Минеко Иваски - Настоящие мемуары гейши
Каноко Сакагучи была истинной дочерью Гион Кобу. Ее не удочеряли, она была родным ребенком владелицы Сакагучи окия. Сакагучи окия традиционно славился своими музыкантами, и Каноко стала мастером охаяси – японского национального инструмента. Дебютировав еще подростком, со временем она стала очень популярной гейко.
Мать Каноко провозгласила дочь своей атотори. Сакагучи окия был большим и богатым, и у Каноко имелось много «младших сестер». Но она больше хотела заниматься музыкой, чем вести дела окия, и поощряла желание младших гейко, работающих у нее, становиться независимыми.
Сняв с себя часть обязанностей по управлению, Каноко стала больше заниматься музыкой и быстро начала подниматься вверх по иерархической лестнице Гион Кобу. Она получила сертификат, дающий ей исключительное право обучать Других определенным танцам. В системе Гион Кобу это означало, что все, кто хочет заниматься или исполнять охаяси, должны были получить особое разрешение у мамы Сакагучи.
Есть такая должность в организации школы Иноуэ, называемая кокэн. Кокэн – это что-то вроде опекуна. Существует пять семей, обладающих этим исключительным титулом, и Сакагучи – одна из них.
Одна из причин, по которой кокэн является очень важной персоной, заключается в том, что он принимает участие в назначении иэмото. Такое случается один раз за два-три поколения и имеет огромное влияние на направление школы. В качестве кокэн мама Сакагучи принимала участие в выборах Иноуэ Ячиё IV, и та была признательна ей за поддержку.
Но влияние мамы Сакагучи было намного сильнее, чем у старшей учительницы. По стечению обстоятельств, она обладала огромным влиянием на большинство жителей Гион Кобу, включая учительницу Казама, преподавателя танцев, Котэй Ёшизуми, играющую на шамисэне, различных владельцев очая, полицейских Кабукай и, конечно же, она была окасан всех филиалов Сакагучи окия.
Мама Сакагучи была на десять лет младше тетушки Оима, и ей было около восьмидесяти, в то время, когда я к ней переехала. Она все еще оставалась очень энергичной и активно участвовала в жизни Гион Кобу. Достаточно было только взглянуть на то, сколько сил и внимания она вкладывала в мою карьеру и благополучие. Я жила у мамы Сакагучи до окончания седьмого класса и весь последующий год.
Переезд изменил мое место жительства, но не внес изменений в обязанности. Я ходила в школу на уроки по утрам и после обеда. Я много училась и еще больше занималась самостоятельно. В то время моя жизнь уже так тесно была переплетена с Гион Кобу, что я почти не заметила смены места жительства. Единственным отличием было то, что я наконец избавилась от привычки сосать грудь Кунико или тетушки Оима перед сном.
Я продолжала хорошо учиться в школе и была очень привязана к своему классному руководителю в восьмом классе. Однажды он заболел и попал в больницу. Я была все еще под впечатлением смерти Масаюки и пришла в ужас от того, что, возможно, и учителя ждет та же участь. В школе мне не сказали, в какой больнице он лежит, но я сама стала его искать. В конце концов ему, наверное, сообщили об этом, потому что учитель передал мне записку на маленьком клочке бумаги.
Я развила бурную деятельность, несмотря на протесты заменяющего его учителя. Мы собрали девятьсот девяносто девять листов оригами буквально за три дня и сложили их вместе, чтобы ускорить выздоровление нашего учителя. А потом мы положили туда последний, тысячный, лист. Этот лист предназначался для того, чтобы у учителя прибавилось сил, когда он встанет на ноги. Мне не позволено было пересекать улицу Синдзё, так что мои одноклассники передали посылку без меня.
Наш учитель вернулся в школу через два месяца. В знак благодарности он подарил всем нам карандаши. Я была безмерно счастлива от того, что он не умер.
Я вернулась в Ивасаки окия в тот год, когда пошла в девятый класс.
В мое отсутствие истек срок контракта Томико. Когда она прибыла в окия, то подписала контракт на шесть лет. Это означало, что она фактически работает в окия. Когда контракт закончился, девушка имела право продолжать работу гейко, жить за пределами окия, но под его руководством или же выбрать какой-либо другой путь. Она решила выйти замуж.
Поскольку Томико работала по контракту, ее фамилия во время пребывания в окия осталась Танака. Поэтому, в отличие от меня, ее контакты с родителями всячески поощрялись, она общалась с братьями, сестрами и регулярно навещала родных. Моя сестра Ёшиё была обручена, и ее жених познакомил Томико с мужчиной, за которого та и вышла замуж.
Я скучала по ней, но мне было хорошо дома. Я мечтала о предстоящей экскурсии, которую устраивала школа. Такое путешествие входило в программу и было одним из самых важных событий в жизни японских школьников. Мы поехали в Токио. За неделю до поездки у меня сильно заболел живот, и я пошла в уборную. Что-то было не так. У меня началось кровотечение. Я решила, что это геморрой, поскольку он был у многих членов нашей семьи. Я не знала, что делать, и никак не хотела выходить из туалета. В конце концов Фусаэ-тян, одна из наших учениц, спросила все ли у меня в порядке. Я попросила ее позвать тетушку Оима, однако разговаривала с той через дверь.
– Мине-тян, что случилось? – спросила прибежавшая тетушка Оима.
– У-у-у... Случилось что-то страшное. Я истекаю кровью, – почти в истерике ответила я.
– Это не страшно, Минеко, – спокойно сказал тетушка Оима, – с тобой все в порядке. Это даже хорошо.
– Геморрой – это хорошо?
– Это не геморрой, – ответила тетушка Оима, – у тебя просто начались месячные.
– Что началось? – переспросила я.
– Месячные. Женский цикл. Менструация. Это нормально. Разве вам не рассказывали об этом в школе?
– Кажется, что-то говорили, – растерянно ответила я, – но это было очень давно.
Наверное, вам покажется странным, что я жила в исключительно женском обществе, но ничего не знала о таких вещах. К сожалению, это было так. Никто и никогда не разговаривал со мной на интимные темы. И у меня не было ни малейшего представления о том, что со мной происходит.
– Подожди, я позову Кунико, – сказала тетушка Оима, – она тебе даст все необходимое. Сама-то я уже давно вышла из этого возраста.
Домашние устроили большой праздник по поводу моего «достижения». Такое событие всегда особо отмечается в Японии специальным праздничным ужином, но, поскольку я была атотори Ивасаки окия, тетушка Оима превратила ужин в самый настоящий банкет. В тот вечер к нам приходили люди со всего Гион Кобу, чтобы засвидетельствовать свое почтение и поздравить. Мы выставили коробочки с кондитерскими изделиями под названием очобо (особый вид сладостей) – кругленькими, с красной капелькой на верхушке, что делало их похожими на грудь Будды.
Все действовало на меня угнетающе и, как многие девочки в моем возрасте, я была в ужасе, что все знают о том, что со мной случилось. Как можно праздновать вещи, которые заставляют человека чувствовать себя плохо?
В том же году Яэко наконец вернула все свои долги. Она выплатила тетушке Оима все деньги, которые одалживала у нее в 1952 году, чтобы покрыть свои задолженности, а также вернула деньги Старой Меани, которые брала у той десять лет спустя, чтобы купить дом. Благодаря этому тетушка Оима рассчиталась с мамой Сакагучи.
Не без тайного умысла, Яэко подарила Старой Меани украшение для оби из аметиста. Та была оскорблена таким поступком. Яэко купила украшение в ювелирном магазине, с которым мы всегда сотрудничали. Она сделала это специально, потому что знала, что мы будем полностью в курсе того, сколько стоит этот аметист. Вместо того чтобы исправить положение дел, этот показушный подарок только еще раз доказал вульгарность Яэко.
Вскоре я сама нарушила строгие правила, которым подчинялся каждый шаг в жизни карюкаи. Однако это было понятным: мне было четырнадцать лет. Ничего не сообщая семье, я совершила проступок – записалась в баскетбольную команду.
Это было практически подвигом. Мне было категорически запрещено принимать участие в чем-либо, что могло нанести мне физический ущерб. Я сказала Старой Меани, что записалась в кружок икебаны. Она была довольна тем, что я интересуюсь таким прекрасным делом.
А мне нравился баскетбол. Годы занятий танцами отточили мое чувство равновесия и научили сосредотачиваться. Я была хорошим игроком. В тот год наша команда заняла второе место на районных соревнованиях.
Старая Меани так никогда об этом и не узнала.
16
В ноябре 1964 года, в возрасте девяноста двух лет, тетушка Оима тяжело заболела и оказалась прикована к своему футону. Мне было тогда пятнадцать. Я проводила с ней столько времени, сколько могла, разговаривая или массажируя ее старые, усталые мышцы. Она не разрешала никому, кроме меня и Кунико, купать ее или менять постельное белье.
В Гион Кобу мы начинали готовиться к Новому году в середине декабря, гораздо раньше, чем это принимались делать повсеместно. Мы приступали к подготовке уже тринадцатого декабря, в день, который в Японии называется Котохадзиме.
