Владимир Сорокин - Моноклон
Иван Петрович продолжал стоять, повторяя:
— Свети! Свети, гад! Свети!
Он ничего не видел, в глазах плыли красные сполохи. Его взяли под руки молодые люди:
— Вам плохо?
— Мне хорошо! Мне отлично!
Иван Петрович шагнул, но оступился, не видя ничего. Его ноги в старых ботинках заскребли по асфальту:
— Щас, ребята, щас…
Его подвели к лавочке, усадили. Он заворочался, крутя головой и тараща невидящие глаза, но вдруг обмяк и повалился на сидящего рядом ветерана. Тут же подъехал реанимобиль, Ивана Петровича внесли внутрь, отъехали за угол.
— Обморок от перевозбуждения, — объяснил врач молодым людям, обследовав Ивана Петровича. — Сердце в порядке. Полежит немного и оклемается.
И правда, вскоре Иван Петрович пришел в себя. Ему сделали пару уколов, отвезли к автобусу. Он сам поднялся по ступеням, сел в пустом автобусе. Водитель дремал в своем кресле.
Иван Петрович сидел, глядя в окно. Посидев так минут пятнадцать, он встал, вышел из автобуса. И пошел по улице Кедрова. Потом свернул и пошел дворами, мимо какой-то новостройки, мимо гаражей и детской площадки. Он шел, привычно помахивая своими длинными руками, поглядывая по сторонам. Остановился, увидев, как на автотранспортер затаскивают ржавую «Волгу» с разбитым лобовым стеклом и спущенными шинами.
На невысокую бетонную стенку возле мусорных контейнеров сел голубь.
— Во как! — подмигнул Иван Петрович голубю, кивнув на «Волгу».
Голубь тихонько заворковал.
Иван Петрович двинулся дальше, минуя дворы, пересек улицу и вышел на просторную площадь. На ней стоял большой новый супермаркет, справа от которого таджики укладывали асфальт.
Иван Петрович уставился на супермаркет. Вход его был убран гирляндой из синих и красных шаров, под которой желтела надпись: «МЫ ОТКРЫЛИСЬ!»
— Мы открылись! — согласно кивнул Иван Петрович.
Постоял. Двинулся к супермаркету. Стеклянные двери разъехались перед ним, он вошел в супермаркет. Внутри было просторно, светло и пахло новым. Одинокие покупатели бродили с тележками между длинных, уставленных продуктами стеллажей.
Иван Петрович взял тележку и повез ее по чистому новому полу супермаркета. Прошел овощной и фруктовый отдел, постоял возле соков, читая названия. Двинулся дальше, миновал стеллаж с крупами и макаронными изделиями, остановился возле длинного стеллажа консервов.
— «Золото Балтики» — прочитал он надпись на банках со шпротами. — Во как!
Одобрительно кивнул, двинулся дальше. Увидел витрину мясного отдела, подошел.
— Здравствуйте, — улыбнулась ему высокая продавщица.
— Здравствуйте! — тряхнул очками Иван Петрович.
— Чем могу помочь?
Иван Петрович разглядывал мясо, двигаясь вдоль витрины, читал:
— Зразы… стейк… фарш из баранины…
— Есть и говяжий, и свиной, и куриный, — продавщица двигалась параллельно, поглядывая на медали Ивана Петровича.
— Во как! — одобрительно мотнул головой Смирнов.
За мясным отделом начинался колбасный.
— Колбаса! — остановился Иван Петрович.
— Колбаса, — улыбаясь, остановилась продавщица.
— Так, — вздохнул Смирнов, поправил очки. — И сосиски.
— И сосиски. Вы какие сосиски любите?
— Молочные.
— Вот они, перед вами.
— И почем?
— 360 рублей килограмм.
— Во как! — кивнул он.
— Сколько вам завесить?
— Мне? Завесь-ка мне… — он задумался.
— Полкило?
— Нет, — мотнул он головой. — Завесь сто девяносто три сосиски.
— Сто девяносто три?
— Сто девяносто три! — кивнул он.
— Как скажете, — шире заулыбалась продавщица.
Она достала ворох сосисок и принялась считать. Иван Петрович стоял, вперившись в витрину. В ворохе сосисок не хватило, продавщица прошла в белую дверь с круглым окошком.
— Брауншвейгская, — наморщил лоб Иван Петрович. — Во как!
Продавщица вернулась с новым ворохом сосисок, стала считать дальше.
— Брауншвейгская, — покачал головой Иван Петрович и слегка присвистнул. — Мда…
— Ровно сто девяносто три сосиски, — закончила продавщица. — Это будет восемь килограмм, четыреста двадцать граммов. Вам в один пакет или лучше — в два?
— Можно… — пробормотал Иван Петрович, напряженно разглядывая витрину с колбасами.
— Я сделаю в два пакета, чтобы удобнее было.
Он не ответил.
Продавщица упаковала сосиски, передала ему два увесистых пакета. Он принял их, поставил в тележку.
— Что еще? — спросила продавщица.
— Еще… а вот этой… брауншвейгской.
— Сколько?
— Пять палок.
Она молча достала пять палок брауншвейгской колбасы, взвесила каждую в отдельности, налепила чеки, передала Смирнову. Он укладывал колбасу в коляску рядком, аккуратно.
— Что еще?
— А… ничего… — тряхнул он очками и повез тележку дальше.
Проехал молочный отдел, свернул и оказался в тупичке, где висел большой плакат: собака и кошка, едящие из одной миски. Стеллажи в тупичке были уставлены кормами для животных. Девушка в белом халате перекладывала пакеты с сухим кормом из тележки на стеллаж. Разглядывая стеллажи, Иван Петрович подъехал ближе к девушке. Она оглянулась на него и тут же отвернулась, продолжая работу, наклонилась, запихивая пакеты на нижнюю полку.
Иван Петрович взял палку брауншвейгской колбасы и со всего маха ударил девушку по шее. Девушка рухнула на пол.
— Во как… — пробормотал Иван Петрович, глядя на неподвижно лежащую девушку.
— Во как.
Сосредоточенно жуя губами, он постоял несколько секунд. Потом поправил очки, наклонился и осторожно положил колбасу девушке на спину. Взял из тележки четыре палки брауншвейгской и положил их на спину девушке рядом с первой палкой, аккуратным рядком.
Повернулся и повез тележку прочь из закутка. Довез тележку до касс. Кассирша приняла один пакет с сосисками, потом другой, посчитала:
— Три тысячи двадцать четыре рубля, сорок четыре копейки.
— Во как! — Иван Петрович поднес к лицу кассирши кукиш.
Та оторопело уставилась на кукиш, перевела взгляд на Смирнова и на его медали.
Смирнов подхватил пакеты с сосисками и двинулся к выходу. Кассирша встала, открыла рот. Два охранника на входе что-то бурно и со смехом обсуждали, один показывал другому на пальцах какую-то фигуру. Кассирша сокрушенно покачала головой, вздохнула, поднесла ладонь ко рту, наклонилась. Из ее рта на ладонь вывалилось небольшое серовато-коричневое яйцо.
— Не могу делать раскол сразу! — чуть не плача произнесла кассирша и покачала головой.
Один из охранников, рыжеволосый, с мужественно-жестоким лицом вдруг как-то засуетился, зашептал, голова его затряслась, он выхватил из кармана раскладной нож и с силой полоснул себе им по левой руке, шепча что-то. Другой охранник закрыл лицо ладонями и издал резкий, глубокий гортанный звук.
Смирнов шел к охранникам. Движение его замедлилось. Он переставлял ноги так, словно оказался в жидком стекле. Старые ботинки его с величайшим трудом отрывались от пола и плыли вперед, словно устаревшие десантные корабли на воздушной подушке.
По залу супермаркета затяжно, зависая в воздухе, запрыгали покупатели. Полная женщина в ярком платье, зависнув в долгом прыжке, разрывала ковригу пшеничного хлеба и торжественно-радостно метала куски в других покупателей. Они не уворачивались от этих кусков: лица их были преисполнены блаженством, радостные слезы текли и медленным дождем разлетались по залу.
Смирнов шел к охранникам.
Какой-то усатый, лысоватый мужчина намертво вцепился в спину десятилетнему мальчику, подпрыгнул вместе с ним и, рыча и плача, медленно, но со страшной силой протаранил мальчиком холодильник с охлажденными безалкогольными напитками. Голова мальчика, сокрушив стекло, стала давить разноцветные бутылки, содержимое которых замедленно брызнуло энергичными струями. Кровь и мозг мальчика соответственно распределялись по этим струям.
Смирнов шел к охранникам.
В рыбном отделе невысокая продавщица торжественно подняла свою напарницу над собой на вытянутых руках и с протяжным, распадающимся на долгие звуки криком обрушила ее на витрину с рыбой. Напарница, замерев от восторга, замедленно скрестила худые руки на груди, благодарно прикрывая глаза. Разорвав на ней халат, брюки и трусы, продавщица схватила живую стерлядь и с невероятной силой и нежностью стала запихивать ее во влагалище напарницы.
Смирнов шел к охранникам.
Старушка с палочкой, мощно оттолкнувшись ею от пола, медленно-сосредоточенно перелетела через стеллаж с крупами и макаронными изделиями и зависла над мясным отделом. Здесь ее уже ждала коротко стриженная продавщица с двумя длинными ножами в руках и торжественной песней без слов. Предупредительно зажав свою палку зубами, старушка снизилась, подставляя спину продавщице. Радостно воскликнув, продавщица всадила ножи в спину старушке, толкнула ее изо всех сил, направляя в винный отдел. Терпеливо застонав, та с напряженно-потенциальной угрозой поплыла по залу, накапливая энергию. Соприкосновение старушки с рядами винных бутылок было грандиозно: темно-красным взорвалось, брызнуло, разлетаясь множеством капель и осколков.
