Дан Родес - Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
Май быстро привыкла к своей новой жизни в Италии: язык давался ей легко, местную кухню она тоже освоила без особого труда, и к тому же Май всегда была столь любезна с соседями и так щедро рассыпала комплименты по поводу их славных детишек, что вскоре людям стало казаться, будто они давным-давно знают эту вежливую молодую женщину. Поэтому все соседи искренне переживали, когда на их улице случилось несчастье: у грузовика на полном ходу лопнула шина, и водитель, не справившись с управлением, въехал на тротуар и припечатал к стене дома жену профессора, которая направлялась на урок итальянского языка.
Профессор оставил университет и никогда больше не возвращался к научной работе. В возрасте шестидесяти восьми лет он оказался единственным родителем шестилетней девочки. Профессор совершенно растерялся и не знал, что делать. Он договорился с Марией, что та будет приходить рано утром, готовить завтрак и собирать Мэй в школу, а вечером кормить ее ужином, купать и укладывать спать. Он обложился книгами по педагогике, честно пытаясь разобраться в противоречивых советах, которые давали авторы этих бесценных трудов. Он жил в постоянной тревоге и волнении.
Он провожал девочку в школу и стоял у ворот, дожидаясь, пока Мэй поднимется по ступенькам и обернется к нему, чтобы махнуть на прощание рукой. Придя домой, он сразу же начинал готовиться к возвращению девочки из школы: профессор внимательно изучал правила настольных детских игр, придумывал, как развлечь Мэй и в то же время пробудить в ней интерес к окружающему миру и желание узнать что-то новое.
Мэй с нетерпением ждала окончания уроков. В течение всего школьного дня девочка мечтала только об одном: поскорее вернуться домой, где она услышит много интересных вещей, гораздо более интересных, чем то, о чем им рассказывают в классе; и где никто не будет швырять ей в затылок жеваную бумагу или переворачивать ее ранец, а потом хохотать, наблюдая, как она собирает раскатившиеся по полу карандаши и фломастеры, или говорить, что у нее узкие глаза и плоское лицо. Дома Мэй занималась с таким энтузиазмом и прилежанием, что у них с профессором почти не оставалось времени для игры. Он учил девочку естественным наукам, рассказывал ей о природе, истории и культуре разных стран, о великих людях и удивительных событиях, которые происходили в далеком прошлом. Он сочинял массу веселых историй, пытаясь сделать свои рассказы занимательными и понятными ребенку. Мэй, словно зачарованная, слушала его истории, поражаясь тому, как профессор умеет отвечать на ее вопросы, — казалось, он знает всё на свете, и о чем бы она ни спрашивала профессора, он неизменно давал глубокий и исчерпывающий ответ. Иногда Мэй чувствовала разочарование и недоверие к своим школьным учителям, если они не могли точно сказать, сколько голов оставалось у гидры к моменту, когда Геракл окончательно расправился с чудовищем, или какая была погода накануне осады Лиссабона и в чем разница между шкалой Меркалли и шкалой Рихтера.
Мэй любила рисовать. Профессор всячески поощрял ее увлечение. О чем бы он ей ни рассказывал, в какой-то момент девочка брала лист бумаги и, разложив на кухонном столе карандаши, цветные мелки и краски, принималась за работу. Она фантазировала, создавая свои собственные, причудливые и яркие, картины. Профессору безумно нравились ее рисунки — все до единого, и он мог точно сказать, что изображено на каждом из них. Вскоре стены квартиры были завешаны живописными полотнами, с которых на зрителя смотрели страшные колорадские жуки или искаженные болью и страданием лица первых христиан, терзаемых кровожадными львами; это были портреты, выполненные восковыми мелками: «Мата Хари», «Россини, работающий над созданием оперы „Севильский цирюльник“», пейзаж «Могилы бельгийских солдат», красочный чертеж «Аппарат для искусственной вентиляции легких» и множество рисунков на самые невероятные темы. С появлением каждой новой картины профессор все больше убеждался, что у девочки талант настоящего художника.
Когда они собирались в гости к родственникам, Мэй получала задание нарисовать в качестве подарка очередной шедевр. Едва переступив порог, профессор кидал на девочку выразительный взгляд и, сияя от гордости, смотрел, как она протягивает сестре картину, на которой красуется гордый корабль викингов, или старательно выведенную цветной тушью карту страны басков, а потрясенной кузине по отцовской линии вручает акварель «Кроманьонец, отдыхающий возле костра после удачной охоты».
До женитьбы профессор редко посещал светские вечеринки. Обычно эти визиты строились по одной и той же схеме: он здоровался с хозяйкой дома, задавал два-три вежливых вопроса, рассеянно слушал ответы, сам бормотал что-то неразборчивое о книге или статье, над которой работал в данный момент, после чего садился где-нибудь в укромном уголке и некоторое время сосредоточенно смотрел в пространство; потом, как будто вспомнив вдруг о неотложном деле, поднимался и, извинившись, уходил, не забыв сказать на прощание, что с нетерпением будет ждать ответного визита. Однако все прекрасно знали: официальное приглашение последует не раньше чем через несколько месяцев, а то и лет. Теперь же, когда у него появилась Мэй, профессору хотелось, чтобы девочка чувствовала себя частью большой семьи, где ее все искренне любят. Превратившись в настоящего светского льва, профессор начал ходить в гости как минимум раз в неделю. Он мог часами говорить о Мэй: о том, как успешно она учится в школе и какие дополнительные уроки он сам дает ей дома и, если девочки не было поблизости, какой она умный и невероятно талантливый ребенок.
Он так много и часто думал о будущем девочки, что оно представлялось ему такой же реальностью, как их повседневная жизнь. Однако профессор старался держать эти мысли при себе. Он не хотел, чтобы у Мэй сложилось впечатление, будто на нее давят, да к тому же профессор был уверен, что девочка сама сделает правильный выбор и пойдет по тому пути, который он так ясно видел в своих мечтах. Ее талант будет стремительно развиваться; окончив школу, Мэй продолжит занятия живописью и одновременно начнет изучать метеорологию или зоологию или другой предмет, который к моменту поступления в университет покажется ей наиболее интересным. Естественно, она станет лучшей студенткой, поскольку в любом деле, за какое бы ни взялась Мэй, она всегда будет первой. Потом она найдет хорошую работу по специальности, а в свободное время будет писать картины. Вскоре это увлечение живописью принесет ей огромный успех, постепенно она начнет выставляться в лучших галереях страны. Возможно, профессор даже поможет ей открыть собственную частную галерею. И вот на самом взлете карьеры она выходит замуж — нет, конечно не за ученого, профессор никогда не встречал в академической среде человека, который был бы достоин стать мужем его девочки, — она выйдет за блестящего молодого хирурга. Он станет для Мэй надежным спутником и верным мужем, который никогда не заставит ее страдать. Через год у Мэй родится ребенок — мальчик или девочка, — профессору было все равно. И вскоре после того как он возьмет младенца на руки, поцелует его чистый лобик и толстые щечки, профессор мирно уснет, сидя на лужайке перед домом в своем любимом кресле-качалке и больше никогда не проснется. Это случится на закате, теплым апрельским вечером. Он подсчитал — ему будет восемьдесят семь лет.
За неделю до тринадцатого дня рождения Мэй профессор купил подарки и спрятал их у себя в кабинете. Это был пластмассовый скелет человека в натуральную величину, резец скульптора, коробка масляных красок, сборник нот — недавно девочка начала учиться играть на рояле — и куча научно-популярных книг.
— Как мы будем отмечать твой день рождения? — спросил он за завтраком.
— Никак.
— Но мы же всегда придумывали что-нибудь интересное, — сказал профессор. — Ты можешь пригласить друзей, я попрошу Марию — она все устроит.
— Я ведь уже сказала: мне не нужна никакая вечеринка.
— Ну, тогда мы могли бы поехать куда-нибудь. Маршрут выбираешь ты.
Мэй покачала головой.
— Не хочу я никуда ехать, — отрезала она. — И вообще, оставь меня в покое.
Профессор никогда не видел девочку в таком состоянии. Он с трудом перевел дыхание, сердце в груди болезненно сжалось и застучало коротко и отрывисто.
— Мэй, что случилось? — спросил он, понимая, что должен что-то сказать.
И Мэй сказала, что случилось. Она сказала, что он не ее настоящий отец и никогда им не станет и что, если бы не он, ее мама, которую девочка почти не помнила, была бы жива; и что она ненавидит эту страну и никогда не чувствовала себя настоящей итальянкой, но и в Китае она тоже будет чужой, потому что ничего китайского в ней не осталось. Она всегда умирала со скуки, слушая его глупые истории, которыми он пичкает ее с самого детства. И она ненавидит рисовать, и у нее нет друзей, и она ненавидит его и ненавидит свой день рождения — лучше бы ее вообще не было на этом свете. Она вскочила из-за стола, схватила портфель и ушла в школу.
