Елена Колина - Предпоследняя правда

Карьера — вот что единственно их волновало, вокруг ПОЛОЖЕНИЯ кружили их мысли, решали ли горячо — ни за что девочку не брать, прикидывали ли, что грозит большей опасностью для карьеры — взять сироту или не взять…Но почему такая ирония и заведомое неодобрение — «карьерист»? Это была ЕГО карьера, ЕГО ЖИЗНЬ.

Смирнов приехал в Ленинград из деревни с мешком сала, жил в комнате на двенадцать человек в общежитии машиностроительного техникума при Кировском заводе, с первого курса был комсоргом, старательно учился, мечтал после техникума окончить институт, прийти на Кировский завод инженером. Техникум он так и не окончил, его сняли с третьего курса, направили в Высшую партийную школу. Высшая партийная школа давала комсомольскому активу высшее образование за три года, и с дипломом ВПШ он пришел на Кировский завод — не инженером, а освобожденным секретарем комитета комсомола. Освобожденный секретарь комитета комсомола, слушатель Университета марксизма-ленинизма, затем секретарь парткома Кировского завода. С Ольгой Алексеевной познакомились, когда она, молодой лектор общества «Знание», пришла прочитать комсомольскому активу лекцию о международном положении. С Кировского завода его забрали в Петроградский райком на должность инструктора, через год он уже был завотделом, потом вторым секретарем Петроградского райкома, потом — первым. За пятнадцать лет он прошел путь от деревенского мальчика с мешком сала до первого секретаря Петроградского райкома. Это была головокружительная карьера…И он действительно мог стать зампредом Горисполкома, или завотделом Горкома партии, или даже одним из секретарей Горкома.

Вот они и прикидывали, не разрушит ли ЭТО, СТРАШНОЕ, их жизнь, и их можно понять, — кому же хочется свою жизнь разрушить?.. Но все разговоры, все аргументы ПРОТИВ Нины были от безысходности. Он знал, что выбора нет, и она знала — хочешь не хочешь, придется девочку взять.

…Как взять в дом чужую девочку?.. Даже если Нина не унаследовала упрямства своей матери и порочности своего отца, даже если она хорошая девочка, у них уже навсегда будет три девочки, три… Потом ведь не отправишь назад, как бандероль, доставленную по ошибке.

А как не взять?.. Отдать в детдом, и как с этим жить? Катька будет являться призраком, спрашивать: «Где моя дочь?»… Была и еще одна подспудная причина, тайное суеверие — случись с нами что плохое, нашим девочкам тоже кто-нибудь поможет…

Люди часто совершают хороший поступок, потому что не в силах совершить плохой. Мало кто обладает чистой, природной нравственностью, многие просто боятся, боятся бога или «что скажут люди», боятся спросить самого себя: «Что же, я плохой человек?» Это неплохой способ быть неплохим человеком.

Все это к тому, что Ольга Алексеевна и Андрей Петрович были не подлые и не благородные люди, — обычные.

Андрей Петрович похрапывал, Ольга Алексеевна лежала без сна и снова и снова перебирала в уме свои страхи — раз, два, три, как будто от бесконечного нервного перечисления страхов становилось меньше.

…Алкоголизм — раз, квартира-прописка — два, и три — ЭТО, СТРАШНОЕ, о чем нельзя говорить… У них две девочки, Алена и Ариша. Две. А с Ниной будет три. Это не шутка — взять взрослую девочку. Это семья, ее прекрасная семья, можно навредить, можно разрушить…

«Злокозненная» — это слово не из словаря Ольги Алексеевны, слишком литературное. Но она думала именно так: «Нина злокозненная». Притворяется тихой, а сама строит злые козни.

Ольга Алексеевна привезла Нину домой поздно вечером в пятницу.

Ольга Алексеевна понимала — девочке будет трудно. Слишком большая разница между ее новым домом и старым. Ольга Алексеевна не ожидала, конечно, увидеть дворец, но все же Катька жила не в забытой богом деревне, а в поселке городского типа. Москва совсем рядом, а люди ТАК живут — туалет во дворе… Катькина комната на первом этаже, в комнате рукомойник, под ним таз, дверца старого холодильника приперта табуреткой, с потолка свисает лампочка, на двери вешалка, на ней платья и пальто, в кухонном шкафчике — кастрюля большая для супа и кастрюля поменьше для второго, две глубокие тарелки, две мелкие, две кружки. И липкая лента для мух, — с лета осталась. За пестрой занавеской диван, на котором Катька с дочерью вдвоем спали. Вся жизнь на пятнадцати квадратных метрах.

Ольга Алексеевна понимала, — и жалела девочку. Нина, войдя в квартиру — прихожая больше, чем их с Катькой комната, в прихожей дверь в детскую, вглубь квартиры ведет длинный коридор, — огляделась, сделала шаг назад и замерла в дверях.

— Вот эта дверь — к девочкам. Девочки спят. Познакомишься с ними завтра. У них две смежные комнаты. В проходной комнате два секретера, Аленин и Аришин, и диван. Ты будешь спать на диване, и в каком-нибудь секретере тебе выделим место, — Ольга Алексеевна говорила четко и по существу вопроса, как на лекции.

Нина молчала, глядела в пол. Придется быть с ней терпеливой.

— Во второй комнате Алена с Аришей спят, там их шкаф, тебе тоже выделим место в шкафу. В понедельник после работы мы сходим в Гостиный двор и купим тебе белье и школьную форму.

Она привезла девочку практически без вещей. Белье у Нины было ужасное, застиранное, рваное, Ольга Алексеевна велела взять одни трусики на смену и ночную рубашку, а школьное платье оставить дома, — в таком платье ее нельзя отправлять в ленинградскую школу.

— Андрей Петрович в кабинете, он устал после рабочей недели. Не знаю, сможет ли он тебя принять… — сказала Ольга Алексеевна. Нина не выказала никаких эмоций, не огорчилась, не улыбнулась, и Ольга Алексеевна рассердилась на себя за чересчур официальное, непонятное этой забитой девочке выражение.

— Что ты стоишь как бедная родственница, снимай обувь, пойдем… — раздраженно сказала Ольга Алексеевна, сказала и опять осеклась, — Нина действительно БЕДНАЯ РОДСТВЕННИЦА.

Ну вот, опять она что-то не то сказала! Но откуда ей знать, как облегчить Нине эту нелегкую ситуацию, откуда ей знать, что чувствует Нина, — радуется или печалится, восхищается красотой своего нового дома или робеет?

Ольга Алексеевна попыталась увидеть свой дом глазами Нины.

Гостиная. В гостиной огромный бархатный диван и два кресла, — финский гарнитур, темный полированный стол со стульями, финская стенка, в стенке телевизор, за стеклом хрусталь, на полках книги, сувениры, привезенные из-за границы, — куколки в народных костюмах из Болгарии, Чехословакии, Югославии, Пиноккио из Италии, фарфоровая пастушка, купленная в Вене. Хрустальная люстра с длинными подвесками, на полу ковер.

— Как в музее… — прошептала Нина.

— Андрей Петрович предлагал повесить ковер на стену, но я считаю, ковер на стене — это мещанство… — с искусственным оживлением начала Ольга Алексеевна и чуть не произнесла вслух: «Господи, кому я это говорю…» Скорей всего, девочке в этом великолепии РОБКО. После той ужасной комнаты ленинградская квартира для нее целый мир, неуютный и неприветливый.

— Вот там, в глубине коридора, еще две двери — наша с Андреем Петровичем спальня и кабинет Андрея Петровича. Андрюшонок, можно к тебе? — Ольга Алексеевна постучалась в дверь, показала пример. Пусть Нина знает, что, прежде чем войти, нужно стучать.

Андрей Петрович отложил газету, выбрался из-за стола, подошел к Нине. Большой, грузный, с тяжелым взглядом. Нина рядом с ним как чахлый щеночек пекинеса рядом с огромным бульдогом.

— Ну, что, молодежь, как дела? — Андрей Петрович неловко дотронулся до Нининого плеча. — Ну, и с приездом, конечно. Ты это… чувствуй себя как дома.

Щеночек пекинеса испуганно икнул в ответ, и аудиенция закончилась.

Дальше коридор заворачивал направо, — Ольга Алексеевна из коридора показала Нине кухню, по размеру почти равную гостиной, и завела ее в ванную.

— Прими душ. Белье постирай руками. Платье положи в стиральную машину… О-о, там выстиранная одежда, девочки стирали и не развесили… Ты вынимай белье из машины, а я развешу, — нарочито оживленно сказала Ольга Алексеевна. После знакомства с Андреем Петровичем девочка чуть не плачет, вот сейчас за развешиванием белья и придет в себя — совместный труд сближает.

Нина стояла молча, тупо глядела в пол.

— Что? — недовольно спросила Ольга Алексеевна и тут же сообразила: она не умеет пользоваться стиральной машиной, боится сломать дверцу.

— Ладно, не надо ничего, — устало произнесла Ольга Алексеевна, — давай-ка спать.

У них много техники, с которой Нина не умеет обращаться: стиральная машина, кофемолка, миксер, кухонный комбайн, магнитофон… Бедная девочка ничего этого в глаза не видела. Нужно будет найти время объяснить ей, как работает техника, на каждую кнопку вместе с ней нажать, получится как будто лекция и практическое занятие одновременно.