Константин Лагунов - Больно берег крут
В зале никто не шелохнулся, а Бакутину почудился громовой хохот. Вздрогнул Гурий Константинович, воровато-пристыженно глянул по сторонам, сжался. С языка рвались гневные фразы: «Пока наши скважины станут считать сотнями, можно построить еще пять таких заводов. И мощность увеличить. И удешевить. И облегчить!..» Чтоб не выпустить эти слова на волю, Бакутин сжал зубы.
Нет, он не сдался, не сломился, не отступил, ноне хотел быть смешным.
Были и иные, менее значимые возражения. Кто, например, станет работать на компрессорах, если б вдруг они сыскались? Нефтяные институты не готовят специалистов по закачке попутного газа в пласт.
Это замечание высказал Румарчук. Вроде бы мимоходом, видом и тоном подчеркивая необязательность, ненужность разговора, но Бакутина при этом и словом не зацепил, напротив, сказал о нем немало лестного, как о первом нефтянике Приобья, зачинателе Турмаганского месторождения.
В заначке у Румарчука был один крупный и очень весомый довод против бакутинской затеи, но его начальник главка не мог двинуть в ход. А тем не менее именно этот довод и определял в основном позицию главка. Сколько бы ни сгорело на ветру в факелах попутного газа — это никак не отразится на показателях работы нефтяников. Пусть себе полыхает, обогревая северное небо, пугает зверя, манит глупую птицу. Пусть! Нефтяникам от этих костров не жарко. Но если попутный газ превратится в стимулятор нефтеотдачи и его надо будет отбирать, перерабатывать, закачивать, да еще сохранять, он сразу станет многозначащим фактором в показателях работы главка и нефтепромысловых управлений. А и без того по ноздри этих факторов: вал, прирост, себестоимость, засоленность и обводненность нефти, темпы и качество обустройства, и еще бог знает чего только не надо было начальнику главка держать под контролем, отвечая за это собственными боками и головой, которая — хороша ли, плоха, а одна.
Не выложил, не стукнул по столу Румарчук «главным козырем», но из виду его не выпускал, пока журил бакутинцев за «отрыв от жизни» и «леваческие заскоки». Замахивался вроде не шибко, бил не сильно, зато очень больно…
Поостыл на ночном холодке Бакутин, смирил боль, а со стыдом не справился. В сознании запоздало рождались ответные фразы председателю комиссии и начальнику главка. Кружили, раскалывали голову не в срок пришедшие мысли. «Есть в Америке компрессоры в тридцать шесть раз мощней, вдвое легче и малогабаритней наших. Закупить, приобрести патент, наладить производство, подготовить специалистов. Пусть на это — пять лет и пятьсот миллионов рублей. В последующую пятилетку десятикратно окупится лишь дополнительно извлеченной нефтью…»
«Дорого яичко к Христову дню» — точно сказано. И не ко времени пришедшие на ум, хоть и неотразимые доводы лишь усиливали досаду и гнев Бакутина.
Тут его и осенило: снова постучаться к Бокову в областной комитет партии. С расчетами и выкладками. Поймет. Не может, не смеет не понять. Смог же Боков дойти до ЦК и добиться начала плановой эксплуатации недоразведанного Турмагана. «Еще как добился! Министерские перестраховщики наверняка получили втирание, иначе с чего бы рванула сюда Центральная комиссия по разработке?… Неудобно. Назойливость беспомощного младенца… Пусть так подумает, лишь бы поддержал. Должен. Обязан поддержать. Обком войдет с ходатайством в ЦК, в Правительство… Только не пятиться, не раскисать. Все еще — впереди…»
И сразу будто мешок-пятерик с плеч свалился, легко вздохнулось, и зашаталось легко, и, не осмыслив до конца, зачем он это делает, Бакутин остановил такси.
— Пожалуйста в аэропорт.
Доехали быстро.
— Когда ближайший самолет на Омск? — спросил накрашенную, устало улыбающуюся девушку в летной куртке.
— Через двадцать минут посадка.
Только в самолете спохватился, что летит с пустыми руками. Отмахнулся от этой мысли: «Потом одарю». И успокоился. И крепко и сладко заснул под монотонный минорный гул моторов.
Глава шестая
1С вокзала Ася поехала сперва в собственную квартиру: надо было прийти в себя, отдохнуть, обрести, как говаривал в таких случаях отец, товарный вид, а уж потом показываться родителям. Она не хотела предстать перед ними неуверенной в себе, в собственной правоте. Тимур тоже не рвался к бабе с дедом. Бог знает почему, но к бабушке мальчик относился с нескрываемым холодком и хоть принимал охотно знаки бабкиной любви, но за советом и подмогой к ней обращался лишь в крайнем случае.
В квартире еще не выветрился тонкий, наверняка неприметный другому аромат цветущей сирени. Она не признавала иных духов и доставала эти иногда с превеликими хлопотами и немалыми накладными расходами. У настоящей женщины, считала она, должны быть незыблемые привычки и капризы. И втайне гордилась тем, что у нее их предостаточно.
Едва внесший чемоданы шофер, поблагодарив за плату, исчез, Ася скинула платье и принялась за уборку. Обычно квартиру убирала дворничиха — тяжеловесная, угловатая тетя Васса. Стоило лишь просигналить, и она тут же оказалась бы здесь и мигом все переставила, протерла и вымыла. Но Асе не хотелось кого-либо видеть, с кем-то разговаривать. Обида, тревога, злость подкатили к горлу и требовали немедленного выхода. Нужно было двигаться, напрягаться, работать до пота, который (она не раз испытала это) непременно смоет дряблость с тела и горечь с души, иначе та, перекипая, пожрет немало нервных клеток, а их следовало беречь.
Часа три, не разгибаясь, драила с мылом полы, натирала полиролью мебель, мыла стекла окон, погладила и развесила занавески и шторы, расстелила ковры, не забыла даже побрызгать в туалете «лесной водой». Потом, разгоряченная и потная, долго поливала себя из ручного душа, все охлаждая и охлаждая воду, пока не захватило дух от холода.
С минуту стояла нагой перед высокими зеркалами трельяжа, любовно и пытливо оглядывая свое безукоризненное тело. Ему не повредили двенадцать лет супружества. Груди по-девичьи маленькие, встопорщенные. Длинные линии упругого гладкого торса круто разбегались, очерчивая литые полушария бедер. «В норме, — самодовольно подумала Ася, медленно поворачиваясь перед зеркалами. — Пожалуй, в идеале». И тут же решила возобновить ежедневные занятия гимнастикой. «Главное в женщине — внешность».
Спала она крепко, без сновидений. Проснулась в половине девятого — счастливой и бодрой. Сладко потянулась и, вспомнив о гимнастике, рывком скинула одеяло. У нее был собственный комплекс упражнений. Расслабленное сном тело поначалу сопротивлялось. Подчиняя «капризничающее» тело, Ася усилила нагрузку, ускорила темп. Довольная собой, сверх задуманной программы сделала «мостик», и «шпагат», и стойку на голове. Потная, запыхавшаяся, встала под ледяной душ. Едва не завопила, но удержала себя на месте, и скоро холод уже не угнетал, а радовал. Долго растиралась мохнатым полотенцем, чувствуя, как разливается по телу приятный, щекотный жар.
«Так держать, милочка», — мысленно сказала себе, легкой грациозной походкой выходя из подъезда вместе с сыном.
Пустые улицы и трамваи напоминали, что сегодня воскресенье. «Наверное, „одуванчики“ на даче».
Но «одуванчики» оказались дома.
— Вот обрадовали. Вот молодцы! — с неподдельной, искренней радостью говорил отец, торопливо застегивая пижаму на волосатой груди.
Он и в полосатой пижаме выглядел молодцевато, куда моложе своих пятидесяти пяти. Высокий, прямой, с гордой посадкой крутолобой головы. Даже навстречу нежданным, но самым дорогим гостям не заспешил, не засеменил. Прошагал величаво и ровно. Расцеловал в щеки и в губы дочь, взъерошил волосы на голове внука, повертел его, похлопал по плечу, даже подкинул.
— Хватит! — властно прикрикнула мать. — Разыгрался Ванюшка у бела камушка. Эка младенец. Иди сюда, Тимурчик. Ба-атюш-ки! Как исхудал-то, как осунулся. И ты, девка, ково-то вроде бы не туда… Не к доброму.
— А-а! — раздраженно крякнул отец. — Начались причитанья.
— Да тебе-то что? — накинулась на него мать. — Тебя разве прошибешь, идола. Тебе хоть косточки их в мешке привези.
— Полно, мама. Не ругались, что ли, давно.
— С твоим батюшкой ни миру, ни ладу. Потому его и сотрудники не любят. Опять анонимку настрочили, что машину по личным нуждам гоняет…
— Поменьше бы распоряжалась в моем гараже, — сердито сверкнул глазами отец, и его круглое розовощекое лицо стало багровым.
— А вот тебе! — с неожиданным для ее тучного тела проворством мать подскочила к мужу, сунула тому под нос фигу. — Ишшо ково удумал! Все гоняют машины куда захочется. Римма Павловна в магазин за лампочкой через площадь и то на автомобиле, Манька за щенком на дачу машину гонит. Чем она меня перещеголяла? Нет уж, миленький. Автопарком распоряжалась и буду. А какая сволочь на тебя анонимки строчит — разузнай и к ногтю.
