Елена Колина - Предпоследняя правда

— Ну… да. Но Алена с Аришей могут возражать против удочерения чужой девочки. Что мы скажем Алене с Аришей, с какого перепугу мы удочерили совершенно чужого человека?

Ольга Алексеевна подумала минуту и произнесла жестко, словно обращаясь не к мужу, а ко всему миру:

— Что мы скажем?.. Мы скажем правду: она сирота, мы как коммунисты пришли на помощь…Если девочки не будут считать ее сестрой, они не привяжутся к ней. Через несколько лет она повзрослеет и уйдет, и… и все.

Андрей Петрович потянулся, зевнул, — он хотел спать и так устал от разговора, что уже не слушал Ольгу Алексеевну, только одобрительно кивал, привычно радуясь и удивляясь мудрости и житейской хватке своей жены.

… И они пошли по еще не хоженной ими дороге, — прежде в их доме не было тайн мадридского двора, не было кино, недоговоренностей, полуправды, полудобра.

Это была первая ночь, проведенная Ольгой Алексеевной под одной крышей с Ниной с тех пор, как она была младенцем… младенцем не считается. Это была первая ночь, когда Нина была за стенкой, возможно, от этого — или от боли в спине — Ольга Алексеевна не спала.

Нина здесь, теперь уже все, назад не отправишь, а она так и не смогла избавиться от своего горестного счета: алкоголизм — раз, прописка — два… И то, что нельзя произносить вслух, только один раз, в темноте, про себя, произнести ПРО СЕБЯ ШЕПОТОМ, и сердце от ужаса падает вниз — доллары.

Этой ночью прекрасная память Ольги Алексеевны сыграла с ней злую шутку. Перед глазами Ольги Алексеевны, привычной к чтению партийных документов, вдруг ясно встала давно забытая страница — текст 88й статьи Уголовного кодекса, предусматривающей высшую меру наказания за осуществление валютных операций. И еще одна страница — статья в «Ленинградской правде». Ольга Алексеевна мельком отметила — позже, при Брежневе, такого рода процессы уже широко не освещались, но в 66-м году, спустя два года после смещения Хрущева, в газетах по старой памяти еще подробно рассказывали о деятельности и шикарной жизни арестованных валютчиков.

Статья называлась коротко и хлестко — «Гад». Ольга Алексеевна, к своему удивлению, помнила наизусть целые абзацы.

…При обыске квартиры Кулакова по кличке Фотограф, самого молодого среди арестованных ленинградских валютчиков, сотрудникам КГБ удалось найти тайник в ножках платяного шкафа, где было спрятано валюты на полмиллиона рублей и два миллиона советских рублей.

…Яростным гадам с инстинктами частных собственников нет места в социалистическом обществе. Скоро их окончательно сметет настоящая жизнь, которая врывается в окна зала суда призывом пионерских горнов и ревом самосвалов. Долой из Петрограда яростного гада! Они не сказали Катьке, что расстрел был заменен восемнадцатью годами лишения свободы. Через год… или через два? — все плохое забывается быстро… через год или два Катьке пришло письмо, пришло и вернулось обратно в зону с пометкой «адресат выбыл». Катька должна быть благодарна, что они оградили ее от этого. Катька должна быть благодарна, что они взяли ее дочь, ее и яростного гада.

Андрей Петрович прав — окончательный вердикт выносить рано, нужно дать девочке время освоиться. Пусть Нина не хватает звезд с неба, хорошо уже то, что она не какая-то наглая деваха, а тихая непритязательная девочка, с которой не будет хлопот… тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

«Не нужно было ее брать», — вдруг подумала Ольга Алексеевна.

У нее не было близких подруг. Детские подруги все были общие с Катькой, и, когда Катьку увезли из Ленинграда, она оборвала все старые связи, чтобы не объяснять, не лгать, но детские дружбы все равно были обречены, — те, для кого она была Олькой, не вынесли бы вранья. Старых никого не осталось, а новых друзей не завелось, от всех, с кем Ольга Алексеевна могла бы подружиться взрослой, у нее был секрет, к тому же для них она уже была женой большого начальника…Не было никого, кому она могла бы наутро сказать: «Знаешь, у меня предчувствие — не нужно было ее брать…»

Если предчувствие не исполнится, о нем забывают, а если исполнится, говорят: «У меня было предчувствие, и оно оправдалось».

Если бы Нина была испуганной благодарной сироткой из классического романа, можно было бы написать: «А в соседней комнате не спала Нина». Но Нина Кулакова, с этого дня Нина Смирнова, проживающая по адресу Ленинград, улица Рубинштейна, дом 15, в квартире на пятом этаже напротив лифта, спала так крепко, как спят только в чужом месте, нырнула в сон, как в черную воронку, в другую реальность. Кроме того, она не была благодарной сироткой — Нина яростно ненавидела своих приемных родителей.

«Я отомщу… Мы еще посмотрим…» — грезила Нина.

…Ольга Алексеевна понимала — все зависит от девочек. С взрослыми Нина как-нибудь поладит. Главное — девочки.

Утром — удачно вышло, что суббота, не нужно торопиться в школу — она подняла Алену с Аришей, подвела к двери гостиной и сказала: «У меня для вас сюрприз». Алена сверкнула улыбкой — подарок, подарок! — нетерпеливо толкнула дверь, влетела, за ней Ариша, тоненько вторя: «Пода-арок?»

— Вот Нина, у нее умерла мама, мы ее удочерили, теперь она Нина Смирнова, теперь вы три сестры Смирновы, вы рады?..

Нина сидела на краешке дивана. Она уже давно проснулась, сложила постель в угол дивана, сидела в ночной рубашке, ждала, когда ее позовут, надеясь, что Ольга Алексеевна не забудет, что у нее нет платья, и очень хотела в туалет. Боялась выйти из комнаты, боялась заблудиться, случайно толкнуть не ту дверь, оказаться в спальне или, страшно представить, в кабинете, а страшнее всего — в комнате девочек.

Трудно было создать более неловкую ситуацию для знакомства. Теперь, когда к ней наконец пришли, Нина не знала, что делать. Продолжать недвижимо сидеть перед ними глупо, встать невозможно… оказаться в ночной рубашке перед этими рослыми красивыми девочками в нарядных халатиках, — лучше умереть!

— Вы ее удочерили? Зачем? Откуда она? Кто ее родители? Где она жила? Она теперь наша сестра? Родная? Двоюродная? Удочеренная? — Алена задавала вопросы по-деловому, в хорошем темпе, не глядя на Нину.

Ольга Алексеевна ответила на безопасный вопрос:

— Нине одиннадцать лет, как и вам, и — я вам много раз говорила, нельзя говорить о человеке в его присутствии «она».

— Одиннадцать… — повторила Алена, рассматривая Нину, как оценщик в комиссионном магазине рассматривает сомнительный товар, и уточнила: — Учти, я старшая. Я старше Ариши на десять минут.

— Умерла мама… а как же без мамы?…А папа, хотя бы папа есть? — пробормотала Ариша.

— Ты что, дурочка? Тебе же сказали — удочерили, значит, никого нет, — сердито сказала Алена.

— И папы нет. Никого нет, — повторила Ариша, в глазах мгновенные слезы. Она подвинулась к дивану, они с Ниной неотрывно смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова, одна от стеснения и страха, другая от жалости.

«Хорошо», — удовлетворенно подумала Ольга Алексеевна, наблюдая за девочками, как дрессировщик за зверятами.

В Арише Ольга Алексеевна не сомневалась. Ариша — добрая душа, всеобщий защитник, готова привести в дом всех несчастненьких, потерявшегося щенка, подбитую птичку. Но Ариша — при Алене. Оценки выносит Алена, решает Алена, как Алена решит, так и будет.

Алена посмотрела на съежившуюся Нину с неприязнью, потом на мать, как бодающийся теленок. Развернулась, направилась к двери и уже из коридора обернулась с непроницаемым лицом:

— Ну ладно… Нина. Ой, прости, сестренка.

Ольга Алексеевна нервно передернула плечами, — что это, насмешка? Обиделась, что такую сенсационную новость предъявили как свершившийся факт?…Обида? Ирония? Угроза?..

Ольга Алексеевна знала, что у нее совершенно разные дети, с тех пор как ей впервые принесли девочек в роддоме, — одна жалобно хныкала, а другая кричала. Алену покормили первой.

Алене первой меняли пеленки, Алена первая перевернулась на живот, первая села, пошла, заговорила. Алена была выразителем общего мнения близнецов — хочу и не хочу от обеих говорила Алена, но у Алены были и свои собственные желания, а у Ариши своего отдельного «хочу» не было.

Ольге Алексеевне приходилось обращаться с близнецами по-разному: на Аришу достаточно было строго посмотреть, припугнуть, а Алена на сердитый взгляд отвечала еще более сердитым взглядом. Андрей Петрович восхищался — какая у Алены сила воли, с ней можно только до говориться!.. Но у Ольги Алексеевны тоже была сила воли. Договориться означает что-то получить, но и кое-что уступить, а уступать Ольга Алексеевна не любила. С какой стати она, преподаватель, известный всему институту своей строгостью, должна уступать собственной дочери?!

Алена с Ольгой Алексеевной всегда были в небольшой конфронтации, шла ли речь о том, чтобы доесть кашу, надеть шарфик или выбрать стихи к празднику. И чем старше становилась Алена, тем пристальней Ольге Алексеевне приходилось следить, чтобы дочь не переступала границ — пусть навязывает свою волю Арише, пусть даже отцу, если уж он позволяет вить из него веревки, но не ей!