Иселин Херманн - Домино
Ничего, если я не буду их снимать? Но ты должна поторопиться. Я бы не хотел, чтобы меня намочили.
Она смеется и начинает фотографировать. Хотя она делает это быстро — один кадр за другим, — фотографии получаются разные.
Она всегда работает быстро, иначе потеряется движение. Трудно себе представить, что положение тела, лицо, губы и, не в последнюю очередь, глаза изменяются так же мгновенно, как легкие летние тучи меняют свою форму. Но это знает профессиональный фотограф. Она не знает только, чему станет началом эта съемка, что она выиграет престижную HSBC-фотопремию через год, когда все будет по-другому. Лулу больше не хочет. У маленького ребенка слишком короткие интервалы между солнечной и дождливой погодой. Он надевает на нее подгузник и одежду, и снова этот ненавистный комбинезон. Ну что, пойдем домой, на нашу молочную кухню.
Твоя жена еще кормит?
Нет. То есть да.
Кстати, я видела недавно, как ты входил в подъезд. Какой у тебя номер?
44. То есть 55.
Скажи, это было неприятно?
Сейчас ему надо взять себя в руки. Если бы он был Сабатин, он бы взъерошил волосы. Но он мужчина. Нет, но я всегда чувствую себя другим, как будто заранее превращаюсь в фотографию. Он застегивает рубашку, пока Сабатин держит Лулу.
У меня сейчас много дел, так что может пройти целая неделя, прежде чем я смогу их проявить.
~~~
Остается больше часа до того, как Роз должна забрать малышку. Но ему надо идти, и он уходит. Идет к тому бару, где они должны встретиться, подогревает бутылочку для Лулу. Когда она засыпает, он достает блокнот, но не может сконцентрироваться даже на самом простом пассаже. Из-под его наточенного карандаша не выходит ни одной буквы. Он смотрит в потолок и совсем не замечает, как входит Роз. Только когда она оказывается рядом и произносит его имя, он отрывается от своих мыслей.
Токе, говорит она. Было тяжело?
Что? Нет, совсем нет. Мы опять гуляли в Люксембургском саду.
Я думала, вы должны были пойти к фотографу.
Ах, да. Нет, это отменилось.
Жалко, я так красиво ее одела.
Может, получится в другой день. Он сам не знает, почему лжет. Но это просто не ее дело.
Она поела?
Да, да, я покормил ее здесь.
Подгузник поменял?
Да, было немного трудно. Мне пришлось одолжить таз.
Где?
Разве не все равно, Роз? Да, я поменял ей подгузник. Но ее платье больше не такое красивое. Я сожалею. Но это не моя вина, не так ли?
Нет, нет. Успокойся. В последний раз, когда ты с ней сидел, все было просто прекрасно. Что с тобой?
Прости. Он встает, чтобы уйти.
Пойдешь с нами домой?
Нет, мне нужно что-нибудь написать. Он выкатывает коляску на тротуар.
Где твое пальто?
Какое пальто?
Ну, твой плащ. Вряд ли ты ходил в одной рубашке?
Наверное, я забыл его там, где менял подгузник Лулу.
Мне кажется, ты думаешь о чем-то другом.
Послушай, дорогая, мне просто нужно… нужно сосредоточиться на работе, вот и все.
Когда они прощаются, он обращает внимание на то, какое сегодня необъяснимо голубое небо, и удивляется, откуда мог взяться такой цвет. Но сейчас не слишком тепло. Я сбегаю за плащом.
Мне пойти с тобой?
Нет, спасибо.
Не факт, что она все еще в своем ателье. И код к двери остался в кармане его плаща. Но он помнит, что две цифры из четырех — шесть и два. В таком порядке и прямо друг за другом. Почему он помнит? Потому что шестьдесят два — его счастливое число. Поэтому. Бывают ли другие счастливые числа? Когда он ребенком, читая книгу, доходил до шестьдесят второй страницы, он всегда перечитывал ее два раза. «Приключения Тинтина» заканчиваются на странице шестьдесят два. Но это он узнал позже. Это потому что его бабушка и дедушка жили на улице Резистанс, 62. Поэтому. Но две другие цифры он забыл.
Он пытается войти, но комбинации нескончаемы. Внезапно дверь открывается, и это не он ее открывает. Это она. Сабатин выходит на улицу.
Прости… я…
Да. Ты забыл свой плащ.
Ничего, если я быстренько сбегаю наверх и возьму его?
Вообще-то я тороплюсь, ну ладно.
Он подымается по лестнице первым. Этому научил его отец. Никогда не идти следом за дамой вверх по лестнице. Дамы. Существуют ли они в XXI веке? Только пожилые. Сабатин роется в сумке, чтобы найти ключ. Она женщина. Плащ висит прямо у двери. Он опять сильно краснеет. Вот мой плащ. Говорит он, хотя это излишне. Плащ висит. Там. Он просто должен надеть его и уйти. Но он говорит то, что давно хотел сказать. Сейчас его вышвырнут к воротам? Или она залепит ему пощечину? Это бы точно сделала дама из прошлого столетия, по крайней мере, из позапрошлого. И в действительности он большего не заслуживает. Эта фотография, за которую она получит премию, — обрезана, то есть она так снята. Мы видим взгляд ребенка. Видим. Ребенок смотрит вверх на мужчину. Он знает это лицо, оно ему знакомо и он доверяет ему, иначе детский взгляд не был бы таким. Мужчину мы видим только по пояс: левая рука, которая держит ребенка, торс, плечи, шея, подбородок, губы. Губы. Здесь не ошибешься. Она видела эти губы через свой объектив. Видела. И сейчас он задал ей вопрос. И вопрос этот дрожит в воздухе. Но недолго — не дольше, чем пауза между двумя снимками. Время останавливается. И вот она указывает на уголок своего рта, а он проводит по указанному месту языком.
Похоже на танец.
Они стоят, прислонившись к двери в ее ателье. Но они не там, где они есть, они посередине поцелуя. Первого.
Два языка. Два гладких тела в воде, как играющие рыбки. Она показывает на мочку своего уха. Он не видит этого, так как целуется, не открывая глаз. Все равно его губы находят ее ухо и с закрытыми глазами. Снова. Делает это снова. Немного медленнее. Они стоят. Одетые. Обнаженные.
Тот факт, что существует время, их совсем не волнует. Что мадам Флёри нужно на диспансеризацию, так сказать, к ее личному врачу, и что фотографа ждет поэт. Это нечаянно выпало из их сознания.
В моей голове все стало зеленым. Зэт может чувствовать звуки и слышать вкусы, видеть запахи и обонять картинки. Иногда это может раздражать. Но не сейчас. В моей голове все стало зеленым.
У меня влажно между ног.
Мне тесно в брюках.
Кому больше не повезло? — смеется она.
Он целует ее в шею. Слишком сильно. Прижимает ее крепче к себе. Каждое движение светится, как будто их тела медленно перемещаются в соленой морской воде. Освещенные луной. Как во сне. Тепло. Полночь. Свечение.
Мы не должны, шепчет она. Но она так не думает. Нет.
Нет, говорит он, но оно звучит как «да».
Она делает шаг назад и похожа на лунатика, которого разбудили. Внезапно возникает ощущение, что все то время, которое остановилось, все эти накопленные минуты катятся на них. О нет, я забыла про съемку!
Мадам!
Это вы мне?
Он смотрит на нее, смеется. Нет, черт побери. Это не ты. Но у меня… договоренность… с одной дамой. Ну, с пожилой дамой. Прямо сейчас. По-моему. Сколько времени? Это становится их вечной темой.
Ему не обязательно смотреть на часы, которые он не снял, когда его фотографировали, чтобы узнать, что мадам Флёри сегодня не успеет к своему врачу. Мгновение, открытое нараспашку, закрывается резким щелчком. Ему необходимо постоять под теплым душем, чтобы продлить чувство того, что он находится в воде. Сейчас она думает о работе и знает, что забыла про съемку. Но ему, по крайней мере, нужно умыться, и он спрашивает, нельзя ли пройти в туалет. Она показывает направление чем-то очень прозаичным — своим мобильным телефоном. Клод Руайе-Журну существует только в виде автоответчика, и она оставляет сообщение. Она сожалеет. Мадам в телефоне собственной персоной.
И каково ваше оправдание сегодня? Не рассказывайте мне, что поезд застрял между станциями и что улицу перекрыли из-за официального визита из Гондураса. Так как это неправда! Если вы продолжите в том же духе, мсье Эрик, то я снова лягу в Артман и найду другого помощника. Или в психиатрическую больницу. Это, наверное, будет разумнее всего. Это ваш выбор. У вас не будет больше шансов.
Сейчас ему надо найти неожиданное объяснение. Мадам, я отлично понимаю ваше раздражение. Но, как медбрат, я дал клятву всегда помогать людям в несчастных случаях. И мое опоздание не объясняется небрежностью. Это был вопрос жизни и смерти. У меня есть долг, понимаете.
Ну, ладно, ладно. Что случилось?
Я не могу вам это сейчас объяснить, я звоню с мобильного, который одолжил. Но тут напали на одну женщину. Мне надо бежать, дело в том, что я не совсем закончил с этим делом. Но я у вас в течение получаса. Он гладит ее волосы. Держит телефон между плечом и ухом, растягивает уголки ее глаз. Мне нужно идти.
Да?
Она кладет голову ему на плечо. И когда она закрывает за ним дверь, то чувствует полное опустошение. Тонкая скорлупа вокруг пустого «ничто». Она ложится на диван и видит небо, предвечернее и облачное. Что это было? Она чувствует его запах на своем лице.
