Роберт Уоррен - Приди в зеленый дол
— Четыре дюжины — да нам вовек столько не съесть!
— Подожди, — сказал он и, взяв фонарь, вышел во двор.
Она видела из окна, как пятно света двинулось к сараю, потом, дёргаясь, стало возвращаться.
Дверь распахнулась, он что-то принёс.
— Куда поставить? — спросил он.
— Что это?
— Это для яиц, — сказал он. — Я починил.
— Ах, Анджело, — воскликнула она, — это же мой старый инкубатор! Какой ты молодец. Сейчас посмотрим. — И она засуетилась, выбирая место.
— Сюда, — сказал Анджело, не слушая её, и, поставив инкубатор на пол, стал освобождать место возле стены, за которой была кладовка.
— Далеко от двора, — объяснил он, — и далеко от плиты.
Потом он уложил яйца в инкубатор, принёс канистру с керосином, которую раньше оставил на крыльце, наполнил бачок, подождал, чтобы керосин пропитал фитиль, и зажёг горелку.
— Порядок, — сказал он. — Пойду мыться.
Он вышел в прихожую. Она слышала, как он напевает. Потом он закрыл дверь, и, как она ни напрягала слух, слышно уже ничего не было.
Когда десять минут. спустя, не сменив городского костюма, влажно поблёскивая гладко причёсанными волосами, Анджело снова пришёл на кухню, Кэсси только что сняла с плиты чугунок, из которого поднимались клубы пара. Она улыбнулась Анджело.
— Жаркое, — пояснила она.
— В самый раз, — сказал он. — По мне в самый раз.
Он поставил на стол непочатую бутылку виски, взял стакан и подошёл к холодильнику. Когда он вернулся за стол, его тарелка была уже полна. Он взял стакан Кэсси и спросил:
— Выпьешь? Я налью.
— Нет, спасибо, — она снова улыбнулась.
Он сел, приготовил себе виски со льдом и водой, помешал в стакане ручкой своей вилки и брезгливо попробовал.
— Пирожки! — Кэсси, схватив с плиты сковородку, склонилась над ней, критически осматривая дюжину пышных безукоризненно круглых пирожков, золотисто— коричневых сверху и бледно-жёлтых по бокам.
— Боже мой, — причитала она, — опять, кажется, передержала.
— По мне в самый раз, — повторил он и, протянув руку, взял сразу три штуки.
Они поели, и, сняв с плиты кофейник, она спросила, хочет ли он ещё кофе.
— Наливай, — приказал он, подождал, пока она снова наполнит обе чашки, и добавил: — Теперь сядь и сиди.
Он отхлебнул большой глоток кофе, поднялся и, обойдя стол, стал за её спиной.
— Сиди, не шевелись, — сурово сказал он.
Он вытащил те две или три шпильки, которые держали бесформенный узел у неё на затылке, и осторожно разделил её чёрные волосы на аккуратные пряди.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Не шевелись, — сказал он и, достав из кармана гребёнку, принялся точными профессиональными движениями расчёсывать ей волосы. Закончив, достал из кармана щётку, которую специально принёс из своей комнаты.
Кэсси обернулась.
— Что ты делаешь? — спросила она с тревогой.
— Не шевелись, — приказал он.
Потом, кончив причёсывать её, сказал:
— Повернись сюда, со стулом.
Кэсси повернулась, и он обошёл кругом, стал поодаль и окинул её критическим взглядом.
— Куртку, — сказал он, — куртку сними. Не вставая со стула, она сняла куртку.
— Теперь гляди вверх, — сказал он.
В резком свете висевшей прямо над ней лампы лицо её было белым как мел. Она смотрела на него удивлённо и даже жалобно. Не обращая на это внимания, словно она была неодушевлённым предметом, он снова зашёл за спинку её стула и начал собирать её волосы в пучок, крепко стягивая их левой рукой.
— Закрой глаза, — приказал он. — Закрой!
Он снова обошёл кругом, достал из кармана красную ленту и стянул ею волосы Кэсси над левым плечом. Ленту он завязал бантом. Пальцы его двигались быстро и ловко. Смуглый лоб, всегда такой чистый и гладкий, был сейчас прорезан напряжёнными морщинами. Работая, он то и дело переводил взгляд с её волос на её запрокинутое лицо. Покончив с причёской, он сказал:
— Не шевелись, — и, достав из кармана губную помаду, левой рукой вцепился Кэсси в волосы на затылке, чтобы она не дёрнулась, и поднёс помаду к её губам. Кэсси попыталась увернуться, но он ещё крепче вцепился ей в волосы и гневным шёпотом приказал: — Не шевелись! Не открывай глаз!
Она снова застыла с закрытыми глазами. Он оттянул ей голову ещё немного назад, чтобы свет ровнее освещал лицо, и начал красить губы, сильно нажимая на помаду. Когда он наконец кончил, рот Кэсси казался распухшим от густо-красной помады.
Анджело отступил и осмотрел результат своей работы, потом снова запустил руку в волосы у неё на затылке и, придерживая ей голову, опять пустил помаду в ход, чтобы сделать нижнюю губу немного полнее.
— Не открывай! — прикрикнул он. — Не открывай глаз!
Снял со стены зеркало и поднёс его к неподвижному, бледному как мел лицу. Даже теперь, когда голова Кэсеи была запрокинута к свету, на опущенных веках лежали тени.
Он бесстрастно и пристально изучал её лицо.
— Можно! — сказал он вдруг. — Открывай!
Глаза раскрылись и сначала заморгали от резкого света. Потом сосредоточились на отражении в зеркале. Анджело Пассетто все так же бесстрастно и пристально следил за ними.
Она не замечала его пристального взгляда, с таким же успехом он мог подсматривать за ней через окно. Она не сводила глаз с зеркала. И пока она изучала то, что в нём отражалось, он следил за её лицом: полные, почти безвольные и чуть мрачноватые губы, красная лента в чёрных волосах, лежавших на плече, тяжёлая на вид прядь, нависшая на лоб и, кажется, готовая упасть, рассыпаться по лицу, закрыть эти напряжённые чёрные глаза.
Скоро он увидел, как глаза её заблестели влагой. Вишнёво-красные губы дрогнули, готовясь заговорить. Она подняла глаза, обнаружила над зеркалом его лицо, и сказала:
— Я никогда не думала, что я красивая… никогда… но ведь девушке должно казаться, что она красивая… это ужасно — дожить до старости и вдруг узнать, что ты красивая. Ведь я уже старая… мне через две недели будет сорок три… сорок три… Анджело, Анджело!
Она плакала. Руки её беспомощно лежали на коленях, словно она и не собиралась вытирать слезы.
Он смотрел на неё сверху вниз, видел подрагивавший рот, неприкрытую глубину глаз, блестящие слезы, которых она не сдерживала и не стеснялась, и вдруг его подхватила волна неожиданно нахлынувшего чувства, и на какую-то долю секунды ему представилось, что он — белый пинг-понговый мячик, беззащитный и невесомый, ярко-белый на чёрном фоне, скачет по волне нахлынувших чувств, скачет и ждёт, что сейчас щёлкнет выстрел.
Что сделало его беззащитным белым мячиком, скачущим и не имеющим опоры, он не понимал. Но как высоко его подбрасывало над этим бледным, блестящим от слез лицом!
Вдруг, сунув ей зеркало и крикнув «держи!», он выскочил в прихожую.
Он вернулся и принёс с собой приёмник, поставил его на стол между грязными тарелками, включил, покрутил ручку, нашёл музыку, отнял у Кэсси зеркало, положил его на стол, отодвинув посуду, и повернулся к ней.
— Вставай! — сказал он.
Не сводя с него глаз, она поднялась. Обращённое к нему лицо словно всплыло, покачиваясь, и следом за ним поднялись плечи и все её тело, словно оно вдруг стало бессильным и беспомощным. Тогда он обнял её правой рукой, положил растопыренные пальцы чуть ниже талии, а левой схватил её за правую кисть.
— Вот так, — сказал он. — Танцуй!
И сделал первый шаг.
— Но я… — начала она.
— Танцуй! — возбуждённо прошипел он, держась от неё на некотором расстоянии, пытаясь направлять её рукой, лежавшей на талии, он повёл, но она двигалась напряжённо и плохо слушалась его.
— Легче, легче, — шептал он, — слушайся Анджело!
Она не сводила с него глаз.
— Но я же столько лет не танцевала, — говорила она, — с самого детства… да я никогда и не умела танцевать… нет, я не могу!
Анджело внезапно остановился, резко усадил её на стул и, опустившись на колени, начал расшнуровывать ей башмаки. Снял первый и швырнул его на дровяной сундук.
— Святая мадонна! — закричал он. — Кто же в таких танцует!
Он швырнул второй башмак вслед за первым, стянул с неё чёрные бумажные чулки и бросил их на пол. Робким и целомудренным движением она спрятала под стул обнажённые ноги. Он наклонился, взял их, поставил каждую себе на ладонь, поднял к губам и поцеловал.
Посмотрел Кэсси в глаза и сказал:
— Какие маленькие… какие у тебя маленькие ножки.
И она опять заплакала, не сдерживая слез, вся отдавшись своему горю, словно всё равно ему ничем, ничем в мире нельзя было помочь.
Не утирая слез, не глядя на мужчину, который склонился к её ногам, она смотрела куда-то вдаль, а может, просто на стену кухни и говорила:
— Никогда в жизни, никто, никогда…
— А Анджело будет! — Он вскочил на ноги, притянул её к себе: — Я! Анджело! Буду!
Снова обняв её за талию, он сразу почувствовал, что без башмаков она стала намного ниже. Ему пришлось опустить голову, чтобы заглянуть Кэсси в лицо, да и лицо теперь было другим. Глядя в него, Анджело с волнением почувствовал свою силу и власть.
