Ева Весельницкая - История болезни
Как разнообразны пути ищущих предела, как непохожи мы между собой, как бесконечны грани наслаждения.
Мы медленно шли вдоль аллеи, ветер шевелил кроны деревьев, тихо шелестел гравий дороги под колесами мягко следовавшего за нами мерседеса, а там, в ночном, но каждый вечер, как на праздник освещенном городе, все также тек песок вечности по шпилям творения великого Гауди.
* * *Мой новый знакомый уже давно распрощался и ушел, а я продолжала сидеть все у того же автомата, деньги в котором не кончались уже невозможно долго. Иногда мне казалось, что вот, сейчас я, наконец, все проиграю и пойду, но вдруг на последней ставке, он выдавал редкую большую игру или игру призовую, а забрать эту мелочь и уйти или бросить ее на радость казиношной шушере мне в голову не приходило. Мне упорно хотелось доиграть «до конца». Хорошо бы еще знать «конец» ― это что?
― Ну, что давайте знакомиться, Соня? ― мне показалось, что так поощрительно насмешливо на меня никто не смотрел с самого детства.
― Давайте, Андрей Вадимович, я как вы уже знаете, Соня. А вот, кто вы, Андрей Вадимович, ума не приложу. Вас последнее время стало так много в моей жизни, а кто, что, и главное, зачем?
― Да, предупреждал меня батюшка, отец Владимир, что просто с вами не будет.
«Господи, Катерина, ты это имела в виду: «А учить тебя, если захочешь, уже другие будут. Как, чему и кто ― мне не известно»».
Я растерянно молчала, а он невозмутимо продолжал нажимать на кнопки автомата, у которого сидел.
― Вам это ничего не напоминает? ― вопрос прозвучал неожиданно, после того, как я просидела в полном недоумении почти час, наблюдая, как этот очень непростой господин с видимым удовольствием и интересом занимается таким странным и, на мой взгляд совершенно не достойным серьезного игрока, делом― играет на автоматах. Я откровенно продолжала быть в недоумении.
― А мне кажется, что это очень точная аналогия устройства человеческой жизни. ― он едва заметно, хитро подмигнул, или мне показалось? «Шутит он, что ли», ― волна не просто недоумения, а раздражения подкатилась с такой силой, что я едва сдерживалась. А он невозмутимо продолжал:
― Мы вкладываем, и он иногда дает что-то в ответ, иногда ничего не дает, иногда одаривает неожиданной удачей, а где-то всегда маячит «Джек-пот», который почему-то всегда выигрывает кто-то другой и именно в тот момент, когда нас нет в этом зале. И мы уже одушевляем его и ждем от него отдачи и благодарности, ведь мы так много в него вложили, а он, неблагодарный, этого не ценит и стоит нам отойти, как кто-то совершенно чужой и «недостойный» подходит к нему и с первой же ставки получает то, ради чего мы столько сделали. Вам это ничего не напоминает?
― Вот уж не ожидала, что вам так не нравятся люди. ― мне хотелось встать и уйти, уйти и больше никогда не слышать этот проникающий в мозг, в тело в душу голос. «Да, что ему от меня надо, в конце концов?!» Так, что же держало меня, что?
― Нет, люди-то мне как раз и нравятся, а вот жизнь, которой они живут ― нет.
― А где это вы видели, чтобы люди отдельно, а жизнь отдельно. Это же не мухи с котлетами? ― я попыталась вернуть себе боевой настрой и уверенность.
― А я всегда так вижу. Вот человек, а вот ― жизнь, которой он живет, а если в этом контексте быть совершенно корректным, которая его живет.
― А как же вы сами? Вы ведь тоже человек, и тоже среди людей живете, вот в казино играете, поесть вкусно, как мне удалось заметить, любите, одеты со вкусом ― выпалила я, но, еще продолжая говорить, залилась жгучей давно забытой краской стыда и неловкости за непроходимую банальность, очевидную глупость и неуместность своей защиты. Какая защита, Соня, перед кем?
― Правильно, правильно, Сонечка, защищайтесь. Вы же свободный человек, Сонечка, все в ваших руках, деньги, мужчины, удовольствия. Предложение все еще в силе. ― мерзкий скрипучий голос почти торжествующего Демона раздался так неожиданно громко, что я невольно обернулась в поисках его хозяина.
В тот же миг я откуда-то знала, что никакая защита мне больше не нужна, что тот, кто называет себя Андрей Вадимович, видит меня насквозь и знает обо мне гораздо больше, чем я сама и что это мой первый? последний? единственный? шанс. Реальность поставила меня перед зеркалом и, и может быть, у меня даже была возможность отвернуться и не узнать себя, но стоило ли это того?
Из автомата неслась бездушная механическая развеселая мелодия. В период начальной всеобщей «мобильной телефонизации» я почти возненавидела то, что принято называть популярной классической музыкой. Искаженные, кастрированные мелодии Моцарта, Баха, Бетховена, Чайковского, которые раздавались с десятков телефонов в самых неожиданных местах и в самое неподходящее время не раз заставляли меня думать: «Как хорошо, что авторы их давно покоятся в земле и никогда этого ужаса не услышат». Правда, некоторые утверждали, что я не права, и хоть и в таком виде, но изобретатели мобильников поспособствовали повышению уровня культуры населения и теперь имена великих композиторов знают и такие люди, до которых в иных обстоятельствах они никогда бы не дошли.
Итак, музыка играла, кружились танцовщицы, взрывались фейерверки и безумные лимоны, апельсины и помидоры противными скрипучими голосами беспрестанно требовали «More money, more money». Еще одна очевидная польза ― народ иностранные языки вынужден осваивать.
― Знаете, существует старинное и очень глубоко укоренившееся убеждение, что каждый получает, то, что заслуживает. Блистательное оправдание всего. Дальше следуют подпункты и уточнения, типа: «но не в этой жизни», «а судьи кто?», «не оценили», «нет в мире справедливости», ― и кайф самопотакания и самоуничижение, которое паче гордыни, и упреки к «несправедливой» судьбе и претензии к Богу. Вам никогда не приходило в голову, почему никто не хочет сделать одно простое уточнение: от кого получает, у кого заслуживает?
Но когда вы, наконец, открываете глаза и у вас обнаруживается, хоть капелька мужества, которая не даст вам отвернуться от того, что вы увидели в ту же секунду, то вы ясно видите, что все это туман, обман и наваждение. И вот он ― отдельно человек и вот она отдельно ― жизнь, в которую его родили, впихнули, поместили и мнения его по этому поводу не спросили. И стоят они друг перед другом и у каждого из них свое «хочу». У жизни ― свое, у человека ― свое. И чье сильнее узнать можно будет только по плодам. Вот и получается, что не то, что «заслуживает», а то, что «хочет». Но это взгляд непопулярный, сами понимаете, в случае чего виноватым сделать некого.
Все мы дети божьи, все по его, образу и подобию, беда в том, что всегда найдутся те, кому больше нравится быть безответным и безответственным рабом.
― «Каждый выбирает по себе?…» ― робко процитировала я любимую строчку, даже не для того, чтобы спросить, а скорее, чтобы узнать, что я еще тут, что не растворилась в этом потоке, который обрушивался на меня, не давая вздохнуть, не позволяя возразить или взять паузу на размышления. Мне было одновременно жарко и меня знобило от холода, мне хотелось встать и уйти, и я знала, что нет силы, которая заставит меня сейчас подняться.
― Чтобы выбирать, надо сначала быть. Когда вы висели в той петле на трансформаторной будке, вот тогда вы были.
― Откуда вы знаете про петлю, кто вам сказал?
― Не болтайте глупостей, я всегда знаю все, что мне нужно знать в данный момент. ― он говорил по-прежнему тихо, но мне показалось, но голос его был похож на удар бича. ― Вы, что так никогда и не удивились тому, что висели и одновременно видели вашу спасительницу и вашего отца, который выбежав из подъезда, бросился не к вам, а к тому глупому, повесившему вас мальчишке. Простили бы вы его уже, наконец, ― неожиданно мягко и чуть слышно вдруг почти прошептал он мне прямо в ухо, ― А то и сами извелись, и память о нем никак не успокоится. ― и продолжил уже прежним голосом ― Я жил в соседнем дворе. Оттуда, где вы висели, ваш подъезд не виден.
― Так я же все сверху видела, ― ошарашено услышала я свой голос.
― Я и говорю: вы были, ― когда ее повесили, и так испугались, что до сих пор боитесь быть. О каком пределе, а тем более выходе за него можно мечтать, живя в таком страхе. Сами подумайте. Отец Владимир, конечно, не зря вас дурой называет, но не до такой же степени. ― он неожиданно весело рассмеялся. Сунул в ненасытную пасть автомата очередную купюру. Уверенным жестом уважаемого завсегдатая подозвал официантку ―Мне как всегда, Наташенька. Есть, пить будете? Не все же автоматы кормить.
― Мне тоже… как всегда, ― улыбнулась я знакомой официантке. Мой собеседник впервые взглянул на меня вполне по-человечески― А вы иногда совсем даже ничего, молодцом. ― и уже когда я судорожно вцепилась в свой излюбленный фрэш из смеси апельсина с лимоном, а он допил свой двойной эспрессо с молоком, продолжил.
