Пол влез в тесную кабину и включил зажигание. Кожей он чувствовал холодный металл, и, действительно, машина была холодная, безжизненная, если не считать постоянное пощелкивание, указывающее на то, что электрические сигналы будят ее чрево. Потом он нажал на кнопку стартера, и машина ожила, заработала.
