Раймон Кено - Голубые цветочки
— Это невоспитанно, — говорит Лали.
— Впервые слышу, — говорит Сидролен.
— Каждый человек, — разъясняет Лали, — воображает про себя невесть что: и все, что он делает — чудо, и что он из себя представляет — тоже чудо. Прямо пуп земли. А если еще позволить людям рассказывать свои сны, тогда вообще хоть караул кричи.
— Мои сны крайне интересны, — говорит Сидролен.
— Все так думают. Но доказать это невозможно, потому как их нельзя сравнить.
— Ну, мои!.. — говорит Сидролен, — если бы я их записал, получился бы целый роман.
— А вам не кажется, что романов и так предостаточно?
— Не беспокойтесь, — говорит Сидролен, — я не принадлежу к труженикам пера.
— А я и не беспокоюсь, еще чего!
— Видите ли, — говорит Сидролен, — когда вы сказали, что нельзя рассказывать сны, я подумал, что это из-за психоанализа и психоаналитиков.
— Чего-чего?
— Психоанализ. Вы разве не знаете, что это такое?
— Нет.
— А я думал, вы получили образование.
— Ну нельзя же знать все на свете! — отвечает Лали.
— Как это верно!
И поскольку Сидролен покончил с тунцовым филе, он осведомился о продолжении в следующих словах:
— Что же будет на второе?
— Банка печеночного паштета. Устраивает?
— Не хочу вас обидеть, — говорит Сидролен, — но сготовить такой обед и я бы сумел.
— Мсье Альбер уверял меня, что вы человек сговорчивый, а вы только и делаете, что ворчите.
— Ба! — говорит Сидролен, — нельзя уж и покритиковать слегка.
— Ладно, замнем для ясности.
И она приносит банку печеночного паштета.
— Мне сесть? — спрашивает она.
— Конечно.
Сидролен молча и меланхолично намазывает на хлеб печеночный паштет.
— Ну так что ж это за штука? — спрашивает Лали, — та, что со снами.
— Психоанализ?
— Вот-вот.
— И психоаналитики?
— Ну-ну.
— Значит, так, — говорит Сидролен, прилежно жуя свой сандвич, — это такие люди, которые толкуют сны. Они копают глубоко и в конце концов докапываются до сути — эти самые люди. Ну а среди нас есть такие, что опасаются их и не хотят, чтобы до их сути кто-нибудь докопался, — вот они-то никогда и не рассказывают свои сны.
— Подумаешь, тоже мне потеря! — говорит Лали.
— Значит, вы решительно против?
— Против чего?
— Против того, чтобы рассказывать сны.
— Я уже вам сказала: на мой взгляд, это невоспитанно и даже как-то неприлично.
— Ладно, я учту.
Сидролен приканчивает паштет, рассеянно поглядывая на другой берег, где какой-то рыболов, привязав лодку к колышку, готовит свою снасть; рядом сидит собака, она тоже смотрит на него.
— Вы рыбу ловите? — спрашивает Лали у Сидролена.
По справедливости ей следовало бы задать этот вопрос человеку с того берега, но тогда ей понадобился бы рупор.
— Нет, — отвечает Сидролен (а не рыболов с того берега, который, ясное дело, не слышал вопроса, а если бы услышал, то, конечно, ответил бы «да»). — Мне рыбная ловля не нравится. Я считаю, это жестокое занятие.
— А главное, глупое: сидеть вот так вот сложа руки…
— Ну-с, что у нас на десерт к этому превосходному обеду?
— Кусочек сыра и остатки варенья.
— Прелестно! — заключает Сидролен.
Рыбак на том берегу закинул удочку в воду; он закуривает сигарету и дымит, отрешенно глядя вдаль. Собака, свернувшись калачиком, спит.
— Ну вот, скоро и сиеста моя начнется, — замечает Сидролен про себя.
Лали приносит завершение превосходного обеда и садится — на сей раз по собственной инициативе.
— Итак, Шехерезада, — говорит Сидролен, усиленно жуя прогоркший сыр и предчувствуя, что варенье наверняка окажется заплесневелым, — вы не хотите порассказать мне какие-нибудь историйки?
— Правдивые или придуманные?
— Бойтесь придуманных историй! Они обнаруживают вашу сокровенную суть. Совсем как сны. Придуманные истории и правдивые сны — это почти одно и то же.
— Правдивые истории так же прекрасно обнаруживают вашу суть, вы не находите?
— Тогда, может, вы расскажете мне историю о ком-нибудь другом?
— С чего это я стану ее рассказывать, если она меня не интересует? А если интересует, то, значит, она как будто про меня.
— Стало быть, ничего не желаете рассказывать?
— Да не знаю я! Какой же вы настырный, ей-богу, — ни капельки не похожи на то, как вас описывал мсье Альбер, — такой, мол, солидный отец семейства, совсем не занудный и не вредный.
— Ага, вот, кстати, о месье Альбере: расскажите мне, где вы с ним познакомились. Но сперва позвольте вам заметить, что варенье, как я и предвидел, заплесневело.
— Вот видите, я права: вы все время ворчите.
— Ну что ж, опять фиаско; да я уже привык.
— Вы еще заплачьте из-за какого-то варенья.
— Ладно-ладно. Ну, так о месье Альбере…
— Вы не хотите чашку кофе?
— Нет, нет! — в ужасе воскликнул Сидролен. — Только не кофе!
— Боитесь, что я сварю вам бурду?
— Нет, но моя сиеста! Кофе помешает мне спать.
— Вы опять собрались спать? Да вы же проспали с утра до обеда!
— Вот я сейчас устроюсь там, в шезлонге, а вы мне расскажете, как познакомились с месье Альбером.
— Чтобы вам легче было делать баиньки?
— Если я закимарю, вы остановитесь и продолжите в следующий раз.
— Н-да, не сказать, чтоб вы меня очень обнадежили.
— Итак, Шехерезада, я вас слушаю: история Альбера.
— Ладно, так и быть. Я — единственная дочь бедного лесоруба…
— Где-то я уже это слышал… дочь дроворуба…
— Вы так и будете прерывать меня на каждом слове? Тогда уж лучше спите.
Сидролен не преминул тут же доставить ей это удовольствие.
Герцог верхом на коне прогуливался по лесу, молчаликий и одиновый. Сфен тоже помалкивал, но, поскольку прогулка затягивалась, а с нею и герцогская молчаликость, он разомкнул уста, чтобы спросить, можно ли ему говорить.
— Говори, славный мой Демо, говори! — сказал герцог, любовно потрепав коня по холке.
— Мерсибо! — ответил Сфен, весьма довольный удачным словцом.
Он сделал вид, будто размышляет перед тем как задать вопрос, давно уже вертевшийся у него на языке.
— Гм… гм, — сказал он наконец, — ну как там наша статуя?
— Ей-богу, не знаю, — ответил герцог.
— Разве она еще не отлита?
— Да что-то последнее время о ней ничего не слыхать.
Сфен не скрыл своего разочарования. Он даже пукнул от возмущения.
— А вам не кажется, — спросил он, — что следовало бы этим поинтересоваться?
— Пока что меня это не волнует.
— А ваша слава как же? О ней вы забыли? Неужто вы не думаете о грядущих поколениях, что будут толпами стекаться со всех сторон, дабы узреть вас навечно отлитым в бронзе подле заветного феодального вяза? Неужто в вас не пробуждается гордость при мысли о том, что статус статуированного позволит вписать ваше имя во все истории искусств, весьма малочисленные, конечно, в наше время, но чье количество неизмеримо возрастет в последующие века. Черт подери, ей-богу, я уже пророчествую!
И, разволновавшись от собственной речи, Сфен пустился вперед дробной рысцой.
— Тихо, тихо! — остановил его герцог.
Сфен вернулся к прежнему прогулочному шагу и, соответственно, к прежней теме:
— Так мои аргументы вас не убедили?
— Да-да, конечно, убедили, мой славный Демо. Я пошлю Пострадаля разузнать, как там дела с моим изваянием.
— Прекрасная мысль! Заодно пускай разведает, движется ли и его собственное со Стефом.
— Его отъезд, мне кажется, опечалит герцогиню, — грустно молвил герцог.
— А почему бы и ей не проехаться туда же? Она так мечтала побывать в столичном городе Париже.
— Тогда пойдут сплетни.
— Что ж, пошлите с ними за компанию аббата Рифента, и пусть эту экспедицию возглавит монсеньор Биротон. А вы избавитесь от всех разом на пару месяцев.
— Хорошо бы! Надоело мне слушать каждый день их уговоры да выговоры. Спасибо, еще не донесли на меня как на атеиста или колдуна.
— О, вся эта болтовня лишь для проформы, — такое уж у них ремесло, но если вашему алхимику все-таки удастся изготовить эликсир долголетия, я думаю, они тоже не откажутся выпить стаканчик.
— Пока что до эликсира далеко, — в настоящий момент мы изготавливаем взрывчатый порошок.
— Ну и как, получается?
— Конца не видно!
Помолчав несколько минут, Сфен вновь заговорил в таких словах:
— Я начинаю сомневаться, Жоакен, мудро ли вы поступили, приведя к себе в замок Тимолео Тимолея. С тех пор как он живет у вас и жжет огонь под своими ретортами, вы, Жоакен, сделались мрачным и молчаливым, а вдобавок растратили почти все свои денежки, полученные по договору в Сен-Мену. Разве я не прав?
— Ох, прав! Сундуки мои опустели, и скоро мне придется разбить копилку моего будущего наследника. Это наводит меня на мысль, что правильнее было оставить у себя астролога. Он обошелся бы мне куда дешевле, да и герцогиня была бы довольна.
