Игорь Шнайдерман - Жиденок
Так случилось, что в нашем пуско-наладочном управлении получился переизбыток инженерно-технических работников.
И вот сели они, то есть — мы, как-то в кружок, посмотрели друг дружке в глаза и затосковали. А затосковали потому, что на пятьдесят пар глаз две пары были армянские, три — татарские, одна — греческая, а остальные — кто по паспорту, а кто так — евреи.
Задача перед руководством стояла нелёгкая: среди всего этого безобразия нужно было выбрать инженера, который мог бы освоить смежную рабочую профессию и поехать на месяц в командировку штамповать детали для котлов. Думаю, вы понимаете всю щекотливость создавшейся ситуации?
Национальные меньшинства отпали сразу. Начальство отпало автоматически. Вслед за ним отпали женщины и девушки. Затем были поставлены диагнозы, и отпали язвенники, сердечники и аллергики.
В результате выбор был сделан по армейскому принципу, и в командировку поехал самый молодой. То есть — я.
Месяц выдался плодотворный. Между купаниями в Днепре и прогулками по «матери городов русских» я умудрился не только освоить профессию штамповщика, но ещё и стать приспешником международного сионизма.
Мы жили под одной крышей с двумя симпатичными антисемитами из Винницы.
Каждый новый день эти милые слесаря-юдофобы начинали с предания анафеме всех евреев и всего еврейского. После продолжительного звонка будильника один из них укрывался с головой одеялом и бурчал:
— Заткни этот жидовский будильник!
Второй садился на кровати, одной рукой тёр глаза, другой — энергично мял содержимое трусов и произносил дежурную тираду:
— Абрам с Сарой спит, а у Ивана на работу х…й стоит.
Первый высовывал из-под одеяла заспанную физиономию и просил закурить. Любитель поэзии отвечал стихами:
— Курыть — здоровью вредить.
И тут следовала особенно любимая мною фраза:
— Ну не жидись, дай сигарету!
Днём в курилке неизменно возникала женская тема. Наш поэт рассказывал о неразделённой любви:
— У нас на участке жидовочка-инженерша… Там станок!.. Но сука редкая. Я ей говорю: «Дай, ну хули ты из себя строишь?» А она говорит: «Я мужа люблю». Я говорю: «У Ивана елда больше, чем у жида!» А она разревелась. Ну, видно, и хочется, и колется… А вера не велит…
В этом месте присутствующие обычно смеялись.
Ко мне слесаря испытывали симпатию, поэтому не ассоциировали со столь ненавистной нацией. Сначала мне не хотелось их разочаровывать, но по прошествии времени я понял, что скоро сам начну тихо ненавидеть «жидов пархатых», «жидов проклятых», «жидов вонючих», «жидов хитрожопых», «морды жидовские» и вообще «жидовню». Мне стало стыдно. И тогда я решил обратить заблудших антисемитов в иудаизм.
Для начала я выяснил, что мои оппоненты считают основателем иудаизма предателя Христа Иуду Искариота. Разубедить их в этом не составило особого труда. Заодно я вскользь упомянул, что почти все апостолы тоже были иудеями. Мои ученики были немного шокированы этим известием, однако, осмыслив свои новые знания, сделали очень старые выводы, что «есть евреи, а есть жиды. И вот как раз апостолы — это хорошие евреи, ставшие учениками нашего Христа». Я понял, что это уже прогресс, и решил на этом закончить первый цикл сионистской обработки.
Вторым этапом наших занятий были разговоры о самом Христе. Я попросил подшефных определить его национальность. Версий было две: грек и русский. Когда я сообщил моим антисемитам, что Йешуа Иосифович был иудей, то есть еврей, то есть жид, они просто отказались этому верить. Шок продолжался пару дней, и второй вывод был прогрессивнее первого:
— Значит, христианство придумали евреи? Так за что ж их не любят?
Я ответил, что как раз за это, видно, и не любят, и решил, что пора сдаваться.
Я признался, что тоже еврей.
Эффект был неожиданный: мои слесаря полюбили меня, как родного. Они думали, что ликбез на этом закончился. О, как они заблуждались! Бедные! У меня в запасе был третий проеврейский аргумент. И этот аргумент был настолько силён, что я решил дать бывшим юдофобам тайм-аут.
Мы купались в Днепре, гуляли по городу, знакомились с девушками… Мы всё время были вместе.
Через пару дней я стал замечать у моих апостолов еврейский акцент. Тогда я понял, что пора.
Как-то, за вечерним чаем, я рассказал моим подопечным про Адама и Еву, про Ноев ковчег, про Авраама и Израилевы колена… Сперва мои ученики слушали это просто как занимательный рассказ. Однако по мере врубления в суть у них стала складываться логическая или, если хотите, генеалогическая цепочка появления на свет племён и народов…
В этот день спать мы пошли молча.
Наутро мои вновь обращенные иудеи впервые встали до жидовского будильника. Они не курили, не матюгались и не отрыгивали за завтраком. Мне даже показалось, что, сидя за столом, они покачивали головами, как молящиеся в синагоге. Хотя, наверное, это мне действительно показалось.
После завтрака, выждав многозначительную паузу, они переглянулись, и поэт сказал:
— Значит, все люди произошли от евреев. Значит все люди — евреи.
Это был не вопрос. Это было утверждение.
После того, как мы расстались, меня долго мучила совесть. Говорят, что обрезание в зрелом возрасте — очень болезненный процесс.
Как там у них всё прошло?
* * *За компанию хорошо не только пить водку, но и поступать на режиссёрский факультет театрального института. И, кто знает, может быть, и вовсе не поступил бы я туда, если бы не подвернулась компания.
Комплекс театра стал для меня своеобразным комплексом вины. Я считал себя недостойным. Я считал себя недостойным этой неземной профессии. Если бы я знал! Если бы я знал!
Режиссёр представлялся мне эдаким Господом Богом с нимбом в виде бороды — ходячим интеллектом, эстетическим эталоном и священным синонимом слова «порядочность». Если бы я знал тогда! Если бы знал!
До двадцати семи лет я терзался, я проверял себя, я перекопал и перековырял все желудочки своего сердца! Знал бы я! Если бы я знал!
Актёры мне виделись ангелами и архангелами (это в зависимости от званий) с пушистыми душами и крылатым талантом за спиной. Да, если бы знал я тогда! Если бы!..
Дождливым, мрячным и астматическим весенним днём душевный мой друг и всеми любимый городской сумасшедший Веня Бенский подвёл меня к замызганному щиту, на котором чёрными траурными буквами было написано: «Объявляется набор студентов на кафедры режиссуры и мастерства актёра»
Веня был единственным человеком, который безоговорочно и точно поставил мне диагноз. Я поверил ему и стал искать компанию.
Компаньон нашёлся незамедлительно — в тот же вечер. Руслан — так звали (как, впрочем, и зовут) моего партнёра по любительской сцене и по угарным винно-водочным вечерам, которыми мы грезили о будущем служении прекрасной и продажной Мельпомене…
Я хватаю себя за руки, я дёргаю себя за узду, я ору себе:
— Тпру-у-у!
Я говорю себе:
— Если Господь сподобит, ты напишешь ещё свой роман о Театре!
Ей Богу, это не о театре, это о жизни.
Лето. Жара.
Гастроли Рязанского театра. «Тартюф». Тихий ужас.
Мы выдержали только первый акт и вознамерились сбежать. В фойе нос к носу столкнулись с заведующим кафедрой режиссуры, профессором, народным артистом и моим будущим мастером — Александром Сергеевичем Барсегяном.
Экспозиция: я пихаю в бок Руслана, Руслан пихает меня. В итоге говорим хором:
— Александр Сергеевич! Мы… сдать документы… познакомиться… проконсультироваться… в этом году закончил медицинский… пять курсов политехнического… в любительском театре… мечтали… только к Вам…
Барсегян покрыл нас властным и хриплым голосом:
— Вы это видели? Я еле выдержал! Я хотел уйти посреди первого акта, но вы понимаете… Главный режиссёр акадэмического театра, заведующий кафедрой режиссуры, профессор, народный артист, понимаете, так ссать, в общем… меня все знают… Вот — Анатолий Леонидович видел… Вы понимаете? Это… в общем, так ссать…
Институт наш… Так ссать, в общем… Курс набирается под мастера… под меня в общем, так ссать… У нас учились Тектинер, Нестантинер, другие… приличные, так ссать… Школьник… вот в этом году у меня заканчивает Зельгин… преподаватели… Яков Лазаревич Резников, Кагановская Инна Петровна — она тоже… Моисей Яковлевич Розин, вот — Вецнер Анатолий Леонидович — познакомьтесь… он тоже… так ссать в общем… Сдавайте документы, приходите на консультации… Я вижу, что вы тоже, так ссать… в общем, серьёзные люди…
* * *Ну, ещё чуть-чуть не о театре.
Женщина-легенда Нина Романовна преподавала в театральном институте зарубежный театр и литературу.
Эта очаровательная, вечно молодая старушка рассказывала студентам, что Зевса вскормил орёл, а на формирование религий в Древнеримской империи оказывало влияние мусульманство.
