Максим Кантор - Учебник рисования

— И мы, Димочка, — говорил спикер Думы Герман Федорович Басманов, — и мы что-нибудь устроим прогрессивное, как считаешь? Пора, давно пора нам Россию расшевелить! Голубую революцию, а? Или революцию левкоев, как думаешь? Попросим Тофика Мухаммедовича, он столицу левкоями завалит! — И спикер гулко хохотал, пуская солнечных зайчиков золотыми коронками.

А иностранные гости, инвесторы и директора крупных компаний — Ричард Рейли, Алан де Портебаль, барон фон Майзель — те суетились вокруг, хлопали Кротова по плечу, подкладывали бумаги на подпись. И отец Сони, бизнесмен Тофик Левкоев, сосед Кротова по дому, заходил иной раз, поддерживал шутку о революции левкоев. «Почему нет? Для хороших людей цветов не жалко! Вы мне Донецкий бассейн — а я вам букетик! Вы мне керченское месторождение — а я вам еще букетик». И все смеялись. Только один толстый, неприятного вида, господин переспросил: «Точно — букетик? А может быть — венок?» Соня поинтересовалась, кто это, такой невежливый, и ей объяснили, что это бизнесмен Щукин, которому от «революции роз» никакого интереса не вышло. И Соня неожиданно для себя испытала злорадное удовлетворение оттого, что неприятному господину не повезло. Ни устриц на всех не хватит, подумала она, ни левкоев, ни роз. Было очевидно, что роз не достанется и ее сегодняшнему собеседнику. И кто же в этом виноват? Одно дело, думала Соня, безответственно рассуждать об освободительной роли России, и совсем другое — печься о ее выгоде.

— Я потому для вас чужой, — говорил ей тем временем другой мальчик, — что у вас родословная имеется, а я — дворняга. У тебя отец — знаменитый профессор, порода Татарниковых известная; Антон в семью Рихтеров попал, а у них все торжественно — как у сенбернаров. Теперь Рихтеры вообще с Голенищевыми породнились — там предков целая картинная галерея, один другого важней. А у меня отца не было вовсе, мать не сказала, какой он из себя. Дед с войны не вернулся, только фотография осталась, на ней и лица не разглядеть, — Андрей Колобашкин сознательно не упомянул о Тофике Левкоеве, хотя знал, что Соня — не родная дочь Татарникова, знал, кто ее настоящий отец. Но в его представлении Левкоев был вовсе недоступной величиной, стоило подумать том, чья дочь Соня на самом деле — и она делалась бесконечно далека. — Вы всегда будете заодно, потому что у вас еще бабушки дружили и прадедушки в одну гимназию ходили.

— Может быть, прадедушки ссорились, — сказала Соня, — у породистых собак все сложно.

— Так это же все равно. Как в политике: большие страны воюют, потом дружат, потом опять воюют. Если бизнесмен хочет бизнесмену понравиться, он у него сначала пару заводов украдет, потом ему бензоколонку уступит, потом они вместе в баню сходят, а потом совместно нефтепровод станут прокладывать на ворованный кредит.

— Всем ты, я вижу, недоволен, — сказала Соня.

— Так я же не ворую, что мне радоваться.

— По-твоему, все вокруг воруют?

— Все, — убежденно сказал другой мальчик. — Надо что-нибудь обязательно украсть, чтобы стать порядочным человеком.

— Неужели другого способа нет?

— Нет.

Не далее как три дня назад Соня слышала, как в доме на Малой Бронной обсуждали схожую тему. Дмитрий Кротов созвал гостей — поводом послужило новоселье — и поднял тост за согласие.

— Сегодняшний вечер, — сказал хозяин стола, — собрал людей многих профессий, несхожих убеждений, разных гражданств — так что же объединяет нас за этим столом? Кто-то скажет, что это — общий бизнес. Позвольте возразить. Я знаю, что интересы господина Портебаля порой приходят в противоречие с интересами Германа Федоровича Басманова, интересы министра культуры Аркадия Ситного подчас отличны от интересов заместителя министра Леонида Голенищева, а интересы издателя Василия Баринова не буквально совпадают с интересами издателя Петра Плещеева. Более того, мне доподлинно известно, что интересы издателя Плещеева не всегда тождественны интересам Плещеева-антиквара! И я приветствую эти противоречия. Именно эти противоречия делают жизнь интересной. Но! Но есть нечто, что объединяет всех нас, есть общая убежденность, а лучше сказать, общее свойство. Как назвать это свойство? Как определить своего и отделить чужого? Не кокардой же? Не по гвоздике в петлице мы должны узнавать союзника. Партбилетов, — сказал лидер демократической партии, — мы, слава богу, в кармане не носим, инакомыслящих не преследуем. Но есть такая вещь, которая всех нас роднит! Я предлагаю выпить за основной принцип объединения мыслящих людей — за порядочность!

И гости подняли бокалы.

— Позвольте старому журналисту, законнику, — говорил депутат Середавкин и тянул свое утиное лицо и бокал по направлению к Кротову, — за гражданскую порядочность! За либерализм!

— Порядочность, — говорил Кротов, — есть основной критерий либерализма. Так уж повелось у нас в России еще со времен диссидентских посиделок на кухне, что, спрашивая про нового знакомого, мы всегда уточняем: а он порядочный человек? Заметьте, мы спрашиваем не про убеждения, не про место работы — а про некое абстрактное свойство. Для нас, русских интеллигентов, порядочность — далеко не абстракция. Порядочность — это то, благодаря чему интеллигенция выжила в трудные годы, сохранила свое единство и — победила. Порядочность — это пароль российской интеллигенции. Ты можешь быть монархистом или анархистом, либералом или консерватором, правым или левым — но порядочен ли ты? Мне приятно сознавать, что как бы ни рознились взгляды, но господин де Портебаль без опаски может довериться порядочности Германа Басманова, а Аркадий Ситный смело может повернуться спиной к Леониду Голенищеву.

Гостей нимало не удивило, что работники Министерства культуры должны радоваться тому факту, что могут поворачиваться друг к другу спиной, не опасаясь удара. Напротив, гости констатировали, что прогресс в отношениях налицо. Соня, наблюдая застолье, неожиданно сравнила его с репортажем из жизни обитателей джунглей, который видела по телевизору: крупные хищники выходили на водопой и во время водопоя спокойно поворачивались друг к другу спиной и не грызлись. Собрание у Кротова, собрание людей, бесспорно, сильных и властных, отличали взаимная предупредительность и такт. Сильные звери спустились к воде и забыли распри. Что же является водоемом для них — ведь не шампанское же? Соня поняла в тот вечер, что живительной влагой, примиряющей разногласия, является либерализм. Сильные звери спускались из чащи попить либерализма — и Соня подумала о Кротове как о человеке, который не на словах, но на деле сумел примирить общество.

В тот вечер Кротов представил ее гостям. Он взял ее под руку и обошел присутствующих, знакомя с каждым, и каждый сказал ей несколько слов, и каждому Соня улыбнулась.

— Мы должны наконец понять, — говорил своим гостям Кротов, — что у нас больше общего, чем мелких разногласий. Платформа у нас общая — порядочность. И пришла пора основать единую партию — партию порядочных людей. К чему приведет раздробленность? Цель у нас общая — либерализм, демократия и благосостояние. Если не соединим усилий — можно ждать реставрации коммунизма, командно-административной системы, и национализм российский снова поднимет голову. Не объединимся сейчас — наши дети упрекнут нас в том, что мы проворонили демократию.

— Ответственно говорит, — поддержал спикер Думы, — думает о будущем, не то что эгоист Тушинский. Вот кого бы я порядочным не назвал. Ведь что устроил, шельмец? Расколол демократическое движение, каков мерзавец, а? Все себе, только себе — а о стране кто думать будет? О детях наших? Спасибо, Димочка у нас есть.

Басманов, видела Соня, гордится своим учеником. Герман Федорович одобрительно покачивал головой, поглаживал Кротова по колену. Лицо спикера Думы, лицо сурового бойца, с глубокими морщинами и складками свалявшейся кожи, как у старого варана, расцветало, когда Басманов глядел на Кротова. — и Соня гордилась этим признанием.

— Объединимся, — говорил Басманов, — и сильнее станем, и богаче. Здесь каждому есть что в общую копилку положить. Про Тофика Мухаммедовича я и говорить не стану, но даже и раб Божий, — сказал Басманов о себе, — тоже кое-что припас. Не для себя припас, для общего дела.

— Объединение людей я представляю так, — сказал Соне другой мальчик, — люди встречаются и говорят друг другу: у меня есть это, а у меня — это, но союз нам дороже собственности. Все, что было накоплено до сегодняшнего дня, — не нужно, можно честно объединиться, только отказавшись от былых приобретений. Например, мы стали бы жить вместе, как бы мы договорились? Я бедный, а у тебя вон всего сколько. Ты скажешь, для чего мне объединять свой быт с твоим бытом, если у меня много всего, а у тебя ничего нет — и ты будешь права: так объединиться не получится. Надо тебе сначала от всего отказаться. Но ты скажешь, тебе отказываться легко, а мне — каково? А я бы тебе ответил: давай попробуем, Соня, — у нас получится! Зачем нам богатство — у нас иное будет богатство, лучше, чище. Поэтому я считаю, что Россия была не совсем такой империей, как другие, она всех объединяла бедностью, а не богатством. Это теперь Москва стала, как Вавилон, как Древний Рим, все деньгами меряют.