Катарина Масетти - Семейная могила
Часов около пяти у Нильса стали слипаться глаза, и он вроде как затих и — вот чудо так чудо — даже не проснулся, когда я уложил его в кроватку. До подъема оставался час, и я прикинул, не поспать ли мне еще чуток, но в конце концов решил, что потом будет только труднее вставать, приготовил себе кружку растворимого кофе, такого крепкого, что непонятно, как только ложка не погнулась, и пошел доить. Раскачать коров было непросто, у них свои биологические часы в животе, но я все же довел дело до конца. Я подвез силос к вечерней дойке, переделал все дела и пошел разгребать снег, решив, что посплю пару часов днем, чтобы прийти в себя.
Я выкатил во двор трактор, заправил его дизелем из бака и включил радио, которое подсоединил к наушникам. И начал расчищать снег. Было около девяти утра. В доме еще не зажигали свет.
Я начал сгребать снег в кучу к стене коровника здоровенным ковшом — туда-сюда, туда-сюда, — и от монотонного ритма мне только больше захотелось спать. И вдруг я заметил куртку Арвида, валявшуюся на снегу. Я тогда еще подумал: как она здесь очутилась, надо не забыть прихватить ее с собой в дом!
И больше я ничего не помню до той самой минуты, когда в окне появилась рука, кулак, молотящий по ветровому стеклу. Я снял наушники и выключил двигатель. И тут я услышал крик, от которого стыла кровь в жилах. Это кричала Дезире.
Она рывком распахнула дверь и все орала и орала, указывая на снег. На куртку Арвида.
— Какого черта?..
Я спрыгнул с подножки, подошел поближе и наклонился.
У меня даже язык не поворачивается это произнести.
Это была не куртка. Это был Арвид.
Я переехал его задним колесом трактора. Самым здоровым.
Он лежал с закрытыми глазами, белый как мел. Тут завопил я:
— Да как ты могла выпустить его на улицу, ничего мне не сказав? Черт, Дезире, что же ты за мать?!
Мгновенный рефлекс, лишь бы свалить на кого-то вину. Свалить вину на другого. Не думать, а лезть на рожон. Кричать и махать кулаками. Я чуть было ее не ударил.
Но она ударила первой. Начала молотить кулаками по моей куртке.
— Это все ты! Ты его задавил! Ты никогда не смотришь, куда едешь! Ты его убил! — орала она.
И тут, посреди всего этого сумасшедшего дома, мы услышали его стон. Он жив, Господи, мой сын жив!
Я рухнул на колени и разгреб руками снег вокруг. Дезире помчалась вызывать «скорую». Арвид открыл глаза и молча посмотрел на меня.
След на снегу не оставлял сомнений — я переехал его задним колесом. Переехал двухлетнего ребенка двухтонным трактором, а он все еще жив. Я собрался с духом и наконец решился его поднять. Нужно было спешить. Я осторожно подкопнул под него широкой лопатой, высвободив его из-под утрамбованного снега. Потом уложил на заднее сиденье машины, хорошенько укрыв пледом. И плевать я хотел на Дезире с ее чертовой «скорой», все равно не раньше чем через час приедет, да я быстрее до города доберусь. Я вскочил в машину и рванул со двора. Я видел, как Дезире выскочила на крыльцо в одном халате с подолом, намокшим от снега. Она махала руками, а вместо рта была черная дыра. Чертова дура! Выпустить двухлетнего ребенка одного во двор, когда я сижу за рулем трактора!
Всю дорогу я кипел ненавистью к Дезире. Арвид стонал на заднем сиденье, но, пока он издавал хоть какие-то звуки, я, по крайней мере, мог быть уверен, что он жив.
39. Дезире
Одного я ему никогда простить не смогу — что он вот так взял и уехал с моим умирающим ребенком, даже не предложив мне поехать с ним. Я только увидела, как он запрыгивает в машину, и поначалу даже подумала, что он просто свалил, оставив меня одну с Арвидом. Но потом до меня дошло: он решил сам отвезти его в больницу, и я выскочила на крыльцо и заорала им вслед. Он и не подумал остановиться и вскоре исчез за поворотом.
Я вошла в дом и вызвала такси, захлебываясь слезами, так что оператор еле смог разобрать адрес. Затем я растолкала Нильса, который в кои-то веки спал крепким сном. Он снова принялся вопить, когда я дрожащими руками надела на него одежду и с грехом пополам запихнула в спальный мешок. Вскоре позвонил таксист, он заблудился — улиц-то у нас нет, — и мне пришлось объяснять ему дорогу по телефону.
Шапка Арвида валялась на полу, а сапог не было на месте. Он так гордился, что научился сам надевать куртку, хотя ему всего два с половиной. Я догадывалась, что произошло. Он проснулся и пришел в спальню, где я спала мертвым сном после бессонной ночи. Я смутно помню, как он дернул меня за руку и потребовал каши. Но не успела я ему ответить, как снова отключилась.
Тогда он, по-видимому, спустился вниз, снял куртку с вешалки, надел ее и сунул ноги в сапоги. А потом вышел на улицу в поисках папы. Любимого папочки. Арвид ведь у нас папенькин сынок. Был. Или есть.
Подъехало такси. Я запрыгнула в машину, крикнув: «В реанимацию!» Водитель из вежливости что-то сказал про то, какая у нас ухоженная усадьба, и тут я не выдержала и снова разрыдалась. Нильс тоже заплакал, наверное испугавшись моих слез. Шофер спросил, что с ним, и я нетерпеливо ответила, что у него воспаление уха. Он сразу принялся разглагольствовать: мол, у него самого трое, и все прошли через воспаление уха, и не так уж это страшно, вовсе незачем тут же кидаться в реанимацию. Я заорала, чтобы он заткнулся, но потом, чуть придя в себя, объяснила ему, в чем дело. Тут уж он умолк.
Когда мы подъехали к реанимации, я распахнула дверь и бросилась к входу, схватив Нильса в охапку. Водитель закричал мне вслед: «Эй!» — и я сообразила, что не заплатила за проезд и денег у меня с собой нет. В полном смятении, которое я могу объяснить лишь паникой, я ринулась назад и протянула ему Нильса в спальном мешке. Видимо, подумала, что нужно оставить что-то в залог, пока не вернусь. Затем я помчалась в больницу.
На регистрации сидела простуженная девица и сонно моргала, с виду ей было лет пятнадцать, не больше. На ее груди красовалась табличка с именем: «Сесилия».
— Где он?! — закричала я. — Маленький мальчик, которого переехал трактор, — его только что привезли!
— Не мальчик, а девочка, — огрызнулась она. — И всего-навсего с вывихом ноги. Пожалуйста, присядьте, возьмите номерок, я вас вызову, когда дойдет очередь.
— Очередь! — завопила я. — Да вы о чем! Здесь же, кроме меня, никого нет!
Она недовольно кивнула на водителя такси, который обалдело застыл в дверях с Нильсом на руках.
Собрав волю в кулак, я подошла к нему и объяснила, в чем дело. Он вошел в мое положение — видимо, понял, что вряд ли можно ожидать незамедлительной оплаты от женщины в одном промокшем халате. Затем я взялась за Сесилию. У нее недавно началась смена, и она ничего не знала, кроме того, что минуту назад зарегистрировала девочку с вывихом. Я схватила Нильса в охапку и побежала по коридору, заглядывая во все кабинеты подряд, но там было пусто. Сесилия что-то протестующе прокричала мне вслед.
В третьей процедурной я увидела Бенни. Рядом с ним сидела медсестра, держа его за руку. Он неподвижно смотрел прямо перед собой.
— Где он? — заорала я. — Где Арвид? Он жив?! Ах ты, гад! — крикнула вдруг я и так пнула Бенни, что он чуть не упал со стула. Затем он перевел взгляд на меня, и глаза его почернели.
Медсестра поспешно вскочила и встала между нами.
— Он в реанимации! — сказала она. — Врачи предпринимают все возможное! Он под капельницей, его прооперируют, как только сделают рентген.
Если б все не было столь ужасно, ситуация даже могла бы показаться комической, по крайней мере, со стороны. В кино и телесериалах близкие обычно сидят, крепко обнявшись в ожидании новостей, утешая друг друга и бегая за кофе. Мы же с Бенни так и норовили подраться. Он оттолкнул меня, а я сорвала с него шапку и вцепилась ему в волосы. Сколько живу, никогда этого не забуду.
Медсестра вывела меня из кабинета, держа мою руку такой мертвой хваткой, какой, наверное, учат на занятиях дзюдо. Просто-напросто взяла и вывернула ее мне за спину — а в другой у меня был Нильс.
Очутившись за дверью, она строго сказала:
— Ваш муж в состоянии шока, как, впрочем, и вы. Вам не следует сейчас общаться. А ребенка я пока заберу. Дайте-ка!
Медсестра взяла у меня Нильса, и он тут же заснул в своем спальном мешке. Затем она подвела меня к палате с застекленной дверью, и я увидела Арвида. Он лежал с закрытыми глазами, такой маленький на длинной койке, а из его тоненькой руки торчала капельница. Было даже непонятно, жив ли он. Кто-то снял с него куртку, и она валялась на полу. Тут я потеряла сознание.
40. Бенни
Это все снег. Тот самый снег, который я вечно кляну на чем свет стоит, потому что каждый раз, когда он выпадает, приходится вставать в пять утра и расчищать дорогу для молоковоза.
Этот снег и спас жизнь Арвиду. Он, видно, оделся, вышел на улицу, встал позади трактора и принялся звать папу. А папа тем временем сидел в тракторе и не слышал, потому что в наушниках у него орала музыка. А потом папа дал задний ход. Причем довольно резко и кое-как, засыпая на ходу, — но я же знал, что там никого нет! Попробуй разгляди мальца в сто двадцать сантиметров роста в зеркальце заднего вида!
