Владимир Корнилов - Мои невесты (Сборник рассказов)
Должен сказать, до жены я не знал женщин. Мама моя была удивительно романтичной натурой. Еще в юности внушала мне, что я обязательно должен дождаться любви возвышенной. Я дождался. И естественную благодарность за первую испытанную близость женщины принял за любовь.
Ты должен знать об одной из важных сторон семейной жизни. Говорю об интимных отношениях между мужчиной и женщиной. Когда на правах мужа я оказался в постели с женой, мне показалось: в мире нет большей радости, чем радость обладания женщиной. Но, во всем всегда есть свое «но». Прошло время, упоение физической близостью превратилось в обыденность семейной жизни. И проступили скрытые прежде тонкости супружеских отношений.
Мог ли я знать, что жена моя окажется женщиной фригидной, совершенно равнодушной к объятиям и ласкам мужчины? Одно это уже ставило нас в неравное положение. Я искал ответной ласки, но ее не было. Нет, она не отказывала мне, знала, что близость с мужем входит в обязанность жены. Но эту свою обязанность она лишь снисходительно дарила. И то, что должно было бы быть взаимной радостью, оборачивалось униженностью одного из нас.
— Ну, пап, такое мне не грозит! — в молодом голосе не трудно было уловить упоение уже познанной тайной.
— Подожди, сын. Не торопись. Ты еще не узнал, что может скрываться за восторженностью первых встреч.
Год мы прожили в относительном благополучии, но тут случилось… Что только ни делала она с собой. Сколько проклятий было вышвырнуто на мою голову, сколько пролито слез. А все из-за того, что должен был появиться на свет маленький человек. Она неистовствовала, кричала, что пеленки, соски, бессонные ночи несовместимы с её артистической карьерой! Переубедить её я не мог. Когда она вернулась от врача, в выражении её красивого лица, в прищуре холодных глаз, была непреклонность английской королевы. Она сказала: «Запомни раз и навсегда: никакого потомства, никогда, ни при каких обстоятельствах, у нас не будет!».
— Тогда впервые я задумался о смысле семейной жизни.
В наступившей тишине отчетливо слышалось, как в водах реки тяжело плеснула рыбина.
Молчание нарушил нетерпеливый голос:
— И что потом, пап?..
— Что потом? — произнес в задумчивости старый человек. — Потом, светленькое утро сменилось сереньким днем. Не знаю, есть ли более тяжкое испытание для человека, чем безрадостность семейной жизни. Я пришел бы в ярость, если бы на пороге женитьбы кто-то предсказал мне, что любимым занятием моей жены будет сидеть, поджав ноги, в углу диванчика, перелистывать часами иллюстрированные женские и театральные журналы, попутно выуживать из поставленной вблизи вазочки конфетки, посасывать их.
Ни разу не увидел я в её руках какой-либо серьезной книги, ни разу не услышал вопроса о жизни какого-то интересного человека, о смысле самой человеческой жизни. Интересовали ее только собственные успехи, пустые разговоры с подружками по театру, примерка кофточек и париков.
Все это, к сожалению, узнается потом, когда романтика улыбок, поцелуев, ласк сменяется буднями. Когда уже не надо стараться, когда всё становится обыденным, изо дня в день повторяемым… Молодой голос осторожно спросил:
— Пап! А вот скажи; если бы в этом самом, ну, в физической близости, все было хорошо, вы бы не разошлись?
Старый человек ответил не сразу:
— Что сказать, сын. Понимаю, что волнует тебя. Но боюсь, ты не услышишь того, что надо бы услышать. Видишь ли, при известном такте, терпимости, уступчивости можно и не совсем сложившуюся интимную жизнь сделать приемлемой. Но при одном непременном условии: при обоюдно-деятельной духовной жизни.
Вижу, лицо твое поскучнело, Да, заболтали нынешние непросвещенные пастыри это великое понятие. Да и ты в том еще возрасте, когда чувственные порывы заглушают зов разумности. Придет время, узнаешь цену радостей неизмеримо более высоких, чем радости объятий и поцелуев. Если, конечно, не отупеешь в обывательской суете.
Ты был ревнивым свидетелем моей жизни с твоей мамой, должен помнить, сколько усилий потратила она, чтобы прорваться в мир книг, в мир мыслящих людей. Духовность — это ведь не просто молитвы в ожидании божественного озарения, это способность и потребность постоянно мыслить, познавать взаимосвязи всего сущего, приобщаться к богатству мыслей, накопленных человечеством.
Маме это приобщение далось трудно. Многие годы упорных занятий бессонных ночей, вперемежку с постоянными семейными заботами, с беспокойством за тебя, за меня. Но к неохватному миру духовности она приобщилась. Хотел бы сказать тебе, что полнота общих интересов скрепляет соединившихся в семью людей крепче брачных свидетельств и гербовых печатей. В естественной для молодости эгоистичности, ты многое мог не разглядеть. Боюсь, не оценил ты в маме и редкое, до сих пор еще редкое человеческое качество — она умеет радоваться чужой радостью. И не просто радоваться. Самоотреченно делает все возможное, чтобы вспыхивала радость в глазах другого человека…
— Могу признаться, помолчав, заговорил снова старый человек, поначалу мама распахнуто, безраздельно отдала мне всю ласковость и заботу, что даны ей были от природы. Да, сначала мы познали всю полноту радости от близости друг к другу. Это было так. Лукавить не хочу…
— Вот видишь, пап! — восторжествовал молодой голос — Вот, видишь! И у тебя все начиналось с этого самого, с чувства…
— Ты прав, — согласился старый человек. — Начиналось с чувства. Но ты смалодушничал в своем торжестве. Ты как будто забыл, что было потом. Если бы не многие годы самоотверженных усилий ума, отданных мамой на свое духовное возвышение, не было бы у нас тех тридцати лет согласия, понимания, той интересно прожитой жизни, в которой участвовал и ты. Видишь ли, близость физическая ограничена минутным удовлетворением, при том она повторяема в природной своей неизменности. И потому таит немало коварств. Попробуй принудить себя съесть подряд два-три обеда, тебя отвратит от еды. Таково свойство всех физиологических необходимостей, заложенных в нас природой. Духовная жизнь тем и отлична, что она нескончаема, неповторяема, пополняется все большими и большими радостями от познаний, открытий, от постоянной обогащающей душу работы ума. Мы избежали нудной засасывающей обыденности.
— Пап! Ну, почему ты думаешь, что у нас будет как-то не так!? Она же не только красивая, она заботливая. Она думает обо всем наперед, знает, как мы будем жить!
— Да, говорила девушка твоя маме о вашем будущем. Видится оно ей примерно так: «мы будем жить в большом доме, на втором этаже, в квартире, по-современному обставленной. Внизу, под нами, будет ресторан, мы будем спускаться туда, завтракать и обедать. А по вечерам принимать гостей, болтать, танцевать, смотреть видики…».
— Ну, и что в том плохого, пап! Мы еще молоды, хочется красиво пожить. И потом, время сейчас другое!..
— Да, время сейчас другое, — скорбно вздохнул старый человек. — Но смысл жизни не изменился, сын…
На берегу наступила тишина. Последние слова старого человека, казалось, повисли в сгустившемся вечернем сумраке, все вокруг как бы застыло в ожидании: ни плеска в реке, ни шелеста ветра в прибрежных тальниках. Только на противоположной луговой стороне громко затрещала протяжным гребенчатым звуком коростель.
На откосе, где сидел отец с сыном, послышался шум осыпающегося песка: кто-то там встал. Молодой голос повинно и неуступчиво произнес:
— Пап, ну, я пойду. Она ждет…
Старый человек не ответил. Слышно было, как удаляются от реки шаги. Лишь коростель на луговой стороне трещала и трещала, не ведая человеческих печалей…
ЖАННА
Я ее встретил на улице, было очень скользко, я шел медленно, опираясь на палочку[1].
— Помочь Вам? — услышал я.
Идти мне было трудно, и я сказал:
— Помогите.
Мы познакомились:
— Жанна, — просто сказала она. Жаноча…
— А меня, — я никак не знал, как себя назвать, но она опередила меня:
— Кто же Вас не знает? Вы, писатель, Корнилов Владимир Григорьевич!
Я удивился. Так мы познакомились, она проводила меня до трамвайной остановки, посадила, и хотя я был зол и хмур, она расшевелила меня. Меня после института послали работать в этот большой волжский город. Город мне сразу не понравился, наверно это после таких городов, как Москва, где жил и учился, Ленинград, где родился. Но Волга, Волга меня покорила, и я остался в нем работать…
Жанна часто поджидала меня после работы, сама она работала, здесь, рядом, в исполкоме. Когда меня встречал отец, она, как-то растворялась. Тогда я жил вместе с отцом и матерью.
Иногда, когда была хорошая погода, мы шли с Жанной через площадь, жил я недалеко, и только непогода утрудняла мою ходьбу.
