Раймон Кено - Голубые цветочки
— Ты наблюдал звезды нынешней ночью?
— Да, к услугам вашего сиятельства.
— И что же они тебе сказали?
— Gloriam Dei, мессир, Gloriam Dei.
— И это все?
— Как, мессир, — вскричал вдруг астролог, простерев руку вверх величественным, чисто ораторским жестом, — разве вы не находите, что слава Господня — это уже предостаточно?!
— Для славы Господней я держу у себя епископа, он большой спец в этом вопросе. А ты говори о своем ремесле.
— Я слышу музыку сфер.
— Ну и как она звучала?
— Божественно, мессир, просто божественно!
Герцог с отвращением отвернулся и обратился к Руссуле:
— Да он же дурак набитый!
И, возложив руку на живот своей благородной супруги, он вновь заговорил с астрологом:
— Ну-ка скажи, кто оттуда выскочит: девчонка-коза или наследник?
— Наследник, мессир.
— Ты в этом уверен и убежден?
— Светила не лгут.
— Ну, сам-то ты на светило никак не похож. А какому человеку не приходилось лгать?! Мы лжем на каждом шагу, лжем так часто, что ложь стала одним из главных грехов катехизиса. Будь здесь монсеньор Биротон, епископ in partibus Сарселлополисейский, он бы тебе подтвердил мои слова. А тебе сейчас врать выгодно. Ты нашел себе здесь приют и пропитание и живешь на мои денежки припеваючи. Тебе, верно, кажется, что ты напал на простофилю неотесанного, доверчивого, как баба (жест в сторону Руссулы), ан нет, ты стоишь перед лицом благородного сеньора, который только что провел шесть месяцев при Дворе, в столичном городе Париже, и брал слово на заседаниях Генеральных Штатов[55], а уж коли брал, то пусть теперь попробуют отнять! — короче говоря, пошел вон, Дюпон!
Тут Руссула кидается герцогу в ноги и молит его в следующих словах:
— Благородный супруг, я так гордилась тем, что завела собственного астролога подобно королеве Екатерине. Я ведь пеклась о вашем престиже… о вашем standing[56]…
— Но дорогая моя, — ответил ей герцог, начиная слегка раздражаться, — я ведь уже привез алхимика из столичного города Парижа, точнее, из Аркёя. А я не собираюсь кормить целую ораву негромантов. Лично я предпочитаю алхимика: когда он получит философский камень…
— Какое шарлатанство! — вскричал Дюпон.
— Ты плохой товарищ! — возмутился герцог. — Какая подлость — хулить ремесло своего собрата! Ты мне не нравишься!
Тут появился монсеньор Биротон в сопровождении аббата Рифента. Оба удостоились горячих объятий герцога, который тут же разъяснил епископу ситуацию и попросил у него совета.
— Гоните обоих, — посоветовал Онезифор.
— Ну вот, вечно ты преувеличиваешь! — воскликнул герцог, — один из них мне нужен.
— Мне тоже, — сказал Руссула.
Капеллан нерешительно почесал в затылке.
— Ну так как же? — спросил герцог. — Кого из двух: астролога? алхимика?
— Все это сильно попахивает костром, — ответил Биротон.
Астролог тут же обратился к нему.
— Я добрый христианин, — заявил он, — разве не был я у вас на исповеди?
Но герцог смотрел на него с растущим отвращением.
— Какой мерзкий подхалим этот человечишка! Нет, решительно он мне не нравится.
— Но ему не откажешь в благочестии, — сказал Онезифор, — и потом, в конце концов церковь не запрещает смотреть на звезды.
— Я даже нахожу, что это весьма поэтическое занятие, — просюсюкала Руссула.
— И кроме того, — добавил аббат Рифент, — сьёр Дюпон не разделяет еретического учения пресловутого поляка Коперника. Это очко в его пользу.
— Коперник — попам соперник, — рассеянно срифмовал герцог.
— Ах, ах! — восхитился Пострадаль.
— Солнце вращается вокруг земли! — возгласил астролог, — и только безумный или коварный еретик может утверждать обратное.
— Ой, до чего ж он ученый! — просюсюкала Руссула, — у меня непременно родится наследник.
— Они все решили обвести меня вокруг пальца, — мрачно пробормотал герцог.
— Алхимия — темная и сомнительная наука, — продолжал Онезифор, видя, что герцогиня и ее колдун взяли верх. — Огни горнила алхимика сильно смахивают на адское пламя, а жажда золота — вещь весьма предосудительная. Что же до эликсира долголетия, то это напоминает мне слова диавола, обращенные им к нашим прародителям: еritis sicut dei[57], сопровождающие совет съесть пресловутое яблоко, также сулящее им бессмертие…
— Гм! — хмыкнул аббат Рифент.
— …и все вы знаете, что с ними потом приключилось.
— Аминь! — закричал Дюпон.
— Аминь! — повторили за ним Руссула, Пострадаль и аббат Рифент.
Герцог молчит. Он злобно глядит на астролога, начиная беситься, но пока не выказывая этого. Дюпон же, считая, что дело в шляпе, наглеет и распускает язык:
— О, силы небесные, что управляете мирскими делами, я вижу, как вы приносите дары свои и благословления драгоценному наследнику, коего предстоит зачать в самом скором времени высокородному и прославленному герцогу д’Ож…
— То есть как! — вскричал высокородный и прославленный герцог д’Ож, — то есть как это предстоит? Эй, жена, вы, значит, совсем не беременны?
— Пока нет, благородный супруг, но вы об этом позаботитесь.
И Руссула, зардевшись как маков цвет, скромно потупилась.
Высокородный и прославленный герцог д’Ож вцепляется Дюпону в глотку и начинает душить его своими мощными руками. Астролог выкатывает глаза прочь из орбит и высовывает бледный язык, пока Жоакен изливает на него злость и презрение к наглецам подобного рода.
Он трясет его все сильней и сильней. Руссула кидается в ноги герцогу, моля о пощаде. Онезифор просит аббата Рифента принести ему все необходимое для последнего причастия жертвы. Виконт де Прикармань твердо держится политики невмешательства.
— Пощадите его, благородный супруг! — вопит герцогиня, — пощадите его!
— В самом деле, довольно, мессир, — говорит с кротким упреком Онезифор, — умерьте свои порывы, а то я не успею дать ему последнее напутствие.
Дюпону суждено было пережить это тяжкое испытание. Герцог наконец выпустил его из рук чуть живого, и он сполз наземь, точно перезревший сыр; окружающие поспешили убрать его прочь, а тем временем вошедший алхимик низко кланялся своему господину.
Герцог мог быть доволен: он одержал верх.
XII
Сидролен открыл глаза: кто-то шептал ему что-то на ухо. То была Лали, а шептала она ему, что обед готов.
— Ничего себе вы придавили! — добавила она. — Проспали завтрак, — не могла же я позволить вам спать весь день; вставайте, я приготовила вкусный обед.
Сидролен растерянно таращился на Лали: она появилась так недавно, что он не сразу и признал ее.
— Мне снились сны, — прошептал он почти про себя.
— Только не вздумайте рассказывать их мне.
— Это почему же? — с интересом спросил Сидролен.
— Так не принято.
— Как не принято?
Но Лали ограничилась призывом:
— К столу, к столу!
Стояла еще довольно теплая погода, и стол был накрыт на палубе. Прибор уже ждал Сидролена.
— А вы-то сами пообедали? — спросил он.
— Да, мсье.
— В следующий раз дождетесь меня и накроете на двоих.
— Мерсимсье, очень даже мило с вашей стороны.
Сидролен направился на камбуз. Лали кинулась следом.
— Вам что-нибудь нужно?
— Укропной настойки.
— Вы что ж это — решили набраться укропной настойки перед обедом?
— Как обычно.
— Да это же вредно.
Сидролен слегка усмехнулся.
— Нет, правда, — повторила Лали, — это очень вредно.
— Может, вам угодно пойти и собрать вещички, — сказал Сидролен, — так я возражать не стану. Готов даже заплатить вам за месяц вперед, если вы отчалите незамедлительно.
— Да ладно уж, держите свои денежки при себе, — сказала Лали.
Сидролен приносит бутылку укропной настойки и наливает себе четверть стаканчика, разбавив его до краев минералкой. Попивая эту смесь, он рассеянно следит за тренирующимися гребцами.
Когда стаканчик осушен, Лали спрашивает:
— Теперь можно подавать?
— Валяйте.
Она приносит хлеб и банку филе тунца в рафинированном арахисовом масле. Стоит и смотрит, как Сидролен ест.
— Меня раздражает, когда на меня глазеют за едой, — говорит Сидролен. — Ну-ка, садитесь и рассказывайте мне какие-нибудь истории.
— Вы меня спутали с Шехерезадой, — говорит Лали.
— Фу ты, ну ты, какие мы ученые! — говорит Сидролен.
— Ученость жить не мешает. Вы не находите?
— Полностью с вами согласен.
— Вот то-то, — говорит довольная Лали.
— У вас есть образование, — говорит Сидролен, — а в придачу к нему — принципы: не пить укропную настойку до обеда, не рассказывать сны. А все-таки, почему нельзя рассказывать сны?
