Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Вчера мне сообщили, что повесть «Мы строим дом» прошла комиссию при Союзе писателей и я — участник семинара молодых писателей Северо-Запада. Молодой писатель в 37 лет! Смех… Долго я раскачивался в своей бурной жизни к писательскому ремеслу. Долго. Хотя печататься в журналах и газетах начал в 23 года. Это, наверное, и помешало. Увидел, что могу, и расслабился. А сейчас приходится догонять.
В феврале 1987 года будет пять лет, как я работаю механиком в гараже — сутки через трое. А что сделано? Три повести, несколько рассказов и два десятка газетных миниатюр. Срам!..
6 ноября 1986 г. Дома.
Были на дне рождения у тещи. Ирине Александровне 60 лет.
Орест Скарлато, директор Института Зоологии АН СССР, за столом рассказал, как к нему в кабинет явился псих.
— Дайте мне двадцать академиков, и я организую институт долголетия.
Скарлато еще не знал, что это псих:
— Где же взять академиков?
— Это ваше дело. Мое дело предложить. Я сделаю так, что люди будут жить по двести-триста лет.
— Э-э… А-аа, — растерялся Скарлато.
На стенах кабинета висели портреты известных ученых прошлого.
— Я бы вот с ним хотел поговорить! — псих ткнул пальцем в один из портретов.
— Так вы посмотрите даты… Он же умер!
— Это ничего. Сейчас наука многое может. Баллоны с газом подсоединить — заговорит!
— Может, вы желаете осмотреть наш зоологический музей? Это рядом, вас проводят. Хотя нет, сегодня понедельник — выходной.
— Ну и что? Экспонаты-то на месте! Я бы посмотрел.
— Нет, знаете, по понедельникам их кормят. Лучше не мешать.
— А, ну это другое дело. Кормежка — святое. Значит, не дадите двадцать академиков?
— Вряд ли…
Другой гость, сотрудник Военно-морского музея Игорь Павлович, рассказал следующее. В Сингапуре адмиралу флота Горшкову подарили огромное чучело тигра. Он сдал его в Военно-морской музей. Чучело и по сей день там — в запасниках. Работники музея плетут небылицы новым сотрудникам и гостям, что это не тигр, а образец секретного боевого оружия. Отдать чучело куда-нибудь боязно: вдруг адмирал вспомнит про подарок? Например, захочет поставить у себя на даче? Чучело пылится.
Скарлато, услышав про тигра, пообещал приложить все усилия, даже написать адмиралу, чтобы забрать тигра в свой музей. Благо, рядом, за углом.
14 ноября 1986 г. Дома.
Ездил на семинар кино-фантастов в Репино, в Дом творчества кинематографистов. Виделся с Вит. Бабенко и Эдиком Геворкяном. Геворкян или дурак, или меня считает дураком: полчаса рассказывал мне про цветное мороженое, которое ел за границей.
Хотелось бы показать «Мы строим дом» Конецкому, но он куда-то пропал. В морях? Никто не знает.
30 ноября 1986 г. Дома.
Был на 8-й Конференции молодых писателей Северо-Запада. В семинаре Валерия Мусаханова и Самуила Лурье. Обсуждали рукописи, много и детально говорили о литературе. Было интересно. Мою повесть хвалили, но советовали, «чтобы она стала настоящим шедевром», добавить то-то и то-то. Каждому хотелось что-нибудь добавить. Никто не предлагал сократить или что-то выбросить. Это уже хорошо.
После конференции огорчился. Мне тридцать семь лет, книги нет, публикаций серьезных нет, и я все еще «молодой литератор». И главное, перспективы весьма хилые: книгу «высиживают» в издательстве года три, а она у меня еще и не собрана. И уже начинаю осторожничать, недавний запал, когда я не думал, какое впечатление произвожу на редакторов — главное рукопись! — куда-то уходит. Вдохновение тает, здоровый авантюризм уступает место унынию. Ну, напишу еще одну повесть — кто будет печатать? В журналах портфели забиты двухгодичным запасом, брать ничего не хотят, и шарахаются от молодых авторов. А читать в журналах нечего.
Вчера говорил со Столяровым по телефону, он подбодрил меня словами В. Конецкого, которые услышал от меня же: «Надо въяб….. и въяб….!»
Совет отличный! Будем выполнять.
3 декабря 1986 г. Гараж.
Теперь мой постоянный сторож — Ваня Ермилов с помощницей Чернышкой. Вечерами мы варим картошку, которую Ваня подбирает в овощных фургонах, пьем чай, курим и калякаем часов до двенадцати. После гимна я твердо сажусь за свои бумаги, и Ваня умолкает. Ему к пятидесяти, небольшого роста, худой, жилистый, с чуть грустными запавшими глазами. Плотник, электрик, кочегар. Сейчас в основном плотник. Сторожем работает для штампа в трудовой книжке.
Живет с Тамарой, поварихой из детского садика в Молодежном. У него взрослый сын в Архангельской области, у нее детей нет, муж в тюрьме. Ваня ездит по дачам от Комарова до Белоострова, где его знают и зовут на мелкие работы: скамейку поставить, забор перебрать, столбы заменить, качели сделать, крыльцо подправить…
Иногда Ваня рассказывает о своей жизни.
До армии, одной шальной зимней ночью Ваня обогатился — выиграл в карты 30 тысяч. Это было в 1958 году. Утром он нанял за тысячу двух мужиков в охранники и доехал с ними до районного центра, где и положил деньги на книжку. Во время игры фортуна дважды отворачивалась от него: сначала он проиграл всю зарплату — 1200 рублей, затем пальто, заложенное в соседней комнате у перекупщика за 400 рублей, и лишь с последних рублей пошла карта. Он складывал деньги за пазуху, и грудь у него была раздутая и шуршащая.
Тысяч двадцать Ваня взял в армию, по сберкнижке, и там, в Архангельской области, проел их. Не пропил, а проел в чайной при гарнизоне. Кормили в армии худо, без масла и булки. Утром каша, хлеб, чай. В обед суп, второе с мясом и хлеб. Третьего не было. На ужин каша. Вот худой, как стручок, Ваня и проел двадцать тысяч за три года. И купил некоторые носильные вещи к демобилизации.
Во время войны Ваня голодал, в 1946–1948 тоже голодал. Живот был, как при водянке, и в бане его отца спрашивали: а что с парнем-то? Это когда отец только вернулся из лагеря (с трудового фронта) и еще не успел подкормить сына как следует. Отец привез три мешка сухарей и американские ботинки с подковами во весь каблук. Ботинки были взрослые, но Ваня надел их и пошел по деревне. Да! Еще батя привез шапку, которая сползала на глаза. В шапке и ботинках Ваня и прошелся по деревне.
— Как сейчас помню — шлеп! шлеп! по лужам. Ничего кроме луж под ногами и не вижу. Довольный — страшное дело! Батя вернулся! Сапоги есть! Шапка! Что ты!..
4 декабря 1986 г., гараж, 630 утра.
Ночью была пурга, снегу навалило по колено, а к утру всё потекло — каша, жижа. «Вот она, наша погода! — ругается пожилой шофер Петренко. — Скоты несчастные…»
Сейчас все кого-нибудь ругают. Такое ругательное время.
Читал Нину Катерли — сборник «Цветные картинки». Женская проза.
Писал «Шута».
В пятницу получил 120 руб. за сценарии — остатки.
Денег до весны не предвидится, будем жить на одну зарплату.
Зашел на дачу — холодная тишина. Мячик, велосипед, ракетки для бадминтона… Взял рабочую куртку и ушел, закрыв летние воспоминания на один замок — завтра зайду за маринованными огурцами и перцем. Ольга всю осень готовила разносолы.
1987 год
4 января 1987 г. Гараж.
Сторож Коля, отставной флотский офицер, принес бутылку одеколона «Бемби», предложил из вежливости мне, нахваливая полезные качества напитка: дешево, голова не болит, не пахнет спиртным. После подорожания спиртного «Бемби» его любимый напиток, брал на Новый год три флакона. Коля выпил четверть стакана — в будке запахло, как в парикмахерской. В блокаду был мальчишкой, жил на Петроградской.
11 января 1987 г. Дома.
В газетах сплошная критика. Все бросились критиковать прошлое: формализм, казенщину, приписки. Комсомольские секретари, зажиревшие в креслах, усердствуют в новых призывах к обновлению, ускорению и перестройке.
Вновь пишу «Шута». Взял новую композицию — ретро. Время съедает остроту повести. Говорят и пишут о таких вещах, что мой герой со своими разоблачительными шутовскими выходками проседает.
Евг. Войскунский рассказывал, что во время эвакуации с Ханко он спас Дудина от самоубийства на корабле. Тот уже достал пистолет и собрался стреляться. Они попали в жесточайший шторм. Их бомбили.
Держатся якутские морозы — 30°…40°. Народу на улицах мало, идут вприпрыжку, почти бегут.
Собираемся с Ольгой в театр «Эксперимент» посмотреть артиста Олега Зорина, который, возможно, будет инсценировать моего Кошкина («Маленькая битва в первом веке до нашей эры»).
17 января 1987 г. Дежурю в гараже.
Из рассказов сторожа Ивана Ермилова.
Деревни Мелисово, Шатура, Покров.
Неграмотная баба Нюра сидела в 37-м году «за агитацию». Отцу Ивана дали в 1936 г. четыре года, член партии, начальник какой-то базы. В тридцать девятом он вышел, сделал Ивана, пожил немного с семьей, началась война, и его направили, как врага народа и контрреволюционера, на трудовой фронт во Владивосток, где он работал завхозом в лагере военнопленных японцев (их было много после Халхин-Гола).
