Робер Мерль - Уик-энд на берегу океана
– Прыгнете? – умоляющим голосом сказал Майа.
Он цеплялся за ворот аткинской куртки, он умолял его, почти плакал.
Аткинс открыл глаза.
– Да, сэр.
– Ну, живо! Живо! – крикнул Майа.
Его тоже разбирала какая-то странная сонливость.
– Держите меня за пояс. Я не хочу касаться борта руками.
Аткинс послушно схватил его за пояс, и Майа перенес сначала одну ногу, потом другую через борт. Теперь уже ничто не отделяло его от моря. Перед ним открылась головокружительная бездна.
– Отпускайте!
Но пальцы Аткинса судорожно вцепились в пояс, и лицо его снова приняло угрюмо-тупое выражение.
– Пустите!
Жар, идущий от раскаленных перил, мучительно жег ему поясницу.
– Пустите! – проревел он по-французски.
Внезапно его оставили последние силы. Он чувствовал себя опустошенным до дна, тупым. Уже не понимал, где он, что делает. Знал только одно – Аткинс как можно скорее должен отпустить пояс.
– Пустите, – проревел он по-французски.
И вслепую ударил. Ударил, не оборачиваясь.
И в тот же миг почувствовал, что откуда-то с огромной высоты летит вниз. Именно такое чувство падения испытываешь во сне. Вдруг из-под ног уходит почва, сердце мучительно сжимается, расслабляются мускулы, и вам конец. К великому своему изумлению, Майа понял, что на секунду потерял сознание сразу же после того, как ударил Аткинса. Он погрузился в упоительную свежесть и вспомнил, что ему уже довелось только что испытать это ощущение, когда напиравшая толпа чуть было не задушила их. Но на сей раз упоительное ощущение свежести не проходило. Он раскинул руки и отдался на волю этой свежести. И почувствовал, что его медленно, как утопленника, относит назад. Спасательный пояс поддерживал верхнюю часть туловища над водой, а ноги в отяжелевших ботинках тянули вглубь. Он закрыл глаза, и ему почудилось, будто он снова летит, падает вниз, как минуту назад. Он открыл глаза. Вода нежно касалась его лица. А над ним огромной вертикальной стеной стояло их судно.
Отсюда, снизу, пламени почти не было видно, зато отчетливо долетал жуткий людской вой. Он отплыл немного от судна и посмотрел вверх на все это человеческое месиво, теснившееся на корме. Плыл он с непривычной и удивлявшей его медлительностью.
– Аткинс! – крикнул он. – Аткинс!
И поднял над водой руку, пусть Аткинс видит, что он благополучно плывет.
Уже темнело и различить отдельное лицо в сгрудившейся там наверху толпе он не мог. Но ему почудилось, что в ответ прозвучал чей-то слабый, еле слышный крик.
– Аткинс!
Внезапно рядом раздался всплеск воды, в нескольких метрах от него вынырнуло что-то. Майа поспешил в том направлении. Но плыл он все с той же злившей его медлительностью. Все-таки ему удалось схватить прыгнувшего за плечо. Тот вскрикнул и оглянулся. Майа тут же отпустил плечо. Это оказался не Аткинс.
– Не бросайте меня!
– Но берег же рядом.
– Не бросайте! – повторил пловец.
Голос у него был тихий, умоляющий, видимо, говорил он на последнем дыхании.
– Вы отлично доплывете до берега и без моей помощи.
– Нет! – возразил тот и вдруг забормотал что-то невнятное.
– Что, что?
– У меня все болит, – четко произнес он и вдруг снова забормотал: – Господи! Господи! Господи!
Они плыли рядом, их удерживали на поверхности спасательные пояса.
– Я вас дотащу до берега, – сказал Майа.
И схватил своего компаньона за руку. Тот пронзительно завопил и поднял над водой обе руки. Майа пригляделся. Все ногти на пальцах слезли, и сустав большого пальца, вернее, кусок мяса кровоточил.
– О черт! – вырвалось у Майа.
Он схватил человека за плечо, но тот повернул к нему свое лицо, искаженное ужасом.
– Не трогайте меня!
– Однако, так или иначе, мне придется до вас дотронуться.
B он схватил своего спутника за ворот куртки.
– Мне больно! – сказал тот.
Сказал на этот раз, а не крикнул. Сказал негромко и чуть ли не извиняющимся тоном. Майа отпустил воротник.
– А тут?
Теперь он крепко ухватился за его спасательный пояс. Человек сжал челюсти и промолчал, Майа подталкивал его впереди себя. Плыл он по-прежнему как-то удивительно медленно. Тянули вниз набухшие ботинки, и только с огромным трудом ему удавалось удерживать ноги на поверхности. Казалось, этому плаванию не будет конца, и лишь много позже он понял, что до берега, вернее, до мелкого места они проплыли всего несколько метров.
– Теперь можно встать. Можете встать на ноги?
Человек попытался было встать, но тут же с криком рухнул в воду. Майа снова стал подталкивать его вперед. Так он дотащил его до мелкого места, и человек со стоном повалился на песок.
– Я вас донесу, – сказал Майа, склонившись над ним.
Человек с ужасом смотрел на него.
– Не трогайте меня.
– Придется! Нельзя же всю ночь в воде лежать.
Человек, ничего не ответив, прикрыл глаза. Майа сгреб его в охапку. Несколько раз Майа пришлось перехватывать свою ношу, иначе тот снова рухнул бы на песок.
– Господи! – охал человек. – Господи! Господи!
Потом начал стонать слабым, кротким голосом, как больной ребенок.
Уже у самого берега Майа зацепился за что-то. Он чуть было не упал и лишь с трудом удержался на ногах. Потом как можно осторожнее положил свою ношу на песок. Тот молча позволял Майа делать с собой все. Голова его глухо стукнулась о песок. Лежал он неподвижно, закрыв глаза. Майа нагнулся над ним и заметил, что бровей у него нет.
Хотя было уже поздно, по берегу группами бродили французские солдаты. Майа окликнул ближайшего и попросил помочь ему снять ботинки.
– Ты оттуда? – спросил солдатик, показывая на горящее судно.
– Да.
– Скажи на милость! – проговорил солдат. – Ну и достается парням!
Сказал так, словно речь шла о матче. О матче между Огнем и людьми. И Огонь оказался сильнее. Это уж вернее верного. У него, у Огня то есть, первый разряд, если не выше! Ну и дает же он!
– Спасибо!
– Скажи на милость, – повторил солдат. – Каюк им!
Он был в неистовстве. Идет матч. И, хочешь не хочешь, – более сильный выигрывает.
– Хотел бы я посмотреть, что бы ты там делал!
– Я? – переспросил солдат.
И сердито добавил:
– Типун тебе на язык!
Он– то здесь при чем? Он смотрел. Просто смотрел. Поэтому нечего сравнивать.
– Спасибо, что помог ботинки снять!
– Не за что! – неприязненно ответил солдат.
И ушел. Майа вернулся к англичанину.
– Вам лучше?
– Мне холодно, – сказал тот.
Майа нагнулся над ним.
– Я сейчас снова войду в воду, хочу поискать своего приятеля. И сразу же вернусь. Вы пока не постережете мои ботинки?
– Положите мне их под голову, – слабым голосом сказал англичанин.
Но, подойдя к воде, Майа вдруг почувствовал, как его тело сковала нечеловеческая усталость. Там впереди догорало судно, бродившие по берегу солдаты мимоходом оглядывались на пожар. А судно пылало. Одинокое, забытое богом и людьми. На еще светлом небе четко выделялась его громада в ореоле высоких языков пламени. Было тепло. Медленно спускался прелестный июньский вечер, и море было до того спокойным, что волна, набегавшая на берег, бесшумно замирала, не оставляя на песке даже полоску пены…
Майа снял спасательный пояс, швырнул его на землю и, не спуская глаз с судна, вступил в воду. Но сразу же увидел у ног что-то темное и нагнулся. Он сообразил, что именно об это самое он и зацепился ногой, выходя на берег. В воде лежал обнаженный человек, вернее, полчеловека, от живота до ног. Торс и голова, должно быть, остались в море. И этот обрубок человека, непристойный, безвестный, валялся здесь в воде, и длинные мускулистые ноги лежали как-то особенно естественно, – так кладет их человек, устраиваясь на отдых. Майа застыл на месте, не отрывая глаз от этой половины человека. Особенно от его живота. Очень белый, не напряженный, мягко переходящий в бока, он, казалось, продолжает жить вопреки всему, вопреки ужасному ранению. Майа нагнулся и потрогал его ладонью. Живот был еще теплый. Проходившие по берегу солдаты заметили Майа. Один из них обернулся и отпустил непристойную шутку. До Майа долетел дружный взрыв смеха, постепенно затихший вдали.
Вода была совсем теплая, и Майа плыл теперь без особых усилий, так как скинул ботинки и отделался от спасательного пояса. В несколько взмахов он уже достиг судна. На носу по-прежнему жалась к леерным ограждениям плотная масса людей. Огонь, очевидно, не пошел дальше мостков, – по крайней мере, так показалось Майа, который видел из воды только капитанский мостик. Теперь прежний нечеловеческий вопль умолк, слышался только протяжный стон. Нескончаемый, монотонный стон, похожий на причитания плакальщиц. Стон становился громче, когда ветром скручивало и гнало языки пламени к корме. Снизу Майа видел, как подымаются тогда к небу руки, жалким, умоляющим жестом. Оба каната, идущие вдоль борта, свисали сейчас до самой воды.
