Инна Гофф - Рассказы-исследования
По дороге он вспоминает все, что было между ними. И день, когда они стали близки, и случайную встречу с ней в театре. Их разговор в антракте. Он невольно заметил, что она похудела. Как всегда, он был с ней ироничен, напомнил ей, что она первая предложила расстаться. Спрашивал, любила ли она с тех пор.
– «О, нет! – горячо ответила она. – Верьте мне. Нет!»
Взяв извозчика, он по дороге к ее дому вспоминает последний их разговор. Он словно слышит ее страдающий голос. Ее упреки, на которые он возражал так слабо, вяло, иногда привычно иронизируя.
Он не знал, что больше не увидит ее.
Близился конец их десятилетия, но ни Авилова, ни Чехов не решались освободиться «от этих невыносимых пут». И Лидия Алексеевна Авилова решается сделать первый шаг на пути к концу, сказав устами своей героини: «…нам пора разойтись». Показав, что и она, как ее Анна Алексеевна (Луганович?), устала от длящейся безнадежной любви.
Антон Павлович прочитал рассказ Авиловой – продолжение своего рассказа. Видимо, это случилось уже после их встречи в Москве на вокзале. Газета «Сын отечества» выходила в Петербурге, он же вообще незадолго перед тем приехал в Москву из Ялты. Поэтому мог о рассказе еще не знать. Тем более что он не был большим поклонником этой газеты.
Потом он ездил по делам в Петербург… Случайно или не случайно, однако газета с рассказом Авиловой попала к нему. У него возникла потребность ей ответить, как это бывало раньше. Но здесь всё взывало к ответу.
И он ей ответил. Появлению его рассказа предшествовало почти годовое молчание. Он перестал отвечать и на письма Авиловой. Не ответил на три ее письма. Она огорчалась, терялась в догадках. Это было на него не похоже.
Она не знала, что вскоре получит ответ. Этим ответом станет «Дама с собачкой».
И чтоб она наверное знала, что он отвечает на ее рассказ, что речь пойдет о том же чувстве, Чехов нарочно пересказал описанное ею состояние героев, переживших момент близости.
Фабула иная. Но положим рядом столь разные по сюжету, несоизмеримые по уровню мастерства рассказы. И возникает живой разговор, похожий на те, что случались в их жизни и переписке. Или могли случиться…
Диалог продолжился. Он как никогда насыщен, ответ вплотную следует за вопросом, настигает его и сливается с ним. Два голоса звучат, перекликаясь…
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«– …помните, каким вы были раньше? Еще тогда, когда вы не говорили мне о любви?.. Я глядела на вас, и мне хотелось смеяться от счастья, что такие люди живут на свете. В каждом вашем слове было столько ума, столько сердечности, отзывчивости и понимания людей. Я знала и слышала от других, что вы талантливы, благородны».
И там же:
«Она верила в его превосходство, и она верила, что такие люди, как он, стыдятся любить ради одного наслаждения, ради одной прихоти. На каком основании она верила этому?»
А. П. Чехов, «Дама с собачкой»:
«Все это время она называла его добрым, необыкновенным, возвышенным: очевидно, он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит, невольно обманывал ее».
Там же:
«За что она полюбила его? Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили они в нем не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали; и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили».
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«Нет! Нет, вы все тот же. Но видите ли: если такие люди, как вы, не умеют любить…»
Там же:
«…умоляю… На один только раз… оставьте этот тон, которым вы причиняете мне такую боль».
…А. П. Чехов, «Дама с собачкой»:
«…он был приветлив с ней и сердечен, но все же в обращении с ней, в его тоне и ласках сквозила легкая насмешка, грубоватое высокомерие счастливого мужчины…»
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«…если такие люди, как вы, не умеют любить… у кого, в чьей душе искать другой любви, о которой едва ли не в каждом женском сердце запала томительная и неясная тоска? Надо ли искать любви, Павел Аркадьевич?..»
А. П. Чехов, «Дама с собачкой»:
«Он долго ходил по комнате и вспоминал, и улыбался, и потом воспоминания переходили в мечты, и прошедшее в воображении мешалось с тем, что будет. Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень…»
Он отвечает на ее упрек «вы не умеете любить», и опять возникает слово тень, уже соотнесенное с воспоминанием о ней в рассказе «О любви»: «…я не думал о ней, но точно легкая тень ее лежала на моей душе».
Да он однажды уже отвечал ей на тот же вопрос, на те же сомнения – любит ли он?.. И снова отвечал почти теми же словами, не боясь повториться, потому что чувствовал теперь то же, что и тогда, «…чувствовал, что она моя, что она близка мне, что нам нельзя друг без друга» (А. П. Чехов, «О любви»).
«…любили друг друга как очень близкие родные люди, как муж и жена, как нежные друзья»
(А. П. Чехов, «Дама с собачкой»).Там же:
«Он подошел к ней и взял за плечи, чтобы приласкать, пошутить…», но «в это время увидел себя в зеркале».
Отшутиться не удается. Как не удалось еще в Ницце, когда он прочитал ее «Забытые письма» и как отзвук желания пошутить возник сюжет в записной книжке. С той поры прошло два года.
Гуров хотел пошутить, но «в это время увидел себя в зеркале. Голова его уже начала седеть. И ему показалось странным, что он так постарел за последние годы, так подурнел. Плечи, на которых лежали его руки, были теплы и вздрагивали. Он почувствовал сострадание…»
Прежний Гуров «успокаивал себя всякими рассуждениями». Этому, новому Гурову «не до рассуждений, он чувствовал глубокое сострадание (слово повторено. – И. Г.)… хотелось быть искренним, нежным…».
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«…с тобой мне хочется быть искренней, искренней…»
Искренность, нежность, сострадание…
Антону Павловичу, как и герою его рассказа, около сорока. Авилова моложе на четыре года. И вот любопытная подробность. Говоря в «Даме с собачкой» о возрасте героини, Чехов пишет, что она «недавно еще была институткой, училась, все равно как теперь его дочь».
В другом месте о Гурове говорится, что он «почти вдвое старше ее». Выходит, что Анне Сергеевне немногим больше двадцати. Весьма неожиданно после этого признание героя, что, являясь в его воспоминаниях, Анна Сергеевна «казалась красивее, моложе, нежнее, чем была…».
Изменив в рассказе возраст героини, – как известно, Чехов прибегал к этому приему, стараясь избежать прямого сходства, – он не обнаружил это несоответствие, хотя правил корректуру четырежды. Не обнаружил потому, что писал о другой и перед глазами была та, другая, которой исполнилось тридцать пять.
Та, что прочтет этот рассказ-ответ и поймет, что он любил и еще любит ее, но что и он устал от бесплодных надежд и ожидания.
«Для него было очевидно, что эта их любовь кончится еще не скоро, неизвестно когда… было бы немыслимо сказать ей, что все это должно же иметь когда-нибудь конец, да она бы и не поверила этому»
(А. П. Чехов, «Дама с собачкой»).В своих мемуарах Лидия Алексеевна Авилова нигде не вспоминает об этих двух рассказах, завершивших диалог, длившийся в жизни и литературе. Ни разу не упомянут ею рассказ «Дама с собачкой». Сказав о нем, ей пришлось бы говорить и о своем рассказе «Последнее свидание». Вспоминать об этом она не хотела.
Как все же ее рассказ попал к Чехову? Не она ли сама послала ему? Или кто-то ему передал без ее ведома?
И она справедливо полагала, что, прочитав рассказ, Антон Павлович мог обидеться: ее Павел Аркадьевич весьма неприятен.
Не в этом ли винится она спустя пять лет, когда пишет Чехову:
«Я все боялась, что я умру и не успею сказать Вам, что я Вас всегда глубоко уважала, считала лучшим из людей.
И что я же оклеветала себя в Вашем мнении. Так вышло. И это было самое крупное горе моей жизни…»
Она прочла его ответ в этом грустном рассказе о невозможности для двоих достижения счастья…
Рассказ о любви, которая – счастливая или несчастная – сама по себе уже есть благо.
Примирил ли ее ответ? Утешил ли?
Видимо, так.
Есть только одно – косвенное – свидетельство того, что Лидия Алексеевна, читая рассказ «Дама с собачкой», знала, что это о ней, о них.
В дневнике периода переработки ею воспоминаний о Чехове встречаем:
«И вот опять двойная жизнь: явная и тайная».
Из письма Г. В. Гзовской:
«г. Петропавловск-Камчатский.
…Лидия Алексеевна с внуком Мишей переехали на улицу Воровского. В этой комнате бабушка писала о Чехове. У нас сохранилась чернильница Лидии Алексеевны из толстого прозрачного стекла в форме сердца, с медной подставкой той же формы, на медных ножках. Я забыла Вам показать.
