Гор Видал - Майра
Расти нахмурился, делая вид, что размышляет, хотя, как недавно выразился один из студентов по другому поводу, он только думал, что думает.
– Возможно, этим индийцам и китайцам и всяким таким надо ввести контроль за рождаемостью, раз их религия не заботится… если, конечно, у них есть религия…
– У них есть религия. И они заботятся. И они полагают, что быть мужественным для мужчины означает иметь как можно больше детей…
– Потому что очень много детей умирает в детстве, – необыкновенно глубокомысленно произнесла Мэри-Энн.
– Они действительно умирали, и это поддерживало равновесие между численностью населения и наличием продовольствия. Но сейчас дети выживают. И голодают. И все потому, что их родители искренне верят, что быть мужественным – значит делать детей, а быть женственной – рожать их.
– Но у нас все иначе, – Расти был чертовски настойчив. – Еды нам хватает, у нас есть…
– Планирование семьи, – Мэри-Энн выглядела счастливой. Никаких сомнений, что у нее все уже спланировано.
Еды хватает – это как раз то, что я хотела услышать. Я была великолепна. Я охарактеризовала в цифрах все доступные человечеству источники пищи, известные на начало семидесятых годов (я не стала говорить о планктоне и водорослях). Я доказала, что, по существу, Мальтус был прав, хотя и ошибся в расчетах. Я живописала, что происходит, когда крысы оказываются в слишком тесном пространстве: их почки разрушаются, и они становятся безумными. Я рассказала, что, когда леммингам угрожает нехватка пищи, часть стаи предпочитает утопиться, с тем чтобы оставшиеся могли выжить.
Затем я привела статистику смертности в современном мире и показала, как резко она уменьшилась в последние пятьдесят лет благодаря успехам медицины. Физически и умственно ослабленные дети, которые раньше умирали при рождении или в младенческом возрасте, теперь вырастают и становятся революционерами в Африке, Азии или Гарлеме. Мирового производства продовольствия более не хватает для обеспечения населения Земли, которое благодаря лекарствам и неудержимому размножению выросло до многих миллиардов человек; и еще меньше пищи достанется каждому из тех тысяч несчастных, что присоединяются к нам ежеминутно. Что делать? Как спасти человечество (я не стала задавать более глубокий вопрос, надо ли его спасать)? Мой ответ был достаточно прост: единственной надеждой людей остаются войны и голод. Чтобы мы могли выжить, численность человеческой популяции должна кардинально уменьшиться. К счастью, у нас есть лидеры, инстинктивно действующие в верном направлении, и я не сомневаюсь, что самой природой Линдон Джонсон и Мао Цзэдун посланы для нашего спасения. Уничтожив миллионы людей, они тем самым снизят и рождаемость. Выжившие окажутся не только умнее нас, но и выносливее вследствие генетических изменений, вызванных интенсивной радиацией. По мере того как я рисовала перед моими слушателями впечатляющую картину драматического будущего человечества, глаза их раскрывались все шире и шире.
– Но что мы можем сделать, чтобы не допустить всего этого? – Мэри-Энн была откровенно встревожена.
– Не иметь детей. Это лучшее, что можно сделать. Это паллиатив, конечно, но лучше, чем ничего. И попробуйте изменить свое отношение к тому, что нормально, а что – нет.
Закрепляя успех, я тут же выдала несколько ошеломляющих примеров из области антропологии. Правильное поведение эскимосских жен состоит в том, чтобы идти в постель с любым, кого муж приведет в иглу. Для большинства спартанцев было нормальным заниматься любовью с мальчиками, которых они обучали воинскому искусству. Я дала краткий обзор того, что считалось приемлемым сексуальным поведением в Полинезии и в дебрях Амазонки. Все, что я говорила, оказывалось откровением для Расти и Мэри-Энн, и они были явно в ужасе от неестественности того, что считалось естественным в других частях света. Полагаю, я посеяла зерна сомнения. Конечно, Мэри-Энн никогда бы не смогла проституировать подобно эскимосской жене, равно как и Расти никогда не станет сожительствовать с несовершеннолетним подростком; и все же они оба сейчас убедились, что их прежние представления по меньшей мере относительны. Это прогресс.
Как и следовало ожидать, контратаку предприняла Мэри-Энн:
– Может быть, вы и правы, когда говорите, что нет ничего, что было бы безусловно нормальным, но, если все говорят, что вы должны поступать так-то и так-то, например, выходить замуж за человека и иметь детей от него одного, разве это не именно то, что нужно делать, разве это не означает, что общество знает, что оно делает и как может защитить себя?
Неожиданно она высказала очень стоящую мысль. За все время, что мы знакомы, у меня не возникало повода заподозрить у нее наличие настоящего интеллекта. Очевидно, я была введена в заблуждение ее калифорнийскими манерами, которые отдают кретинизмом. Вероятность того, что в один прекрасный день я буду всерьез беседовать с этой женщиной, явилась для меня откровением, и, надо признать, отнюдь не неприятным. Естественно, я не могла допустить, чтобы ее точка зрения победила. Если бы это случилось, то, как говорят в Академии, это отрицательно сказалось бы на итоговой оценке.
Я приняла ее вызов. Знает ли общество? Я перечислила несколько цивилизаций, подвергнувшихся самоуничтожению из-за приверженности обычаям, разрушительным в своей основе. Например, благополучие Древнего Рима зависело от жизнеспособной аристократии, но эта аристократия совершала массовое самоубийство, требуя, чтобы пищу для нее готовили в дорогой посуде, сделанной из свинца. Следствием было сильное свинцовое отравление, которое приводило к импотенции и буквальному вымиранию целого класса, убиваемого обычаем. Затем, как великий диалектик, я высказала предположение, что всякое общество обладает своим внутренним секретом, направленным на саморазрушение, и, независимо от того, хорошо это или нет, эта закономерность играет свою роль в контексте эволюции человеческого рода. Они оба были явно шокированы. Их потрясли мои слова о том, что стремление Расти иметь сексуальные отношения только с особами противоположного пола и желание Мэри-Энн завести не менее четырех детей не могут вызывать одобрение и что наше общество сейчас находится на пути к самоубийству, расходуя запасы продовольствия и делая неизбежной ядерную войну. Перед лицом этой угрозы единственная альтернатива для всех расти – последовать спартанским обычаям мужеложества, а что касается мэри-энн, то, занимаясь любовью с женщинами, они по крайней мере избавят человечество от нового «пополнения». Разумеется, я играла эту дьявольскую роль, будучи искренне убеждена, что все мы скоро подвергнемся очищению обжигающим огнем, и, таким образом, в дальней перспективе наше теперешнее поведение наилучшим образом послужит нам, ускоряя неизбежный конец. И тем не менее должны быть сделаны все возможные попытки, чтобы защитить жизнь, изменить взаимоотношение полов, создать нового Человека. Есть большая вероятность, что моя миссия еще может иметь успех.
Мэри-Энн была совершенно подавлена. Я взяла ее за руку.
– Не волнуйтесь, – сказала я, – что будет, то будет. А пока я хочу, чтобы вы были счастливы… и вы тоже, Расти, – я одарила его очаровательной, хотя и узнаваемой улыбкой в стиле Энн Сотерн в первом фильме Мэйзи. – Но чтобы быть по-настоящему счастливыми, думаю, вы оба должны немного подумать об изменении вашего отношения к сексу, стать более открытыми, менее ограниченными, освободиться от старомодных стереотипов мужественности и женственности. Когда я говорю о стереотипах, я имею в виду, Расти, вот что: если у вас вызывает интерес какой-то юноша, вы можете делать с ним что-то или не делать, но независимо от того, делаете вы это или не делаете, вы испытываете вину, потому что вы считаете, что быть мужчиной – значит быть сильным, полагаться только на себя и любить девушек, и только одну в каждый данный момент.
– И что же в этом плохого? – нахально усмехнулся Расти.
– Ничего, – я была невозмутима, – за исключением того, что современные мужчины не столь уверены в себе, а что касается любви с девушками, то это только одна сторона их натуры…
– У меня и есть только одна эта сторона. От одной мысли, что я могу поиметь кого-либо из этих волосатых парней, у меня начинает все болеть.
– Не все молодые люди такие волосатые, как вы, – с улыбкой произнесла я, не подумав. Мэри-Энн была удивлена, а Расти явно испытал неловкость при воспоминании о давнем своем разоблачении. Я повернулась к Мэри-Энн: – Две верхние пуговицы на его рубашке всегда кокетливо расстегнуты.
– Мужчины такие тщеславные, – с облегчением произнесла она, ласково глядя на Расти.
– Но в Америке только женщины озабочены своей внешностью. Настоящий мужчина никогда не смотрит в зеркало. Это женственно… – я дразнила их.
