Алексей Колышевский - МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе
Книга, по которой Лора молилась в своей комнате, игнорируя субботние походы в синагогу, была «Сатанинской библией» Шандора Ла Вея. На подобной литературе взошло ее сознание и соединилось с сознанием встреченных ею единомышленников. Лора стремилась к лидерству, была красива исключительной, демонической красотой, и компания избрала ее своей жрицей. То их первое ночное сборище, или, проще говоря, шабаш, проходил на лесной поляне в шатурских чащах, в Вальпургиеву ночь, которая, как известно, случается во всякий год, во всякую весну с 30 апреля на 1 мая. На шабаше Лора провозгласила свою компанию сектой во славу сатаны и дала ей название Нимостор по образу и подобию самой страшной черной секты, существовавшей в Древнем Египте в середине девятого периода. Легенды о страшных деяниях Нимостора, прочитанные Лорой еще в детстве, создали в начале девяностых годов секту столь чудовищную, столь жестокую, что никогда еще в двадцатом веке на территории Москвы никакой подобной нечестивой организации не водилось. Шел 1994 год, я был студентом третьего курса социологического факультета, возможно, что встречал этих черных чудаков, прогуливаясь между «парами» или сачкуя и проводя время за распитием любимого всеми студиозусами пива, но ничего в моей памяти о тех встречах не осталось. Во всяком случае, на такую мистическую красавицу я непременно обратил бы внимание, но нет – Лора была студенткой юридического факультета, мы учились в разных зданиях, мы встретились с ней намного позже…
За десять лет до описываемых мною событий, на заре горбачевского развала на окраине Москвы была выстроена колоссальных размеров больница. Здание это было запроектировано в одном из столичных архитектурных бюро молодым человеком, начинающим архитектором по фамилии Лукашин. Этот самый Лукашин, чьи имя и отчество для истории, скорее всего, безвозвратно утеряны, был не то юмористом, не то символистом, не то черт знает кем: он нарисовал здание больницы таким образом, что с высоты оно точь в точь напоминало знак биологической опасности, принятый всемирной системой здравоохранения в начале шестидесятых годов двадцатого века. Лукашин убрал агрессивные косые линии знака, напоминающего отвратительное насекомое, и заменил его более стилизованными, прямыми, превратив будущую больницу не то в сложной формы крест, не то в кельтскую фигуру или в друидскую спираль, не то еще ни пойми во что. На защите проекта он утверждал, что это снежинка. Именно как «снежинка» этот проект и пришелся по душе комиссии, и его утвердили и воплотили в сталь, бетон и прочие строительные материалы, словом, во все то, из чего обычно строится любое здание.
Однако сооружать что-то подобное во время развала страны было делом, заранее обреченным на провал. Никто почему-то не учел, что протекающая неподалеку подземная безымянная речка делает близлежащие почвы непригодными для строительства такой махины, и строить все равно начали. Работали быстро – здание панельное, и его строительство напоминает собирание гигантского конструктора – знай соединяй модули башенным краном, сваривай их арматурой, возводи кирпичные перемычки. Торопились сдать больницу в срок, подгадав к какой-то революционной дате: вставили окна, навесили двери, настелили линолеум и начали потихоньку завозить оборудование, но тут случилась у строителей промашка ужасная, и вся возведенная ими махина дала осадку. То есть попросту на полметра ушла в землю. Схватились за головы, стали тестировать грунт, оказалось, что построить в этом месте что-либо невозможно. Раньше, до начала строительства на этом пустыре исстари хоронили мертвых, было городское кладбище и строители его втихомолку срыли. Само собой, что поползли слухи о мести мертвых и прочая подобная ерунда. Стройка затянулась, вовсе остановилась, комиссия приезжала за комиссией, а потом Горбачев продался с потрохами дяде Сэму, «чтобы красиво тусоваться», и всем на все стало наплевать. Комиссии больше не ездили, а недострой обнесли бетонным забором и поставили солдат, чтобы охраняли и предотвращали мародерство. Местные жители давно зарились на дефицитные рамы и линолеум, двери и унитазы, кафель и радиаторы парового отопления. Поэтому, как только горбачевский развал достиг апогея и сменился ельцинским, а солдат развезли грузовиками восвояси и осталась больница без присмотра, ее тут же и разнесли по винтику, да по шпунтику, да по щепочке! Одни только стены бетонные и оставили, и боле ничего. И осталась больница пустовать, обиженно глядя на москвичей-мародеров пустыми глазницами окон.
Впрочем, пустовала она недолго. Осенью 93-го в больнице стали появляться какие-то в буквальном смысле темные личности. В буквальном, потому что одеты они были в черные балахоны с капюшонами и производили впечатление не больно-то добропорядочных и разговорчивых. То были разведчики Нимостора, и они нашли это место пригодным для себя. Тогда в одночасье секта, насчитывающая к тому времени полторы сотни человек, переселилась в больницу, и в Москве тихо началась эпоха Нимостора, почти так же, как когда-то начиналась эпоха Леньки Пантелеева или банды «Черная кошка».
То, что заброшенное здание обрело хозяев, первыми ощутили на себе бездомные собаки и кошки, и те же собаки и кошки, только домашние, принадлежащие жителям окрестных домов. Животные стали исчезать десятками. Бездомных, само собой, никто не искал, а вот объявлениями о пропаже любимых питомцев запестрели вскоре окрестные столбы и автобусные остановки. Все эти несчастные твари сгинули в стенах больницы во время диких оргий, имеющих у сатанистов название «черных месс». Их пытали, сдирали заживо кожу, мучили изощренно и ужасно. Их приносили в жертву перед вырезанной из дерева статуей козла на алтаре, сложенном из бетонных плит, бурых от впитавшейся крови.
Лора сказала родителям, что переезжает к заболевшей подруге. Сказала, что хочет попробовать начать вести самостоятельную жизнь, ухаживать за близким человеком, оказать посильную помощь. Все это было так трогательно, так исключительно прекрасно характеризовало ее воспитание, ее высокие моральные качества, что родители не стали возражать и Лора переехала… в больницу. В свою новую подземную квартиру. Несколько таких квартир, куда проведено было электричество, установлены обогреватели и мебель, верхушка Нимостора оборудовала для себя в тоннеле, который связывал основной корпус больницы с отделением офтальмологии и моргом. Здесь эти мерзавцы устроились со всем мыслимым для таких условий комфортом: мягко спали, сытно жрали, сношались, не особенно разбираясь кто с кем. Лора трахалась с тремя-четырьмя мужчинами одновременно, захлебывалась спермой, они обмазывали друг друга нечистотами. Ее соски были пирсингованы колечками с укрепленными на них миниатюрными черепами. Спину ее украшала огромная страшная татуировка: изображение бредущей по колено в кровавом потоке Смерти, державшей в костлявой руке своей отрубленную человеческую голову. Черные мессы шли своим чередом, и очень быстро жертвоприношения в виде животных перестали устраивать деревянного идола, он потребовал человеческой плоти. Об этом объявила Лора во время одного из сборищ, и ее верные адепты в тот же вечер выполнили волю своей обезумевшей жрицы.
В больнице было полным полно бомжей. На территорию, занятую сатанистами, они благоразумно не вторгались, селились в прилегающем корпусе офтальмологии или на верхних этажах основного. К тому же постоянными жильцами больницы бомжи не были. Племя это кочевое, долго на одном месте не задерживается и путешествует по городам и весям в поисках лучшей для себя доли: объедков посытнее, грошей на опохмел. Каждый из этих бедолаг сам по себе, поэтому, когда кто-нибудь из них пропадает, то другие его не ищут: «Раз ушел, значит, так надо, нам-то какая разница». Когда сатанисты тайком схватили одного из бомжей, тот даже не орал, настолько он был слаб и пьян. Он заорал позже, там, в тоннеле, когда его раздели и разложили на бетонном алтаре, а жрица Лора отрезала ему гениталии, вскрыла живот и, погрузив руки в брюшную полость, достала кишки. Слабеющие вопли злосчастного бродяги потонули в гуле возбужденной зрелищем толпы адептов. С тех пор люди стали приноситься в жертву регулярно. Спустя короткое время бомжи стали обходить окаянную больницу стороной, но их все равно отлавливали и волокли на алтарь, где Лора или кто-то из ее адептов превращали последние минуты жизни несчастных в адский кошмар.
Однажды, во время какой-то особенно праздничной мессы, когда решено было принести в жертву сразу шестерых несчастных, им вырезали сердца и пожарили их на сковороде, после чего кусочком сердца причастился каждый из присутствующих. Несчастных людей пытали, мучили, подвешивали за ребра и поднимали к потолку, сжигали заживо, и ни один из звуков не выходил на поверхность земли из глубокого тоннеля, который сами сатанисты называли тоннелем в ад. Подобно аду в тоннеле были сооружены печи, в которых сжигались останки несчастных.
