Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)
— Ладно. Звони!
— Обязательно! Береги Лику! И пожалуйста, контролируй, чтобы она пила витамины и регулярно ходила к врачу.
— Яволь, маман! Обязано (обязательно)! Обниманс (обнимаю)!
— Целую тебя, мой мальчик!
* * *Телефон — великое изобретение. Не будь у меня номера сотового телефона Антона Хмельнова, как бы я попала на прием к столь высокому чину? Караулила бы его на крыльце? Хватала за фалды пальто, когда в окружении охраны он идет от машины к офису? Заявилась вечером к нему домой?
Мы с Антоном остаемся, считаю я, друзьями.
Но землеройке трудно дружить с орлом в небе, они на разных уровнях бытия. И по большому счету проблемы их друг другу не в помидор (не очень интересны), как говорит Лешка. Нахваталась словечек от сына.
— Привет, Антон! — сказала я, когда он ответил. — Это Кира. Как дела? Можешь говорить? Есть время?
— Могу… три минуты.
— Когда у тебя прием по личным вопросам? Можно записаться?
— Издеваешься? Но у меня правда совещание!
— Я перезвоню.
— Нет! Приходи в кабинет. В девять… лучше в полодиннадцатого.
— Завтра? Утра?
— Какого утра? Сегодня вечера. Пока!
Тяжка доля российских олигархов! Я в семь вечера выключаю компьютер и отправляюсь домой.
Антон не принадлежит себе до полуночи. Для него работа — это жизнь. Для меня работа — это только работа.
Отдаю ему должное — велел секретарше накрыть ужин на двоих. Но я была не голодна. Антон жадно ел. Наверное, впервые за день.
— Как Люба? — спросила я.
— Нормально.
По его тону я поняла, что говорить о жене он не хочет. Есть другая тема, вполне безопасная: дети. Мы ее живо обсудили. Мы называли своих чад оболтусами и одновременно хвастались их успехами. У нас хорошие дети, правильные, удачливые и перспективные.
И совсем некстати у меня вырвался вопрос:
— Антон? У тебя есть любовница?
Он подавился куском осетрины, закашлялся, выпил вина.
— Тебя Люба подослала?
— Я сама себя подослала.
— И что у нее на повестке дня головы?
Это Люба так говорила: на повестке дня головы. Она ловко сращивала идиомы. В данном случае: «на повестке дня» и «в голове». Когда выходила замуж, в день бракосочетания, мы замешкались с ее нарядом, не могли пристроить фату, которая сидела на прическе как белый флаг сдающейся армии…
— Помнишь? — улыбнулась я своим воспоминаниям. — Как в день вашей свадьбы ты нервничал, торопил нас. А Люба кричала в ответ о себе в третьем лице: «Невеста готова, как штык из носа!»
— Помню! — буркнул Антон. — Я все помню.
И принялся сосредоточенно жевать, не поднимая глаз от тарелки.
Пауза затянулась. Дернула меня нелегкая испортить ему настроение! Ведь от Антона зависит мое и ребенка финансовое благосостояние.
— Проси! — велел он.
— Что?
— То, зачем пришла.
— Откуда ты знаешь, что я пришла просить?
— А зачем еще ко мне приходят старые друзья? — усмехнулся Антон. — Не решать же, в самом деле, мои семейные проблемы.
— Если я могу помочь в твоих, в ваших, — поправилась я, — проблемах, то я готова.
— Не можешь! — отрезал он.
— А ты мне услугу оказать? — с вызовом спросила я.
— Какую?
— Которая, естественно, незаконна! Которая, естественно, использует твое служебное положение!
— Не заводись, Кира! Что тебе нужно?
— Отпуск за свой счет. Очень длинный, месяца на два. (Далее последует законный декретный отпуск.) Если при этом сохранится зарплата, я не обижусь.
— За свой счет с оплатой? — уточнил Антон.
— Да! Еще вариант с командировкой возможен. Как бы отправь меня в командировку, можно без командировочных.
— Куда ты собралась и что, собственно, произошло?
— Это не важно.
— Ага! Хочешь, чтобы я пошел, вернее, дал распоряжение другим людям пойти на должностное нарушение и при этом ничего не знал?
— Да! Именно так!
— Интересно девки пляшут! — развел руками Антон.
Больше всего мне хотелось встать, развернуться и уйти. Роль просителя — одна из самых трудных для меня. Но я не могу себе позволить ублажать самолюбие. У беременных не должно быть самолюбия, только себялюбие — любовь к ребенку в себе.
— Что молчишь? Говори! Не выдам я твои тайны, — с усталой насмешливостью привыкшего к просителям небожителя говорил Антон.
— Только в обмен! — с большим трудом я взяла веселый тон. — Ты мне колешься насчет любовниц, я тебе рассказываю свою рождественскую сказку.
— Кира! — гаркнул он.
— Антон! — Я ничуть не тише воскликнула. — Я тебя раньше просила? Я тебя замучила одолжениями? Конечно, вы сами, без просьб, много для нас сделали! Низкий вам поклон! Но разве ты меня не знаешь? Разве я бы пришла, не будь ножа у горла?
— Не плачь, пожалуйста! — испугался Антон.
Я не заметила, как потекли слезы. Вытерла их салфеткой, шмыгнула носом, усмехнулась:
— Вот и поговорили. Ладно, забудь! Не было разговора!
— То есть как это «не было»?
Антон смотрел на меня с таким удивлением, словно я всю жизнь ходила в маске, а сейчас сняла.
— Никогда не видел, чтобы ты плакала! — оторопело проговорил он. — Мама у тебя умерла, ты часами сидела замороженная, в одну точку смотрела. Станешь перед тобой, а ты не видишь. Люба твердила, плохо, что она не плачет. Когда баба плачет, баба все переживет.
— Значит, я сейчас в порядке, все переживу. Пока! — Я поднялась и пошла к двери.
— Стой! — Антон забежал вперед, загородил мне путь, смешно растопырив руки.
— Извини за нелепую сцену! — буркнула я.
— Сядь на место! — велел Антон.
Больше вопросов он не задавал. Мы обсудили детали. Я отправляюсь в командировку в Уренгой, но на самом деле туда не являюсь. Зарплата и командировочные идут на мой счет, в любом городе, где есть отделение «Роснефтьбанка», я могу снять деньги.
— Дать тебе наличных? — спросил Антон на прощание.
— Нет, спасибо! У меня есть, накопила. Две тысячи долларов.
— Богачка! — невесело усмехнулся он.
* * *Ехала я в город Алапаевск Свердловской области. А столица области ныне называется Екатеринбург. Есть город Санкт-Петербург, а его область — Ленинградская. Наша география не поспевает за нашей жаждой перемен, которые почему-то относятся к прошлому.
В Алапаевске живет и работает учителем физики в средней школе Игорь Севастьянов. Без малого тридцать лет назад я испортила Игорю жизнь.
Он влюбился в меня глубоко и прочно. Мы встречались два месяца, один раз целовались. Его била крупная дрожь, а я себя уговаривала: надо же когда-то начинать целоваться, терпи! А потом Игорь привел меня в компанию своих друзей по университету, там был Сергей Смирнов. К концу вечера я уже твердо знала, что мне наконец повезло и я встретила свою мечту.
Получивший отставку Игорь не хотел сдаваться. Он караулил меня у подъезда, звонил, натурально плакал. Словом, я чуть не возненавидела его, постылого. Игорь устраивал разбирательства с Сергеем — нечто среднее между мордобоем и дуэлью.
Первый раз Сергей дал себя побить, во второй раз отметелил Игоря.
Игорь решил покончить жизнь самоубийством.
Он полоснул бритвой по венам, лег на кровать, сложил по-покойницки руки и… заснул. Трагедия и фарс! Человек не знал, что так просто с жизнью не расстаются, а кровь имеет способность сворачиваться. Пришли ребята, которые жили с Игорем в одной комнате в общежитии. Увидели жуткую картину: все в красных пятнах, Игорь в отключке…
Я пришла навестить его в больницу, но так и не зашла в палату. О чем мы могли говорить? Все, что можно было сказать, я ему сказала. Игорь вызывал у меня исключительно негативные эмоции. Словно я была кислородным баллоном, а он, чахоточный, умолял меня о нескольких вздохах. Но мне самой кислород нужен! Кроме того, я уже знала, что Игорь способен из какой-то ерунды, вроде моей улыбки, или доброго слова, или шутки, просто хорошего настроения в день свидания, нафантазировать бог знает что, вплоть до нашей золотой свадьбы и кучи внуков.
Передала фрукты через нянечку, написала записку: «Я желаю тебе счастья! ПОЖАЛУЙСТА! Ищи свое счастье вдалеке от меня! Кира».
Игорь перестал надоедать, но не разлюбил.
Каждый раз, когда мы сталкивались или оказывались в одной компании, он смотрел на меня не отрываясь. Взглядом голодной больной собаки.
Он распределился в город, где жила его мама, в Алапаевск, учителем физики в затрапезную школу.
Хотя до встречи со мной были планы остаться в аспирантуре, была отличная работа в студенческом научном обществе.
Позвонил мне и сообщил новость:
— Уезжаю на Урал. Буду недорослям законы Ньютона вдалбливать.
Чувствовать себя виновницей краха чужой жизни было крайне неприятно. И все это смахивало на шантаж. Я должна была чем-то пожертвовать, чтобы он не наломал дров. Чем, интересно, пожертвовать?
