Юрий Трещев - Избавитель
— Не понимаю, зачем обо всем этом нужно рассказывать и кто такие падшие ангелы?.. — спросила Лиза, навивая на палец прядку волос.
— Они такие же люди, как и мы, только более несчастные… — Фома слепо глянул на нее, а отец даже не расслышал ее вопроса, увлекшись рассказом. Рассказывал он путано, перескакивая с одной истории на другую. Девочка молча кусала ногти, терпела, но когда он стал рассказывать о том, что мать родила ее недоношенной и в детстве она напоминала обезьянку, не выдержала.
— А вот и неправда… — опустив голову, прошептала она и вся в слезах выбежала из комнаты…
Ночью ей снились падшие ангелы. Они толпились вокруг ее кровати, заламывая руки. Один из ангелов, какой-то туманный родственник, может быть дядя, невысокий, сухощавый, склонился над ней.
— Ты спишь?..
— Нет… — Помедлив, она встала и повлеклась к окну, такому далекому, раздвинула марево штор, заросших осыпающимися араукариями и гортензиями. В комнате стало чуть светлее. За окном вспыхивали и гасли лампы иллюминации. Некоторое время она бродила по комнате, она как будто кого-то искала, на минуту приостановилась у стеклянной двери, рассматривая портрет Старика, который висел в зале над пианино.
До 7 лет Старик был героем всех ее воображаемых романов. Она его обожала. Несколько раз она видела его на демонстрации. Огромная толпа отделяла их, но ей казалось, что он следит только за ней и только ей улыбается уголками рта…
Закрыв глаза, она прижалась губами к стеклу. Послышались странные звуки, точно игла скреблась по пластинке. Зазвучала мелодия. Причудливый странный голос струился, просачивался, разливался по всему телу, по коже, затоплял наслаждением, пронизывая нежностью. Ее охватил озноб, но со стороны она выглядела равнодушной и словно отупевшей.
— Ты любишь его?.. — Уже знакомый ей ангел, тронул ее за плечо. Так ясно увиделись бусинки пота на его верхней губе, как будто он реально существовал.
— Да… — прошептала она…
— Жди, он скоро придет…
Глотая слезы, она побрела к кровати. Она не спала, когда появился Старик. Увидев, что она не спит, он как-то странно усмехнулся и ловко, без всяких церемоний, с какой-то изворотливой порочностью проскользнул под одеяло. Лицо у него было, как у девочки, такое тонкое в своей розоватой белизне. Испытывая странное волнение, она придвинулась к нему, жаркой, трепещущей рукой провела по его лицу, по вьющимся волосам. Он рассмеялся. В его смехе было что-то нечистое, привлекающее и отталкивающее. Она отодвинулась…
Дверь приоткрылась, и в комнату вошел отец. С беспокойством она смотрела, как он переставлял по полу ноги. На нем была только ночная рубашка. Должно быть его разбудил шум. Минуту или две он стоял над ее кроватью мрачный и неподвижный.
— Папа, мне страшно… — сказала она и заплакала.
— Детка моя… — Марк обнял ее. Он называл ее и куколкой, и голубкой, и светиком. Успокаивая ее, он так разволновался…
Однажды на демонстрации ей невольно вспомнился этот сон-кошмар, когда толпа тесно прижала ее к Фоме. Она потерлась щекой, коснулась губами его одежды. Этой невинной ласке не была чужда кокетливая нежность, но ее оттолкнул вырвавшийся у него сдержанный и такой знакомый смешок. Он даже не заметил ее смятения. Он думал о чем-то постороннем…
Был еще один эпизод в кино. Фома коснулся ее руки, привлекая внимание к какой-то сцене, возможно случайно. Она вздрогнула, отодвинулась и уже сама, вся во власти боязливого любопытства, искала его руку. Она боялась его прикосновений и ждала их. Прикосновения были обещанием чего-то еще неизведанного, недозволенного.
Фома был во всем белом. Даже порыжевшая от времени рубашка сверкала ослепительной белизной и его лицо в ореоле бесчисленных завитков. Странная игра света и тени лишали его какого-то правдоподобия. Он был так похож на Старика, каким он запомнился ей в том сне-кошмаре. И улыбка, и то же непостижимое бесстрастие. Неожиданно для себя она заплакала.
Фома был удивлен и раздосадован. На них стали оглядываться.
На улице она порывисто прижалась к нему.
— Он преследует меня…
— Кто тебя преследует?..
— Этот Старик…
— Какой еще Старик?..
— Он висит в зале над пианино… иногда мне кажется, что он — это ты… — Девочка протянула руку к Фоме, проверить, дотронуться. Она вся дрожала.
— Боже мой, да что с тобой?..
— Не знаю, мне как-то не по себе… — Почти не осознавая, где находится, она опустила лицо в его ладони. Она была так несчастлива и так счастлива, ощущая ласкающее тепло его пальцев. Она вся трепетала. — Мне стыдно это говорить, но иногда он трогает меня…
— Ты с ума сошла… — проговорил Фома вдруг севшим голосом. — Полно, успокойся и не позволяй призракам трогать себя… — добавил он уже другим тоном. Ее непосредственность удивила и испугала его…
На несколько лет Фома исчез из жизни Лизы. Они встретились случайно на улице.
Был душный и дождливый августовский вечер. Уже час или два Лиза бродила вокруг дома Фомы, а Фома с волнением ждал ее. Вытянутое, вечно насупленное лицо его как-то необычно просветлело, когда он услышал шаги на лестнице. Он подбежал к двери. Шаги затихли. Послышался знакомый голос соседки, пианистки, звяканье ключей. Дверь она запирала на семь замков.
Фома вернулся в комнату…
В приглушенный уличный шум вмешивались крики чаек, плеск воды, шаги. Проскользнув в его сон, Лиза разделась и вошла в воду. На ней не было ничего, кроме лент, стягивающих волосы. Он закрыл глаза ладонью, думая, что спит, и после минутного колебания сквозь пальцы глянул в ее сторону. Лиза терпеливо дожидалась его пробуждения.
— Как ты вошла?..
— Ты забыл запереть дверь… тебе было хорошо там?..
— Где там?.. — переспросил он.
— Ты улыбался и с кем-то разговаривал… что тебе снилось?..
— Ничего мне не снилось… мне уже давно ничего не снится…
— Как я выгляжу?.. — Танцуя, она заглянула в зеркало.
— Как всегда, божественно… — прошептал он и обнял ее, удивляясь тому, что осмелился это сделать. С ним происходило что-то странное.
— Я к тебе на минутку, спешу на премьеру… я приду завтра… — пропела она. Щеки у нее горели.
Он промолчал. Он все еще жил ощущением ее упругого и податливого тела…
Весь следующий день шел дождь. Он начался еще с ночи. Фома лежал на кушетке, вздыхал, рисовал себе что-то лучшее. Ожидание томило его. Он вышел на улицу, шел, ощупывая взглядом мокрые, слепые стены, окна, мимолетное, кажущееся…
«Обман, обольщение, мираж… это не может долго продолжаться…» — бормотал он, поднимаясь по лестнице…
Лиза уже ждала его у двери. Слегка сгорбившись, медленно и осторожно она распахнула плащ. На ее груди посапывал рыжий щенок.
— Это мой маленький кошмарик… как он тебе?.. — Она подняла голову. Пухлые губы ее слегка дрогнули. — Он тебе не нравится?..
— Довольно забавный… — Фома открыл дверь, включил свет в прихожей. Ожили, протянулись, переплелись тени. Хлопнула дверь. Стало как-то ужасно тихо. Он обернулся. Лизы в прихожей не было…
Помедлив, Фома вышел на улицу и пошел по бульвару. Где-то далеко играл оркестр. В музыку вмешивались звоны трамваев, крики детей. Они копались в песке. Неподалеку морщился пруд с зеленоватой водой. Смахнув песок со скамейки, Фома сел, рассеяно глянул на копающихся в песке детей и вдруг с мучительной ясностью увидел перед собой милое и трогательное личико девочки, прильнувшей щекой к спинке скамейки. Ее поза не была лишена кокетства и какого-то странного, гипнотического очарования. Неловко, с показной озабоченностью и суетливостью девочка высыпала песок из сандалий, подтянула спустившийся гармошкой чулок и убежала.
«Похоже, что все кончилось, даже не успев начаться…» — Фома как-то нелепо всхлипнул и невольно застонал, так несносна была ему эта мысль. Мысленно он уже писал Лизе отчаянное письмо, когда на противоположный край скамейки тяжело опустился полковник. Ему явно хотелось поговорить с Фомой.
— Представляете, все только и говорят об Избавителе… в столь деликатных материях я мало что понимаю, но он меня разочаровывает… и вот что удивительно… вы не почувствовали некую странность во всем этом… нас как будто преднамеренно вводят в заблуждение… а?..
Слегка скосив глаза, Фома увидел выгнутую горбом спину, бледное лицо в профиль, вяло свисающий шарф какого-то ржавого цвета, подумал с неожиданной злостью: «Вот бы сейчас взять и…» — Лицо его заострилось. Мысленно он замахнулся и замер, как будто кто-то, поймал его руку.
Мимо пробежала рыжая сука. Полковник позвал ее с натугой в голосе.
— Ну, ближе, ближе… — Он затащил ее к себе на колени. — Ах ты шлюха рязанская, опять линяешь… — Расчесывая загривок суки, он нащупал сухой трупик мухи. Сука заскулила. — Домой хочешь?.. — Осторожно опустив суку на землю, полковник встал и повлекся к остановке трамвая медленным, мелким шагом.
