Стефан Брейс - Создатель ангелов
— Домогательство! — сказала Ханна.
Между доктором и одной из его пациенток кое-что произошло. Это и заставило его променять такой город, как Бонн, на деревню Вольфхайм, решила Ханна. Женщина подала жалобу, и его имя было опорочено. Возможно, она и не хотела этих детей, потому что они («Уж прости мне такое слово») оказались такими страшными. И вот для самого доктора они были пятном позора, и он не мог любить их, как надлежало бы отцу.
Все это вспомнилось фрау Манхаут, когда она застыла в приемной у шкафа с фотоальбомами, совершенно не готовая к тому, что ей предстояло увидеть. Она, действительно, воображала себе нечто совершенно другое.
Прошло некоторое время, прежде чем она это поняла. Шарлотта вытащила из ряда первый альбом. В правом верхнем углу было написано «В-1». Она понятия не имела, что это могло означать.
Там были полароидные снимки, скорее всего сделанные самим доктором. Под каждой фотографией на белой полоске фломастером снова было написано «В-1» и стояла дата начиная с 1984 года. Сами фотографии казались странными: рука, нога, ступня, ухо, пупок. Она увидела это, когда бегло просмотрела альбом в нескольких местах. Потом начала сначала. С первой страницы.
Фрау Манхаут сразу же узнала этого младенца. На первой фотографии он лежал на спине голеньким, на кровати или на кушетке, этого она не разобрала. Она не знала, кто именно из тройни это был, но это был один из них. Под снимком не было имени, а только дата: 29.09.1984. Их день рождения. Потом ей бросилась в глаза заячья губа. Не шрам, его еще не было. Это был не шрам. Это была рана. Зияющая рана.
То, что рана действительно зияла, подтверждали следующие снимки. Это было для нее настоящим шоком. Точно так же как доктор крупным планом фотографировал ручки, ножки и другие части тела, он фотографировал заячью губу.
У нее перехватило дыхание, и она захлопнула альбом. Но картинка осталась перед глазами.
Тогда она достала следующий альбом. На обложке было написано «В-2». Шарлотта полистала его и сразу поняла, что фотографии в точности повторяют снимки из первого альбома. Но она все равно вытащила с полки следующий альбом, только чтобы прочесть то, что уже ожидала: «В-3». В этом альбоме тоже были ручки, ножки, коленки. А еще — грудная клетка, затылок, плечи, глаза… всё.
Всё.
Она опустилась на стул у письменного стола. Ей стало нехорошо.
Чуть позже она пересчитала альбомы, не вставая с места. У нее получилось двенадцать. Простая сумма. На каждого ребенка в год: один альбом.
Этого было недостаточно. Что она могла бы этим доказать? Ничего. К такому выводу фрау Манхаут пришла этим утром. После своего открытия она прекратила поиски и вернулась в комнату мальчиков, которые все еще спали. Но и там пробыла недолго. Там она не смогла думать. Когда она смотрела на них, перед глазами вспышками проносились фотографии.
Внизу она несколько раз подходила к телефону, чтобы позвонить Ханне, но каждый раз откладывала звонок. Ей хотелось разобраться во всем самой. Но в конце концов она все-таки позвонила. Трубку никто не взял.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она сварила суп. Вымыла посуду. Погладила белье. Время от времени ее бросало в жар. Что она могла сделать? Что она должна сделать? Она была в растерянности. Она расплакалась.
В конце концов Шарлотта вернулась в приемную. Доказательств должно было быть больше. В этот раз ее взгляд сразу упал на дверь, ведущую в лабораторию. Там он всегда держал детей, если они заболевали. В стерильной комнате.
И эта дверь тоже оказалась незаперта. Это даже несколько расстроило ее, так как шанс, что доктор здесь что-то скрывает, стал меньше.
Она нечасто заходила сюда. Доктор всегда сам убирал это помещение, и когда Шарлотта изредка заглядывала в эту комнату, она видела, что делал он это с особой тщательностью. Никакой пыли, никакого мусора, никакого беспорядка.
Это снова бросилось ей в глаза. Ни пыли, ни мусора, ни беспорядка. И все-таки в этот раз что-то было иначе. Все стаканчики, пробирки, мензурки, все микроскопы и мониторы выглядели так, будто ими никто никогда раньше не пользовался. До этого в пробирках что-то булькало, из них шел пар, а на столах и шкафах были расставлены колбы и стаканчики с какими-то жидкостями. Но в этот раз ничего такого не было. Как будто в помещении только что прошел ремонт, и оно готово к новому использованию. Это было ее первое впечатление. Но тут же ей в голову пришла другая мысль: он уничтожил все следы. Он все убрал, выбросил или уничтожил.
Фрау Манхаут открыла несколько шкафов и ящиков и убедилась в том, что ее подозрения вполне могли оказаться не напрасны. В ящиках она нашла в основном инструменты, большинство из которых были еще в упаковке, — пипетки, иглы для инъекций, ножницы, а в шкафах выстроились пустые пробирки и мензурки и нераспечатанные пузырьки с жидкостями и порошками.
Она опоздала. К сожалению, вывод был именно таким.
Потом она решила снова поискать среди карточек пациентов, но сначала вернулась к шкафу с фотоальбомами. Пересиливая отвращение, она пролистала все двенадцать альбомов с начала до конца, но все же быстро и бегло. И хоть Шарлотта не знала, что увидит, ей приходилось время от времени делать глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Она надеялась, что где-нибудь между страниц окажется фотография, или записка, или что-то еще, что могло бы ей пригодиться, но этого не случилось. Поэтому, когда она закрыла последнюю страницу последнего альбома, у нее возникло чувство, будто этим она навсегда закрыла страницу в жизни троих мальчиков.
В этот момент фрау Манхаут сдалась. У нее не было больше ни сил, ни смелости, чтобы искать дальше. Оставшееся время она хотела провести с Михаилом, Гавриилом и Рафаилом. А когда доктор вернется домой, будет видно. Там будет видно.
Она поставила последний альбом обратно в шкаф, и тут ее взгляд случайно упал на стопку журналов на другой полке. Это были научные журналы на английском языке с такими названиями, как Nature, Cell, Differentiation. Она вытащила из стопки несколько журналов и потрясла их, чтобы посмотреть, не выпадет ли что-нибудь оттуда. Но и эта последняя попытка, на которую она надеялась, осталась безрезультатной.
До тех пор, пока она не положила журналы на место. В этот момент ее взгляд упал на фотографию. Этот портрет был на обложке номера Differentiation. Она сразу узнала доктора по рыжим волосам и усам, скрывающим заячью губу. Бороды в то время у него не было. Под фотографией красовалась подпись, и одно слово в ней немедленно привлекло ее внимание: «экспериментальный». Она поискала в журнале эту статью. Он написал ее сам. «Доктор Виктор Хоппе» — было написано над заголовком, который гласил: «Experimental genetics of the mammalian embryo».
— Mammalian, — повторила она вслух, и ей в голову пришло французское слово «mammalien». То есть относящийся к млекопитающим. «Генетические эксперименты с эмбрионами млекопитающих». Статья должна была называться примерно так. По телу пробежала дрожь. Она посмотрела на дату на обложке. Журнал вышел в марте 1982 года.
С нарастающим любопытством она стала листать и другие журналы. Во всех встречалось имя доктора, а в некоторых даже была его фотография. Одна и та же фотография. Обычное фото на паспорт. Некоторые из статей доктор написал сам, но большинство оказались написанными о нем. Его называли «известным генетиком» университета в Ахене, где он, судя по всему, и проводил в начале восьмидесятых годов необычные эксперименты с эмбрионами. Все авторы, один за другим, хвалили доктора, а часто даже восхищались им. Но неожиданно тон статей изменился. Это она поняла по словам, которые в них использовались: «расследование», «фальсификация», «мошенничество», «хаос». Эти слова шокировали ее. Особенно два последних слова. Мошенничество и хаос.
Шарлотта снова почувствовала, как по спине пробежала дрожь, а когда взглянула на дату на журнале, у нее перехватило дыхание: 3 июня 1984 года. Это было за три месяца до рождения Михаила, Гавриила и Рафаила. За три месяца до возвращения доктора в Вольфхайм.
Она машинально вырвала статью из журнала.
Мошенничество и хаос. Хаос и мошенничество. Она снова и снова повторяла про себя эти слова, чтобы найти связь. Особенно слово «мошенничество» заставило ее задуматься и даже успокоило. Ведь это означало, что доктор, так или иначе, совершил обман. Что он наобещал людям невозможного. Это было уже что-то.
Вдруг ей вспомнились и другие слова. Как же он сказал тогда? Это было в тот раз, когда она заговорила с ним о ране на спине у Гавриила. Она сказала тогда:
— Я не верю вам.
Или:
— Я вам больше не верю.
Теперь и вы тоже во мне сомневаетесь?
Он сказал что-то подобное. И вы тоже. Значит, она была не единственной.
У нее появилась зацепка. Не более того. Но даже это было больше, чем Шарлотта ожидала. Она могла выяснить больше. Попросить кого-нибудь перевести статью. Связаться с университетом в Ахене. Все это она решила сделать. Но не наспех. Это она тоже твердо решила. Ей нельзя ошибиться. Сегодня вечером, вернувшись домой, она начнет расследование. У нее в запасе целое воскресенье. Только в понедельник утром, когда первые пациенты, возможно, известят доктора о происшествии на пересечении трех границ, ей придется с ним объясняться. Но до этого времени Шарлотта надеялась продвинуться уже далеко. Даже если и нет, у нее было бы время. На самом деле, уже не имело большого значения, уволит ли ее доктор.
