Пабло Туссет - Лучшее, что может случиться с круассаном
Я позвонил по домофону – «Дюймовочка, я приехал» – и стал ждать в чреве Бестии. Отраженные в стеклянной двери подъезда Дюймовочки, мы действительно напоминали Балу и Багиру. На этот раз я успел выкурить только три «дукатины», и Дюймовочка появилась из лифтовой ниши. Надо же: она тоже оделась во все черное, черное с легкими переливами. Узкая юбка чуть ниже колена и легкий пиджак с подкладными плечами, под которым виднелось что-то белое и шелковистое, вероятно, какой-нибудь топик на бретельках, подчеркивающий наличие двух первоклассных сисек. Несмотря на самоподражание в прическе, все вместе выглядело замысловато и даже небезынтересно, вплоть до того, что я позволил ей скользнуть по мне не узнающим взглядом и дойти до угла, чтобы спокойно ею полюбоваться. Я свистнул. Она обернулась. Я помахал ей поднятой рукой. Она посмотрела на меня, на Бестию, безучастно отвернулась и пошла дальше. Я попробовал позвать ее по имени: «Эй, Дюймовочка, это я».
– Ну, ты даешь… Мощно! А я-то подумала: видишь, какой-то придурок тебе руками машет… Что ты сделал с волосами?
– Решил сменить имидж. Тебе нравится?
– Не знаю… странно как-то… Ты решил отпустить усы?
– Как у Эррола Флинна.
– Мне не нравится.
– А вот ты, наоборот, хороша, даже почти незаметно, что похудела.
Она была совсем рядом. Я обнял ее за талию и, целуя в щеку, указал на Бестию:
– Как она тебе?
– Это…
– Это автомобиль, то есть самодвижущийся Экипаж. У него нет уздечки, и управляется он с помощью вот этого вот маленького руля, который поворачивает ведущие колеса. Видишь: вот эти круглые штуки называются колесами.
– Ara… И ты сам его сюда притащил?
– Ну, уж скорее это он меня притащил.
– Ты что, стал наркодельцом?
– Это моего брата. Садись, по дороге все расскажу.
Распахнув перед Дюймовочкой пассажирскую дверцу, я учтивым жестом предложил ей сесть. Она недоверчиво оглядела внутренность машины, прежде чем решилась сначала осторожно опустить на низенькое сиденье зад, а потом подобрать под себя ноги. Обойдя свою зверюгу с морды, я устроился с другой стороны. Тут я обнаружил, что, подражая движениям Дюймовочки, гораздо проще втиснуть ляжки под баранку.
– Ты уверен, что можешь водить такую штуковину?
– Учусь.
Я подумал, что для того, чтобы испытать возможности нашего болида, лучше всего будет проехаться по Диагонали и выехать из Барселоны по седьмому шоссе в направлении Марторелля. Еще со времен своих дальних вылазок я запомнил один неплохой ресторан в окрестностях: принадлежавшая раньше кому-то усадьба с огромным каменным камином в главном зале и широким выбором копченостей. В кармане у меня оставалось, должно быть, не больше двадцати тысяч, но я не сомневался, что после полуночи смогу выудить из любого банкомата требуемую сумму, так что можно было потратить двадцать тысяч с легкой душой. Это давало право рассчитывать на хорошее вино и возможность пожрать от пуза.
– А в нем нет кондиционера? Так жарко…
– В нем есть все. Поищи на панели.
Пока Дюймовочка изучала оборудование, я сосредоточился на том, чтобы переключиться на вторую скорость. Это удалось мне на последнем участке, после того как я свернул с Травесеры на Колльбланк. «У него тут диски», – сказала Дюймовочка, пока я изо всех сил старался не впилиться в зад появившемуся впереди бедному «твинго». Она разыскала музыкальный центр с набором компакт-дисков.
– Ну и дела: Шуберт «Музыкальные моменты», Бах «Вторая и Третья сюиты», Шуман «Симфония»… И вкусы же у твоего братца.
– Просто он очень образованный. Может, по радио чего поймаешь.
Дюймовочка покрутила ручку настройки, пока не напала на «Der Komisar» – тему, которая всегда навевает на меня приятные воспоминания. Думаю, что Дюймовочке – тоже, потому что она стала ерзать, пританцовывая на сиденье и возобновив поиски кондиционера. Но на Диагонали мне удалось переключиться на четвертую: подфартило, я проскочил три светофора на зеленый, а Дюймовочка между тем бросила поиски кондиционера и принялась шарить за спиной, ища ремень безопасности. После этой последней остановки на Диагонали перед нами открылась дивная многополосная скоростная автострада. Движение было редким, всего несколько машин, которые вместе с раздававшейся по радио музыкой создавали впечатление, что мы – фигурки на компьютерном мониторе. Зеленый. Я поддал газу, чтобы мотор хорошенько разогнался, сердце Бестии взревело за нашими спинами, и, как раз когда обороты начали спадать, я отпустил ручку передач и открыл вентиль на полную. Мы немного потеряли, когда резина покрышек заскользила по асфальту, но, как только сцепление восстановилось, ринулись вперед, оставляя за собой клубы дыма, как тысяча чертей, вырвавшихся из преисподней. Через пять секунд «Der Komisar» почти полностью заглушил звук мотора; стрелка спидометра доползла до ста километров в час; вторая скорость – сто сорок; третья – сто семьдесят; у меня не хватало решимости включить четвертую; сто восемьдесят, сто девяносто, двести – нас вдавило в сиденья, мотор гнал нас вперед, как бесноватый, и машины, мелькая мимо, оставались позади, как шляпы, вылетевшие в окно поезда; двести двадцать, тридцать, сорок… Автострада превратилась в мелькающую, причудливо изогнутую зигзагообразную линию.
– Па-а-а-а-бло!
Мне тоже стало страшно. Я отпустил педаль, и машина сбавила скорость. Мы прокатились немного на холостом ходу, потом я переключился на пятую, и, удерживаясь на двухстах километрах в час, мы обгоняли редкие машины, соблюдая приличную дистанцию, чтобы ненароком их не испугать.
Я сделал радио потише.
– Неплохо, а?
Дюймовочка прижала руку к груди.
– В какой-то момент я подумала, что у меня начинаются месячные, а они должны прийти только на будущей неделе. Что это, черт возьми, такое?
– «Какой-то-там Лотус». С ним держи ухо востро.
Мы уже выехали на прямую, ведущую в Молинс-де-Рей, и отклонились от центральной полосы, чтобы развернуться: двести семьдесят градусов – неплохая возможность опробовать устойчивость нашей посудины. Я нажал на педаль, включив вторую скорость, и центробежная сила расплющила меня о дверцу; схватившись за ремень безопасности, Дюймовочка снова завопила: «Па-а-а-а~бло!», по-кошачьи сжавшись в комок, но наша колымага ни на минуту не потеряла горизонтального положения, а покрышки прилипли к асфальту, как приклеенные. Нужно было что-то покруче, чем разворот на двести семьдесят градусов, чтобы заставить Бестию утратить безупречность осанки: неплохо для Багиры. Дюймовочка тоже казалась, мягко говоря, не в себе, заявив, что не переживала ничего подобного с тех пор, как каталась на Хане Драконе. Мы въехали во двор усадьбы-ресторана все в поту. Я припарковался среди прочих, выстроившихся рядом машин; мы вышли из автомобиля, поправляя одежду и волосы, и под ручку вошли в центральную дверь, как парочка молодоженов в самый разгар медового месяца, с приятным ощущением встряски, какое всегда остается после хороших гонок. Навстречу нам вышла блондинка лет за сорок, с собранными в пучок волосами, в блузке под Бьенбениду Перес; все это плохо вязалось с интерьером, выдержанным в деревенском вкусе, но таковы уж женщины. Дюймовочка спросила, где дамская комната, а я стал присматриваться к столикам.
Центральный зал был пуст, лишь один из двадцати-тридцати столиков, расставленных в живописном беспорядке, был занят двумя солидными пожилыми парами, с виду туристами-отпускниками. Несмотря на время года и включенный кондиционер, в камине полыхал огонь. Не считая ветчины и вина, это было самым привлекательным во всем заведении. Когда Дюймовочка вернулась из уборной, я отправился сполоснуть руки, оставив ее вместо себя, и скоро мы уже вместе разглядывали меню. Я сосредоточил внимание на винах из Риохи. В карточке значилось мое любимое «Фаустино I», но оно показалось мне тяжеловатым как для вкуса Дюймовочки, так и для деликатесной ветчины. Я отверг также «Конде-де-лос-Андес» семьдесят третьего года как слишком дорогое и колебался между «Ресерва Эспесьяль Мартинес Лакуэста» и «Ремельюри» урожая восемьдесят пятого года. «Лакуэста» идеально подходит к копченостям, но Дюймовочка склонялась к «Ремельюри» как к более мягкому; к тому же оно было и подешевле, а все еще оставалось неясным, удастся ли нам разгуляться на двадцать штук, если мы закажем десерт.
– Неплохое местечко… Слушай, а деньги у тебя есть? У меня при себе только пять штук…
– А у меня двадцать. Ну что, выбрала?
– Твоя капуста, ты и командуй.
Я пробежался взглядом по меню.
– Посмотрим, как тебе понравится: эскалибада для затравки… копченая форель… колбаса из филея и пара порций ветчины. И тосты из домашнего хлеба с помидорами; они жарят их на дровах. А там посмотрим. Помнится, у них еще знатное жаркое по-ламанчски.
– На твой вкус, пожалуйста.
Я обернулся в поисках официанта. Единственный находившийся в зале, скучающий от отсутствия клиентов, тут же подошел, и я сделал заказ. В конце концов я остановился на «Ремельюри» и распорядился, чтобы его подали не слишком теплым. Учитывая, что красное вино мгновенно принимает температуру окружающей среды, тебе вполне могут подать «Риоху», предварительно не охладив, будь она даже теплой, как детская моча.
