Питер Мейл - Год в Провансе
К нам подошел Морис и спросил, как нам понравилось у него в ресторане. Он присел за наш столик и на листке бумаги в столбик сложил несколько цифр. «La douloureuse»,[108] — вздохнул он, пододвигая бумажку ко мне. С нас причиталось шестьсот пятьдесят франков — во столько в Англии обошелся бы ланч на двоих. Один из наших друзей спросил Мориса, не подумывал ли он о том, чтобы перебраться в какое-нибудь место пооживленнее: в Авиньон или даже в Менерб. Тот покачал головой: «Мне и здесь хорошо». Он добавил, что рассчитывает проработать здесь еще по крайней мере лет двадцать пять, а мы выразили надежду, что и тогда у нас хватит сил доковылять сюда и отведать его замечательных блюд.
На обратном пути мы заметили, что сытная пища и воскресный отдых благотворным образом влияют на темперамент французского водителя. С полным желудком он едет не торопясь, глазеет по сторонам и даже не пытается пойти на обгон на слепых поворотах. Он останавливается, чтобы подышать и облегчиться в придорожных кустах, на пару минут сливаясь с природой и приветливо кивая проезжающим мимо. Завтра он снова превратится в камикадзе, но сегодня воскресенье, мы в Провансе, и надо наслаждаться жизнью.
ИЮНЬ
Местный рекламный бизнес переживал самый настоящий бум. Любая машина, припарковавшаяся у рынка больше чем на пять минут, становилась мишенью для рекламных агентов и скоро скрывалась под ворохом маленьких афиш и листовок. Каждый раз, возвращаясь к своему автомобилю, мы узнавали о множестве грядущих развлечений, аттракционов, тотальных распродаж, небывалых скидок и всяких экзотических услуг.
В Кавайоне должен был состояться конкурс аккордеонистов. Супермаркет объявлял Opération Porc,[109] во время которой можно будет приобрести любую часть туши по ценам ниже ваших самых смелых ожиданий! В июне нас ожидали чемпионаты по игре в boules и bals dansants,[110] велосипедные гонки и выставки собак, передвижные дискотеки с настоящими диск-жокеями, фейерверки и органные концерты. Некая мадам Флориан, гадалка и ясновидящая, так верила в свои сверхъестественные способности, что предлагала гарантию после каждого сеанса. Встречалось немало объявлений и от девушек-тружениц: от Евы, уверяющей, что она «прелестное существо, раскованное и чувственное», до мадемуазель Роз, обещавшей удовлетворить ваши самые смелые фантазии по телефону — услуга, как она не без гордости сообщала, запрещенная в Марселе. А как-то раз под щеткой на ветровом стекле мы нашли торопливое, коротенькое сообщение, авторам которого нужны были не наши деньги, а кровь.
Смазанная, отпечатанная на ксероксе листовка рассказывала историю маленького мальчика, который дожидался операции в Америке, а чтобы дожить до нее нуждался в постоянных переливаниях крови. «Venez nombreux et vite»,[111] — призывала листовка. Добровольцев ждали на следующий день в здании мэрии с восьми утра.
В половине девятого, когда мы приехали, зал был уже полон. Вдоль стены стоял десяток кроватей, и на каждой уже лежал донор. Мы видели только их задранные ноги, но и по ним было понятно, что здесь присутствуют представители почти всех слоев местного населения, легко различимые по обуви: молодые городские дамы явились на высоких каблуках, продавцы — в удобных босоножках и сандалиях, крестьяне — в коротких брезентовых сапогах, а их жены — в ковровых тапочках. Женщины постарше одной рукой крепко прижимали к груди кошелки, а другую энергично сжимали и разжимали, чтобы скорее наполнить пластиковый мешочек, при этом велись громогласные споры о том, чья кровь краснее, гуще и питательнее.
Сначала требовалось сдать анализ крови, и мы встали в очередь за крепко сбитым стариком с красным в прожилках носом, одетым в рабочий комбинезон и потрепанную фуражку. Он с интересом наблюдал за тем, как медсестра безуспешно пытается проколоть загрубевшую кожу на подушечке его большого пальца.
— Может, сбегать за мясником? — веселился старик.
Сестра размахнулась и еще раз попыталась вонзить в него иголку:
— Merde!
Наконец на подушечке выступила алая капля. Сестра поймала ее в пробирку, добавила туда какой-то жидкости и энергично потрясла, а потом с возмущением взглянула на донора.
— На чем вы сюда приехали?
Он вынул изо рта проколотый палец:
— На велосипеде, на чем же еще? Из самого Лез-Эмберта.
Сестра потянула носом.
— Странно, что вы с него не свалились. — Она еще раз взглянула на пробирку. — Вы же совершенно пьяны.
— Быть такого не может, — удивился старик. — Ну, я выпил немного красного винца за завтраком, comme d'habitude,[112] но это ж ерунда. А к тому же, — он потряс проколотым пальцем у сестры перед носом, — небольшие дозы алкоголя только улучшают кровь.
Ему так и не удалось убедить сестру. Она прогнала его, велев позавтракать снова, на этот раз с кофе, а не с вином, и возвращаться ближе к полудню. Он удалился, ворча и гордо подняв пострадавший палец кверху, будто боевое знамя.
Нас тоже прокололи, признали трезвыми и уложили на кровати. В вены воткнули прозрачные трубки и опустили их в пластиковые мешочки. Мы старательно разжимали и сжимали кулаки. В зале стоял веселый гул и царило приподнятое настроение. Те, кто до этого был едва знаком друг с другом, разговаривали как старые друзья, что часто случается, когда люди сообща делают доброе дело. Возможно, некоторое оживление в атмосферу вносил и бар, расположенный вдоль дальней стены.
В Англии в награду за сданную кровь вы получаете чашку чая и печеньице. Но в Провансе, освободив от прозрачных трубок, нас подвели к длинному столу, вокруг которого суетились добровольные официанты. Чего желаете? Кофе, шоколад, круассаны, бриоши, бутерброды с ветчиной или чесночной колбасой, стакан розового или красного вина? Ешьте! Пейте! Восполняйте пожертвованные кровяные тельца! Побалуйте свой желудок! Молодой медбрат энергично работал штопором, а доктор в длинном белом халате пожелал нам всем bon appétit. Судя по числу скопившихся в углу пустых бутылок, на призыв о помощи откликнулась половина населения окрестных деревень.
Через некоторое время мы получили по почте номер «Le Globule»,[113] официального журнала французских доноров. В нем сообщалось, что в то утро были собраны сотни литров крови, хотя, по-видимому ради сохранения врачебной тайны, ничего не говорилось о том, сколько литров вина было выпито.
Наш приятель, юрист из Лондона, ревнитель пресловутой английской сдержанности, сидя на террасе кафе «Фэн-де-сьекль» в Кавайоне, наблюдал за тем, что сам он называл «лягушачьими ужимками». День был рыночным, и по тротуару тек непрерывный поток хаотично движущихся, останавливающихся и толкающихся людей.
— Посмотри вон туда. — Мой приятель указал на остановившуюся посреди улицы машину, водитель которой вылез ради того, чтобы обнять своего знакомого. — Они постоянно тискают друг друга. Черт знает что! Мужчины целуются! Отвратительная и нездоровая привычка. — Он сердито фыркнул в свое пиво. Столь дикое поведение оскорбляло врожденное чувство приличия, присущее всей чопорной англосаксонской расе.
Мне самому потребовалось несколько месяцев для того, чтобы свыкнуться с любовью провансальцев к разного рода физическим контактам. Как и любой человек, выросший в Англии, я с детства впитал в себя некоторые принятые в обществе правила поведения: держаться от собеседника подальше, ограничиваться кивком вместо рукопожатия, целовать при встрече только состоящих со мной в родстве особ женского пола и не демонстрировать публично свою привязанность ни к кому, за исключением собаки. Провансальская приветливость, выражающаяся, в частности, в том, что тебя ощупывают так же тщательно, как на контроле в аэропорту, сначала пугала меня. Позже я научился получать от нее удовольствие и всерьез увлекся изучением языка жестов, неизменно сопровождающих общение провансальцев.
Когда встречаются два хоть немного знакомых между собой человека, они обязаны по меньшей мере обменяться рукопожатием. Если руки чем-то заняты, вам предложат для пожатия мизинец. Если они мокрые или грязные — локоть или плечо. Нахождение за рулем автомобиля или велосипеда не освобождает вас от обязанности toucher les cinq sardines,[114] и на дорогах то и дело возникают аварийные ситуации, когда, высунувшись из окна машины или перегнувшись через руль, водители трясут чью-нибудь руку. И это только при шапочном или официальном знакомстве! Более близкие отношения требуют и более явных проявлений радости при встрече.
Как правильно заметил наш приятель-юрист, мужчины целуются с мужчинами. Они не только целуются, но и хлопают друг друга по спине, хватают за плечи, бьют по почкам и щиплют за щеки. Чем сильнее ваш знакомый провансалец радуется, увидев вас, тем больше у вас шансов заработать синяки в его объятиях.
