Поль Авиньон - Диалоги пениса
Это сильнее его. Каждый день, по возвращении с работы, Жан Патрик всецело отдается занятию этим серфингом. Два клика и гоп: характерное потрескивание модема. Сандрина думает, что он работает или играет. Проходят месяцы, он прогрессирует. Через некоторое время Жан Патрик уже умеет загружать несколько последовательных звуковых видео-эпизодов. Один японский сайт предлагает визуальные услуги гейш — они выполняют перед веб-камерами желания, которые вы набираете на клавиатуре. Пришлось освежить свой английский! Новый пакет программ позволяет компьютеру улавливать то, что говорится под диктовку. Неоспоримое преимущество: руки совершенно свободны! Правда, требуется постоянно наращивать объем памяти, и чтобы удержаться на странице, нужно периодически докупать две или три фигульки — но оно того стоит. Да и с памятью — ничего страшного — она продается в небольших брусках.
Строительные работы в доме застопориваются. Сандрина не может позвонить своим друзьям, телефонная линия всегда занята. А какие приходят телефонные счета! Что касается столь желанного ребенка — хроническая усталость мужа и все чаще повторяющиеся у него «выходы из строя» заставляют ее задуматься об искусственном оплодотворении. Но она не говорит об этом Жану Патрику, боясь его обидеть. И вообще, она абсолютно не доверяет всем этим высоким технологиям!
Марсьяль и Роже. Опус 5
Роже расставил на низком столе дюжину различных блюд — из сырой рыбы, из хрустящих на зубах овощей, из белого риса — и двое мужчин уселись перед ним по-японски. Столовая, смежная с залом для занятий восточными единоборствами, в отличие от гостиной, была строгой, без излишеств. На низком столике стояли предметы сервировки и рамка, в которую был заключен рисунок пером, изображавший женский профиль. Художник немало потрудился над игрой света и тени. Марсьяль подумал про себя, что эта женщина — Элен, но ни о чем не спросил. Между стеклом и бумагой заложен засушенный цветок сливы.
— Поваренное искусство, наряду с неотъемлемой его частью — дегустацией, сродни любви: в нем тоже задействованы все пять чувств. Ты когда-нибудь влюблялся, Марсьяль?
— Думаю, что да… Вернее, у меня впечатление , что я влюблялся. Но было ли так на самом деле? Не берусь утвержать, поскольку никогда не выходил за пределы впечатления об очень сильном влечении. Скажем, я всегда оставался лишь робким вздыхателем.
— Что это значит?
— Я никак не решаюсь признаться. Довольствуюсь восхищением и тайным обожанием предмета своих желаний. Редкие мои попытки потерять невинность не поощрили меня к дальнейшим поискам приключений. Всякий раз я бил мимо цели. Либо я произносил какие-то бестактности, либо, того хуже: допускал оплошности. К примеру, я несколько месяцев был влюблен в Паскаль. Она учится на одном курсе со мной, на экономическом факультете, мы вместе проходили стажировку в магазине.
— И что же?
— Как-то мы остались одни, на складе, в подвале магазина. Я запер дверь, взял ее за руку и хотел ее поцеловать.
— И что она?
— Хочешь знать, что она сказала — чтобы я шел куда подальше, и что я не на ту напал!
— Тебе не повезло! Ты нарвался на злую женщину. Такое случится еще не раз. Добрая сказала бы тебе совсем другое!
— Ты говоришь, словно о какой-то технической инструкции!
— Не обижайся, я просто имел в виду то, что принято называть «пораженческим поведением». То есть влюбляться исключительно в тех, кто тебе не подходит. Или в людей с особым изъяном, который неизбежно приведет к разрыву отношений.
— Для чего ты мне это говоришь?
— Наверное, для того, чтобы тебя предостеречь. Не зная об этом, ты не будешь отдавать себе отчет в своих действиях. Я знал немало мужчин и женщин, зацикленных на подобном типе поведения и страдающих от него всю жизнь. Зато бывают мгновения, когда твоей глубинной натуре дано распознать взаимодополняющую свою половинку.
— А с кем так было у тебя? С Розой или с Элен?
— С Розой — впервые, как я ее увидел, впервые, как она открыла передо мной дверь своего дома! В этот миг я уже знал — вот женщина, с которой я хочу прожить жизнь. Совсем иначе складывалось с Элен — я общался с ней долгие годы и за время учебы так и не сделал подобного открытия. Тогда я к ней даже не присматривался. Тем не менее, именно в ее объятиях, как в ничьих других, мне довелось испытать самый прекрасный и глубокий экстаз. При кажущейся противоречивости, подобное явление вполне объяснимо. Когда умерла Роза, я очень долго не в силах был с этим примириться. Для преодоления этой утраты мне потребовались долгие годы практики дзэн. Когда я получил записочку от Герберта, сообщавшего мне о том, что Элен умерла, я даже не заплакал. Бедняга отыскал мой адрес в одном из блокнотиков, которые она повсюду носила с собой. От нее у меня остались бесчисленные воспоминания. Бесчисленные мгновения нежности! Но смерть ее не стала для меня таким потрясением, как кончина Розы. Мы еще вернемся к разговору об этом. А сейчас поговорим лучше о тебе и о твоих объяснениях, заранее обреченных на провал. Как это происходит? Ты что, слишком много говоришь?
— То слишком много, то недостаточно. Два или три раза я почувствовал, что инициатива должна исходить от меня, но был парализован страхом и боязнью провала. А в другие разы, когда я решался попытать счастья — момент оказывался неблагоприятным. Но в целом, при подобных обстоятельствах, пожалуй, да, я слишком много говорил и запутывался в собственных разглагольствованиях…
— Это, в определенном смысле, нормально. Подобная форма растерянности и смешения понятий — результат ошибочного восприятия себя самого. Успокойся, ты не один такой, это распространено сплошь и рядом. Такое восприятие досталось нам от диктата западной философии, при котором нас хотят заставить поверить в то, что мы сделаны из одного монолитного блока, и что в поступках своих мы также выступаем в качестве единого целого. Однако на самом деле это не так. Ты что-нибудь слышал о Георгии Ивановиче Гурджиеве?
— Гм, нет… Кто это?
— Философ и духовный учитель, практиковавший раскрытие индивидуальных способностей человека, он оказал мне существенную помощь, когда я переживал период смешения понятий, о котором я тебе говорил. Он уверяет, помимо прочего, что наше эго — это машина с памятью, задействующая пять различных центров. В столь критической ситуации, как любовное объяснение, большинство центров функционируют одновременно, и активность одного из них порой оказывается несовместимой с активностью другого. Согласно современным представлениям — ты как бы используешь одну программу на компьютере, и тут же открываешь другую, при недостаточном объеме оперативной памяти. И компьютер вырубается!
— Какие же это пять центров?
— Интеллектуальный, двигательный, инстинктивный, эмоциональный и сексуальный. Порядок этот не иерархический, все центры взаимно дополняют друг друга, а в некоторых случаях какой-то из них получает перевес над остальными. Любовное признание — один из таких случаев. Слушаю я тебя и думаю — ты склонен отдавать пальму первенства своему интеллектуальному центру, то есть приводишь любимому существу доводы, согласно которым тебя должно полюбить в ответ. А тебе следует воздействовать на эмоциональный центр. В результате — ты «вырубаешься».
— Впервые слышу о подобных вещах. Наверное, так и есть. Твои слова перекликаются с моими воспоминаниями, как эхо. Похоже, ты прав.
Кончиками палочек Роже вылавливает суши и с явным удовольствием подносит ко рту лакомый кусочек. Он медленно жует, глядя на Марсьяля, который, не воспользовавшись непредсказуемыми бамбуковыми палочками, орудует обычной вилкой.
— С учетом того, что я только что тебе сказал, какой из центров, по твоему, настроен был тебя выслушивать? — спрашивает Роже.
— Не знаю… Наверное, интеллектуальный.
— Если хочешь преуспеть в этом направлении, тебе предстоят долгие месяцы работы.
— А ты виделся с этим Гурд… как его?
— Гурджиевым. К сожалению, нет. Не было возможности, хотя он жил и преподавал во Франции и в Швейцарии. Одну из его книг я решился открыть лишь в тот период, когда у меня в жизни все разладилось, то ли в 1959, то ли в 1960 году. А Гурджиев умер в 1949 году. Но книги его останутся навсегда!
— И что, его метод срабатывает?
— Пойми, это же не волшебный рецепт! Нельзя так ставить вопрос. Скажем, с той поры я начал жить, следуя отчасти и его наставлениям, и, как видишь, почувствовал себя лучше. Все же мне довелось встречаться с одним из тех, кто беседовал с ним и слушал его лекции.
— С учеником?
— Не люблю этого слова. Если говорят об ученике, значит, предполагают существование гуру, а я не считаю, что Гурджиев — гуру. Человека этого звали Петр Успенский. Он популяризировал труды Гурджиева и стал его последователем. Одно из высказываний Гурджиева, которое приводит Успенский в своей книге «Фрагменты неизвестного учения» , глубоко меня потрясло: «Каким бы парадоксальным это ни казалось, мы с полным правом утверждаем, что знаем наше будущее: оно в точности идентично нашему прошлому. Ничто не в силах изменить свою сущность».
