Стив Эриксон - Амнезиаскоп
Я отвернулся от края крыши, чтобы посмотреть в глаза Джаспер, стоявшей за моей спиной. В лунном свете ее волосы, губы, глаза и фаллос мерцали, и она взяла меня за руку, чтобы провести через Бункер, обратно к Вив, вместе с остальными. Когда она протащила меня мимо двери Вив, глубже в черные коридоры, к нижнему этажу, я попытался вырваться. «Погоди», – сказал я, потому что я не хотел уходить без Вив, а особенно с Джаспер. Но она только вцепилась в меня еще сильнее. Я не видел ее, как не видел никого и ничего, ни за собой, ни перед собой. На нижнем этаже дверь открылась, и мы очутились на улице, где я увидел, к вящему своему удивлению, что не Джаспер приклеилась к моей руке, а Вив. «Какого?..» – было все, что я мог сказать; я оглянулся через плечо и увидел, что Джаспер каким-то образом оказалась за мной. Ее раба нигде не было видно – его цепи запутались вокруг водосточной трубы на крыше.
– Поехали ко мне, – предложила Джаспер.
– Поехали, – согласилась Вив.
Мы все еще слышали буйство вечеринки на третьем этаже Бункера, заодно с бесприютными криками потерявшейся китайской лесбиянки, которая, пока мы бегали вверх-вниз, должно быть, просочилась сквозь нас, как привидение.
Мы забрались в мою машину. Вив и Джаспер сели сзади. К северу от Багдадвиля горело второе кольцо, так что я выехал на бульвар Пико и повернул на Шестую стрит, направляясь на восток, сквозь темные холмы Хенкок-Парка, и нырнул в Черный Проезд сразу за Макартур-Парком. Мы углублялись в даунтаун, мимо Рдеющих Лофтов, к индустриальному вельду сортировочной станции, раскинувшемуся перед старыми готическими каменными мостами восточного Лос-Анджелеса. Запах океана стелился за нами, запах встречных пожаров задувал в окно... Мы увидели дом Джаспер, не доезжая полмили до него; дом одиноко высился на вкривь и вкось пересеченном рельсами пустыре, рядом была свалка, где грудой вздымался искореженный металл, выкорчеванные бетонные балки и заброшенные корпуса автоцистерн, а вокруг было кольцо несильного, но постоянного огня. Огонь никогда не поднимался выше пары футов, но и никогда не гас. Я почувствовал жар за пару сотен ярдов, а когда мы остановились, он окатил салон автомобиля тугой волной. Джаспер вылезла, чтобы открыть голосовой замок на огромной железной двери, впустившей нас в заасфальтированный туннель, по которому мы проехали последние пятьдесят футов к дому.
– Мы поддерживаем огонь, – пробормотала она с заднего сиденья, когда вернулась, – чтобы отпугнуть хулиганов и банды...
– Мы? – сказал я.
У входа в дом открылось небольшое фойе для парковки. Там выжидающе сиял старинный лимузин. «Давайте чего-нибудь выпьем!» – прощебетала Вив, выскакивая из машины, прежде чем та полностью остановилась. Джаспер заметно затихла с того момента, как показался дом. Мы проследовали за ней; распахнувшаяся дверь была маленькой и невзрачной, как вход для прислуги. Сразу за порогом вздымалась бетонная лестница на второй этаж, откуда открывался весь дом – ввинчивающаяся в небо масса башенок, лесенок и балок, ответвляющихся диагонально и параболически, так что оказываешься внутри, когда кажется, что ты снаружи, и снаружи, когда кажется, что ты внутри, кроме тех случаев, когда оказываешься и там, и там одновременно. Этот этаж разбегался в нескольких направлениях, включая кухню, еще одну лестницу и высотное патио; огибавший дом снаружи по периметру узкий металлический мостик растворялся, казалось, в небе, откуда веяло жаром огненного рва. Лестница вела в кабинет, где горел свет, а затем в спальню и оттуда к еще одной лестнице, которая снова вела в ночь, по стене башни к самому верху. По моим подсчетам, в доме было четыре этажа, не считая всех промежуточных полуэтажей, причем два верхних нависали над огромной круглой гостиной на втором этаже, застекленной от края до края.
Стеклянные стены состояли из перемежавшихся окон и зеркал от пола до потолка, каждому окну на другой стороне комнаты было противопоставлено зеркало, так что можно было взглянуть на город и увидеть, как над ним проплывает твое собственное лицо. В середине комнаты, где пол слегка углублялся, низенький черный диван и два таких же черных кресла окружали низенький черный стол, и вся комната была наполнена ледяным синим светом, таким же, как губная помада Джаспер. В центре дома вертикально высился, как металлический хребет, расчлененный корпус автоцистерны – открытый желоб, сквозь который высоко над нами виднелась ночь.
Дом был, видимо, восьмидесяти футов высотой. Из окон гостиной открывалась панорама – промышленные свалки, окрестные холмы, овраг, прорытый черной Лос-Анджелес-ривер, старый бейсбольный стадион, который захватили койоты, и бездомные, и потомки в четвертом поколении негров и латиносов, которых стадион в первую очередь и согнал с места, и, сразу за пламенеющим рвом у дома, – поезда, скользившие в темноте сквозь сортировочную станцию, один из которых беззвучно прозмеился вдоль самой огненной преграды. Мы стояли над бассейном, вторгавшимся в гостиную с патио. Он тоже был сделан из цистерны топливного грузовика – узкий, продолговатый водяной канал, ведущий в гораздо больший бассейн. Огни над ним были включены, и вода в бассейне краснела светом пожаров; далекое отражение лос-анджелесских небоскребов плавало на поверхности. Прямо под силуэтами небоскребов посреди большего водоема завис крупный модуль с аортами и желудочками, как огромное механическое сердце, достаточно просторный, судя по виду, чтобы вместить пару людей. Со всех сторон были, кажется, иллюминаторы. Сквозь воду я увидел наверху конструкции стеклянный люк.
– Что это? – спросил я.
– Батисфера, – ответила Джаспер.
Теперь она совершенно отчетливо нахмурилась и прошла прямо к столу посреди комнаты, на котором стояли бокалы, несколько хрустальных бутылок со спиртным и ведерко, наполненное растаявшим льдом. Она постоянно оглядывалась через плечо на бассейн и потом на лестницу, в сторону кабинета, где из двери был виден свет. Вив напевала под нос и пританцовывала от окон к зеркалам, в то время как Джаспер смешивала ей коктейль; передав бокал Вив, она спросила, не хочу ли я чего-нибудь, и я ответил, что нет.
– Где ты нашла этот дом? – спросила Вив.
Промолчав мгновение, показавшееся мне долгим, Джаспер сказала:
– Это дом моего отчима. Он его построил. Он архитектор... И батисфера его, – добавила она довольно едко.
– То есть он построил эту батисферу? – спросил я. Словно в ответ мне поверхность бассейна вскипела бессчетными пузырьками. Мы втроем наблюдали из темного дома, как вослед пузырькам показалась батисфера, и фыркнул мотор и повлек устройство к краю бассейна. Мотор выключился, и через минуту стеклянный люк наверху батисферы открылся, и наружу вылез солидного вида человек лет пятидесяти, в костюме. Даже при свете бассейна можно было безошибочно разглядеть, что они с Джаспер по-одинаковому смуглы. Отчим? – думал я, наблюдая за ними, когда он взглянул на гостиную из-за стекла и теперь, казалось, заметил, что дома кто-то есть. «Джаспер», – сказал он тоном не вопросительным и не приветственным, а небрежно-обвинительным, и в его манере держаться все казалось обвинением. Он обошел бассейн, поднялся по наружным ступенькам и вошел в дом на следующем этаже, глядя на нас сверху вниз. Перил не было; я уже заметил, что ни у одного из спусков и лестниц не было перил, как будто бы перила нарочно не предусматривались дизайном, чтобы никто никогда не мог почувствовать себя в полном уюте или безопасности. Фигура мужчины проявилась силуэтом на фоне света из гостиной. Вив слегка пошатнулась, но момент не сильно ее впечатлил; и она, и Джаспер успели настолько привыкнуть за вечер к своей наготе, что забыли о ней. Мужчина на балконе, казалось, тоже не замечал, что в его гостиной, покачиваясь на высоких каблуках, стоит блондинка, одетая в одни лишь сползающие чулки, и что вторая блондинка, его падчерица, салютует ему пластмассовым членом, который являлся единственным, что не успело увянуть за вечер.
Он переводил глаза с меня на Вив и снова на меня с явным презрением, и потом обратно на Джаспер, которая ответила на его взгляд и повернулась к нему спиной, подошла к краю черного дивана и плюхнулась на него, глядя в ночь, на кольцо пламени вдалеке, и прихлебывая из своего бокала. С верха лестницы мужчина вновь посмотрел на меня и скрылся в кабинете.
– Что происходит? – заплетающимся языком выговорила Вив. Она была немножко под мухой.
– Ничего, – ответила Джаспер, а потом, через минуту, внезапно просветлела; знакомый психопатический сдвиг.
Она вскочила с дивана так быстро, что ее фаллос чуть не сшиб бутылку скотча, и, схватив Вив, потянула ее, хихикавшую, в другую комнату, под лестницей. Следующие полчаса я слушал, как Джаспер показывает Вив свою жизнь. Из дней юности выплыли памятные альбомы, и поэтические дневники, и глянцевые фоторазвороты из журналов, и газетные вырезки о конкурсах красоты, где до триумфа оставалась всего одна улыбка, хотя на слух мне почудилось, что это обычно оказывалась улыбка какой-нибудь другой девушки. В ее повествовании звучали ноты отчаянной тоски прощания с уже оконченной жизнью.
