Александр Петров - Меморандум
— Жень, а ты спроси его, как сельский отец ядерщика Митю из фильма «Девять дней одного года»: «Ты бомбу делал?» Интересно, что он ответит…
— Так, ладно, брейк! — поднял руку Димыч. — Драться при молодежи сегодня не будем.
— Тогда, может, завтра? — с надеждой спросил профессор.
— Завтра посмотрим, а сегодня нет. Ты мне лучше скажи, Док, а давно ли ты видел Людмилу нашу прекрасную?
В тот вечер я понял, что так сильно связывало этих троих столь разных мужчин: они влюблены в одну женщину, которая никому не отдала предпочтение. Более того, махнув рукой на свои эффектные внешние данные, посвятила жизнь творческой карьере, работая сценаристом и режиссером на телевидении. Разумеется, Док рванул на себя телефон, стоявший на подоконнике, смахнув длинным проводом на пол две тарелки и три стакана, и уж несомненно, позвонил даме и пригласил в гости. Как-то у них всё очень быстро происходит, подумал я, испытывая легкое головокружение от вихря событий.
— Какой симпатичный мальчик! — воскликнула вошедшая гостья, подсев ко мне и обняв теплыми руками. Обернулась к хозяину: — Ну, куда ты лезешь с поцелуями, старый хрыч, не видишь, какие тут молодые да перспективные. Фу, всю руку обмуслякал, бабник! — Повернувшись ко мне: — Тебя Лешенькой зовут? Какой милый, краснеет, надо же… — Отвернувшись к троице: — Всё, старики прочь, я люблю сегодня Лешу, потому что он хороший.
— Людочка, между прочим, — вставил веское слово Димыч, — этот юноша подает большие писательские надежды.
— Тем более, — заурчала дама, прижимаясь ко мне мягким теплым боком. — Я, пожалуй, возьму его к себе. Пойдешь со мной в большую творческую жизнь?
— Пойду! — выпалил я, повернувшись к ней всем фасадом.
Должно быть, Людмила лет двадцать назад и была обольстительницей мужских сердец, только при ближайшем рассмотрении от моего внимания не укрылись ни дряблая кожа на шее, ни морщинки на чуть опухшем лице с дрожащей нижней челюстью, ни нарастающая полнота в талии и ниже. Увы, дама неумолимо старела, и знала об этом, хоть и пыталась делать хорошую мину при плохом прикупе. На этот раз уже Людмиле пришла очередь смутиться.
— Что, старая тётка, скажешь? — прошептала она, обдав моё лицо далеко несвежим дыханием.
— Это ничего, — прошептал я в ответ, вконец осмелевший, — как говорится, дамы всякие нужны, дамы всякие важны. А женское очарование — оно у красивых женщин до глубокой старости. Это из личных наблюдений.
— Противный мальчишка, — прошептала она ласково, погладив ладошкой мою щеку. — Ты сегодня будешь меня провожать.
— А я-то думал, чью морду лица набить! — загремел профессор, выдернул меня из-за стола как щенка и отвесил оплеуху.
Когда сознание ко мне вернулось, я почувствовал привкус крови во рту, нарастающую теплую пульсацию вокруг левого глаза и борцовский захват сильных рук в области талии. Поднял свинцовую голову и в светлом пятне рядом с правым плечом узнал лицо неувядаемой красавицы Людмилы. Она привычно волокла меня на стоянку такси.
Запыхавшиеся, ввалились мы в салон на заднее сиденье машины с зеленым огоньком под лобовым стеклом, водитель дремал, обхватив руль обеими руками. Он вздрогнул, не оборачиваясь бросил «куда едем?» и тронул с места, лихо набрав сумасшедшую скорость. Людмила спросила его:
— Вы уверены, что довезете нас живыми-невредимыми? По-моему, вы предыдущую ночь не спали.
— А так же не буду спать еще две следующие ночи, потому как праздники, а значит и хорошие заработки.
— Разве работа у вас не посменная? — удивился я.
— А как же, конечно, — кивнул шофер, — только я прогнал сменщика за разгильдяйство и работаю за двоих. Деньги нужны, ребятки.
— По-моему, деньги, заработанные за счет здоровья, не принесут пользы, — высказал я предположение.
— Больно ты умный, как я погляжу.
— …Да и жить почему-то очень хочется, — добавил я со вздохом.
— А вот тут согласиться с тобой не могу, — проворчал шофер и оглянулся на меня. — Что в этой вашей жизни может быть хорошего! Суета сует… — Машина в это время совершала крутой поворот в темный переулок с киношным визгом тормозов, мы ощутили себя на краю пропасти, но руки старого мастера сами собой завершили боевой маневр — словом, на этот раз мы выжили.
В дороге, ощущая мягкое тепло прижатого ко мне дамского бока, я терзался гнетущим сомнением насчет нравственности ближайшей перспективы. Людмила, поглаживала костяшки моего правого кулака и спрашивала, как это мне удалось съездить по физиономии богатыря Вовку-Дока, да так, что никто моего удара даже и не заметил, а того будто подкосило. Сам не знаю, пожимал я плечом, в отключке был. По мере приближения конечного пункта ночного путешествия брезгливая паника нарастала, и я уж начал было строить планы позорного побега, как вдруг у своего дома Людмила решительно вышла из машины, попрощалась, вручила таксисту деньги и велела довезти меня до общежития.
Я проводил взором подбитого глаза ее танцующую походку, растаявшую во тьме, облегченно вздохнул и сказал, что после одиннадцати ночи двери моего «шератона» закрывают, делать мне там нечего, разве только ночевать в пустой собачей будке. Вспомнил адрес дяди Вени, решил, что друзья уже вернулись от старого драчуна, и назвал улицу с номером дома. Оставшуюся часть дороги шофер молчал, только поглядывал на меня с мрачным интересом, будто запоминая. На глаза попалась табличка с удостоверением шофера, на фотографии лицо его не было столь помятым и грозным, а необычное имя почему-то запомнилось: Георгий Клот.
— Хорошей охоты, Акела! — бросил через плечо.
— До встречи, философ, — буркнул он на прощанье, не подняв головы, опущенной на руль.
Димыч открыл мне дверь и даже не удивился, только тщательно осмотрел боевые отметины на лице, похвалил хороший встречный удар в открытый подбородок старому драчуну и удовлетворенно хмыкнул: «а тебе идёт». Они с дядей Веней сидели за щедро накрытым столом и на боковую, кажется, не собирались. Приняли меня в свою компанию, напрочь лишив желания спать. О, у нас было много, много тем для горячего обсуждения, и терять времени мы просто не имели права!
Спустя двое суток, безумных, праздничных, бессонных, мы оказались в гостях у того самого отчаянного шофера Георгия Клота. Он продолжил наш давешний спор о качестве и смысле жизни. Кажется, мне удалось убедить его в том, что жизнь прекрасна и удивительна, за что он приказал мне стать на одно колено, склонить голову и коснулся старинным рыцарским мечом головы и плеч.
— Всё, Алексей, я посвятил тебя в князья. Отныне ты перестал быть плебеем и обязан по первому народному стону выйти с дружиной на собственном коне в бой на супостата. Оттого и князь, по-старинному — конязь, что на коне. Понял?
— Попрошу подтвердить полномочия посвящающего! — потребовал я капризно.
Венедикт подвел меня к серванту и показал спрятанный за тарелками и фужерами старинный бронзовый дворянский герб князя-таксиста, а тот из-за родовой иконы Георгия Победоносца в Красном углу достал рыцарский крест синей эмали на шелковой ленте и вручил мне:
— Носи, твоё сиятельство! А еще я в завещании отпишу тебе меч, герб и святой образ. Больше некому, Алешка!.. На мне род преткнулся…
В те насыщенные приключениями дни обрёл я сразу несколько замечательных друзей, с которыми предстояло провести немало дней, месяцев, лет…
По возвращении нашей группы с картошки в город, староста подошел ко мне во второй раз и заявил: есть мнение, что мне нужно явиться к ректору Университета культуры, чтобы представлять нашу группу в качестве общественного выдвиженца. Суровый пенсионер в боевых наградах на груди расспросил меня про мои предпочтения в области культуры и записал на факультет журналистики: «Нам известно о твоих успехах на ниве стенной печати, ты даже печатался в городском органе. Так что кое-какие навыки уже есть. От имени партийной и профсоюзной организации ставлю тебе, товарищ Суровин, боевую задачу — сделать из нашей ВУЗовской газеты лучший печатный орган в стране». На первом же занятии культурного универа соседний стул занял Шура Питеров, услужливо улыбаясь: «Мы с тобой, Лешка, наведем тут шороху!»
Прочитав минимальный курс молодого журналиста, декан факультета, она же главный редактор многотиражной газеты Нина Борисовна Чуйкова раздала нам листочки с первым редакционным заданием. Мне досталось писать о таком скучном мероприятии, как политинформация. Во-первых, я вспомнил слова Димыча о том, что нет скучных дел — есть скучные люди. Во-вторых, вспомнил как в школе нам читал политинформацию один шустрый дядечка из профессиональных лекторов-международников — так мы его слушали с огромным интересом и даже огорчились, когда он собрал бумаги и сошел с трибуны. Мы упрашивали директора пригласить его еще раз. Второе выступление оказалось еще более захватывающим. Вечером дома я даже кое-что написал на эту тему, но развивать не стал, отложил на будущее. А сейчас такая возможность появилась.
