Роберт Уоррен - Приди в зеленый дол
Мир был реален, и он светился.
Она обернулась.
Сначала она удивилась. Она не узнала Анджело. Потом решила, что это из-за волос. Она всегда видела их расчёсанными до блеска, а теперь они были растрёпаны. Но нет, дело было не только в волосах.
Он лежал на боку, лицом к ней, немного подтянув колени, слегка согнувшись. Кожа у него на скулах казалась гладкой и мягкой, несмотря на чёрные щетинки. Всегда насторожённые, блестящие, чёрные птичьи глаза Анджело были закрыты, и от этого лицо его казалось беззащитным. Губы были расслаблены, и по их легчайшим, почти неприметным движениям она видела, как он медленно дышит. Глядя на его чуть шевелящиеся губы, она подумала, что, наверное, таким Анджело был в детстве и кто-нибудь, бывало, вот так же смотрел, как он спит.
Тут он проснулся и увидел её нежный, сияющий взгляд.
— Мне кажется, я только сейчас родилась, — тихонько сказала Кэсси.
Он не ответил.
Она высвободила руку из-под одеяла и указала на окно.
— Смотри, — сказала она. — Все так сияет. Будто весь мир только сейчас родился.
Он повернул голову, немного приподнялся и поглядел в окно, на залитое светом морозное утро. Потом она заметила, что он смотрит на её голую руку, и спрятала её под одеяло.
Он положил голову на подушку и снова глядел ей прямо в глаза.
— А тебе, — сказала она, — тебе тоже кажется, что ты только сейчас родился?
Ему было немного не по себе, не страшно, не больно, а просто не по себе, и это неприятное ощущение росло. Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на неё, но сразу же снова открыл их.
И увидел, что рука с вытянутым указательным пальцем тянется к нему. Вот палец коснулся его губ и осторожно очертил форму рта. Потом рука снова исчезла под одеялом.
— Ты совсем не такой, как был, — сказала она. — Может, это оттого, что я тебя никогда раньше не видела по-настоящему. — И, помолчав, добавила: — Может быть, раньше я вообще ничего не видела?..
Ему становилось все более не по себе.
— Тебе тоже, — спрашивала она ещё тише, глядя на него издали, потому что между ними сияла белизной простыня, похожая на снежную равнину, по которой никто ещё не прошёл, — тоже кажется, что ты только что родился?
Он не ответил. Ему хотелось, чтобы она перестала на него смотреть.
— Скажи, — сказала она совсем шёпотом.
— Что сказать? — грубо спросил он.
— Ты только что родился?
— Да, да, — сказал он наконец негромко и резко и ещё долго слышал, как это «да» колебалось в воздухе, потому что ему надо было пройти долгий путь, чтобы достичь Кэсси, а она глядела на Анджело так, словно время ничего не значит, словно она готова ждать вечно, веря, что в конце концов услышит ответ. Он сказал «да» потому, что чувствовал на себе её нежный, сияющий взгляд и думал, что ему станет легче, если он ответит «Да» и покончит с этим.
И вот тогда они услышали хрип.
Лицо её сразу погасло, сделалось таким, как раньше, до этой ночи.
Она отодвинулась, накинула на плечи одеяло, чтобы закрыться от Анджело, опустила ноги на пол и, сидя на краю кровати с одеялом на плечах, взяла со стула серую фланелевую рубашку. Надела её, не отпуская одеяла, потом, даже не взглянув на Анджело, надела халат.
Хрип повторился, и она вышла в коридор, босиком, как пришла. На секунду скрылась в темноте коридора и снова вернулась, став в дверях, как прошлой ночью.
— Я хочу, чтобы ты пошёл со мной, — сказала она.
— Я?
— Да, прошу тебя.
И когда он не сразу ответил, добавила:
— Прошу тебя. Я подожду там.
Она снова исчезла в темноте. Но он знал, что она здесь и ждёт ею. «Чего она прячется?» — подумал он. Но тут же понял. Она не хотела видеть его голым. Она и сама пряталась под одеялом, когда одевалась,
«Сretina», — подумал он и с удивлением заметил, что это слово лишилось своего презрительного оттенка. Он чувствовал, как помимо воли губы у него растягиваются в улыбку.
И согнал её с лица.
Надел старый красный халат, который она переделала для него, и вышел в коридор. Она была там. Повернулась и пошла, и он за ней.
Когда Кэсси уже протянула руку, чтобы открыть дверь в ту комнату, он задержал её:
— Послушай. Один раз я хотел туда. Ты меня не пустила. Почему теперь пускаешь?
Она посмотрела ему в лицо. Потом, все так же глядя на него, но не приближаясь, сказала:
— Чтобы ты знал.
— Что? — спросил он.
Все так же издали она медленно и странно его оглядела.
— Меня.
Резко повернулась и пошла в комнату, оставив дверь настежь, уверенная, что он последует за ней. Он почувствовал внезапную обиду оттого, что она наперёд знает, что он станет делать, даже если сам он ещё не решил, как поступить, или решил поступить иначе. Но он все же вошёл.
Кэсси стояла посреди комнаты, глядя на большую металлическую кровать. Он подошёл и стал возле, но не слишком близко.
Она кивнула в сторону кровати и сказала:
— Это мой муж. Его зовут Сандерленд Спотвуд.
Анджело посмотрел на человека, лежавшего на кровати, потом на женщину — на её бледное лицо, чёрные глаза, следившие за ним. В тишине слышалось негромкое прерывистое хрипение — дыхание человека, которого она назвала своим мужем,
Анджело подошёл к кровати, стал в ногах, посмотрел.
— Что с ним? — спросил он наконец, не отрывая глаз от того, что лежало на кровати.
— С ним был удар. — Как это?
— Что-то ломается в голове, тогда человек падает и больше не шевелится.
Анджело глядел на руки, лежавшие на одеяле ладонями вниз. Костлявые и все же огромные на вид пальцы были слегка согнуты. Каждая рука казалась громадным, выбеленным темнотой пауком, внезапно извлечённым на свет. Анджело вспомнил, как однажды разворошил кучу старых мокрых тряпок на чердаке у дяди, и из неё выполз белый отвратительный паук с длинными, немощными на вид лапами, из-за этой немощи казавшийся ещё более мерзким.
Руки на одеяле были похожи на кисти скелета, обтянутые восковой, неприятно-белой кожей, скелета весьма внушительных размеров. Анджело оглядел покрытое одеялом тело, прикинул ширину плеч. Посмотрел на огромный череп.
— Большой мужчина, — сказал Анджело. — Большой был мужчина когда-то, да?
— Да.
— Ты его тогда любила?
Кэсси посмотрела ему в глаза, потом оглядела того, кто лежал на кровати.
— Любила? — сказала она наконец, все ещё глядя на кровать. И, помолчав, ответила: — Нет, я его ненавидела.
Анджело обошёл кровать, стал в головах, нагнулся и поглядел парализованному в лицо. Белая обвислая кожа была усеяна жёлтыми щетинками. Он заглянул в пустую лазурь глаз.
И вдруг понял, что глаза глядят на него, что они живые и жадно следят за ним. Он почувствовал, что летит в пропасть.
Отпрянул и посмотрел на неё.
— А меня? — спросил он. — Тоже ненавидишь?
Он слышал, как задрожал его голос, потому что у него мелькнула безумная мысль: «А что если с этим русым гигантом, который был когда-то крупнее его, Анджело Пассетто, а теперь лежал тут, всё равно что мёртвый — нет, ему было даже хуже, чем мёртвому, ведь он все же жил и понимал весь ужас своей жизни, — что если с ним случился удар потому, что эта женщина возненавидела его?»
Анджело видел, как она стоит по. другую сторону кровати и словно издалека глядит на него, видел её линялый бесформенный халат, босые ноги на побуревшем от времени ковре, и, не сводя с неё глаз, он снова спросил:
— Меня — ненавидишь?
Он ждал ответа, слова или хоть знака и чувствовал, что едва удерживает равновесие; казалось, он остался один среди пустоты, точно все вокруг развалилось и исчезло, все, кроме её взгляда, которого он не понимал.
— Нет, — сказала она наконец. — Я не ненавижу тебя.
И, помолчав:
— Я люблю тебя, Анджело Пассетто.
Имя его она произнесла медленно и осторожно, будто очень старалась выговорить его правильно, без ошибки.
Весь январь простояли ясные морозные дни. Работая, Анджело чувствовал горячий ток крови в жилах, вдыхал напоённый зимним солнцем холодок, думая, что, наверное, и в лёгких у него воздух продолжает светиться. В этом кристально чистом январском воздухе отчётливо выступала каждая веточка, каждая мельчайшая деталь пейзажа. В полдень Анджело шёл в пустую кухню, подкладывал пару поленьев в топку, где ещё тлели присыпанные золой угли, разогревал кофе и, стоя у плиты, слушая, как тикают часы в тишине, ел то, что ему было оставлено. Поглядывая на окно, он видел, как сверкает мир.
К февралю он перекрыл крышу курятника и начал чистить и крепить старые ящики для гнёзд и устанавливать насесты. Изгородь была пока не к спеху. Зато срочно нужен был инкубатор, и Анджело привёл в порядок найденные в сарае остатки старого инкубатора и в следующую поездку в Паркертон купил четыре дюжины яиц. Он решил вывести кур породы плимутрок. Кур этой породы держал его дядя, и Анджело помнил, что они хорошо несутся и дают достаточно мяса.
Кэсси и не подозревала о его планах, и, когда он вошёл в тот вечер на кухню и выложил всё, что привёз, она воскликнула:
