Самид Агаев - Седьмой Совершенный

Как бы то ни было, но Имран, скорым шагом направляющийся к постоялому двору, был абсолютно уверен в том, что ему в ближайшее время удастся целым и невредимым покинуть Сиджильмасу. Между тем день рассветал, были те чудесные минуты, когда еще невидимое светило озаряет свой выход и золотит ближайшие на своем пути облака.

Когда Имран ступил во двор караван-сарая, здесь царила обычная сумятица и неразбериха, предшествующая выходу каравана. Купцы в последний раз пересчитывали тюки своих товаров, заставляя рабов лишний раз проверить прочность ремней, удерживающих поклажу. Бегали по двору слуги. Караван-баши вяло переругивался с хозяином гостиницы, который пытался содрать с него под конец лишний дирхем за постой. Одни верблюды сохраняли спокойствие, не желая даже лишний раз переступить с ноги на ногу.

— Эй, кто здесь старший? — крикнул Имран и подивился своему неожиданно сильному и уверенному голосу. Несмотря на шум и сутолоку, вопрос его был услышан, во дворе даже стало как-то тише.

Караван-баши с удовольствием повернулся спиной к хозяину постоялого двора и почтительно отозвался, — я, ходжа.

— Куда ты направляешься? — важно подбоченясь, спросил Имран.

— А куда нужно вам?

— Куда угодно, лишь бы подальше от этого города мошенников.

— И это правильно, — подтвердил караван-баши, оглядываясь на хозяина гостиницы, — я иду в Тахерт, а оттуда в Беджайю.

— Ведь от Беджайи до Константины недалеко. Меня пригласили туда на диспут. Найдется ли в твоем караване место для меня?

— Конечно найдется, почему не найдется? Эй, Махмуд, — окликнул караван-баши подручного, — устрой господина. Как ваше имя, ходжа?

— Ходжа Кахмас, — помедлив, ответил Имран. — Я богослов, путешествую по стране, читаю лекции, толкую людям законы шариата. А как зовут тебя?

— Али, — сказал караван-баши.

— Хорошо, — кивнул Имран и пошел за подручным.

Только теперь, шагая за погонщиком, Имран понял причину своего неожиданного поведения. Еще до того, как в воздухе прозвучало имя Ходжи Кахмаса, с того момента, как он надел халат богослова, наш герой неосознанно пытался подражать ему. Теперь в нем жило два человека.

Через час караван выступил. Был он невелик: двести верблюдов, сотня лошадей и лошаков, около десятка ослов. Купцы, погонщики, охрана и разного звания случайный люд. (Автор начал перечисление с животных без умысла). Качаясь меж верблюжьих горбов, Имран, мысленно попрощался с Кахмасом и поблагодарил его.

На первом привале Имран полночи просидел у костра, борясь с искушением оставить караван и двинуться прямиком в горы к своей семье. Два дня пути отделяло его от возможности обнять детей и почувствовать их запах. Он даже несколько раз вставал и довольно далеко отходил от огня, но всякий раз возвращался, ибо обещание, данное им Ибрахиму, не давало ему покоя. Удивительное дело, порядочный человек всячески пытается уклониться от принуждения, но будучи свободен пойдет на погибель, лишь бы сдержать данное слово.

— Эй, ходжа, — окликнули его от костра, — что тебе не сидится на одном месте?

Имран вернулся, подсел к костру и зажмурился, ощутив его блаженное тепло.

— О, ходжа, — обратился к Имрану один из охранников, коротавших ночь у костра, — рассказал бы что-нибудь, скрасил бы нам часы ожидания.

Имран вздрогнул, словно пойманный с поличным. Будь на его месте сам ходжа Кахмас, он бы отказался, сославшись на нерасположение. Но Имран боялся отказаться, чтобы не навлечь на себя подозрение. Лихорадочно вспоминая какую-нибудь забавную историю, он в отчаянии поднял голову и вдруг на противоположной стороне костра увидел самого себя. Похолодев, Имран прилип глазами к фигуре, невольно нащупывая рукой свое тело. Тут кто-то из погонщиков, замерзших на своем тюфяке (ведь ночи в степи холодные, даром, что Африка) подошел к костру, желая согреться и подбросил в костер охапку сухого бурьяна. Взметнувшееся пламя озарило лицо двойника, — это был ходжа Кахмас в одежде Имрана, которую сам Имран не далее как утром на него надел. Ходжа Кахмас улыбнулся и негромко сказал:

— Что ты, парень, так растерялся? Расскажи что-нибудь людям, они ждут. Да смелее, говори, ведь ты теперь не деревенщина, а ученый богослов. Посмотри, какая одежда на тебе, не срами ее.

Имран почувствовал необъяснимую теплоту в груди, и легкость во всем теле, сознание его прояснилось. Он огляделся, убеждаясь, что факиха никто, кроме него не видит и произнес, прочистив голос кашлем:

— Я вам расскажу занимательную историю. Она будет короткой, чтобы не утомлять вас, но поучительной.

Итак,

«В городе Марракеш жили два друга. Были они соседями, росли вместе, играли в одни игры. Одного звали Салех, а другого Валех. Когда они подросли, то оба занялись торговлей, ведь торговля у нас, арабов, в крови, несмотря на то, что наш пророк не одобрял торговлю, он больше предпочитал нападать на караваны…» — Имран сам ужаснулся тому, что сказал (видимо, там, где сейчас находился Ходжа Кахмас, подобные вольности сходили с рук), но заметив, что это замечание вызвало одобрение у окружающих, продолжил дальше…

«Как известно, честность — лучший капитал. Удачно распоряжаясь этим капиталом, а также небольщой суммой, взятой в долг у ростовщика, они в скором времени погасили свои долги и приобрели некоторое уважение в среде торговцев. Мало-помалу разница со сделок стала увеличиваться, и тот неосязаемый капитал под названием честность, стал постепенно материализоваться, превращаясь в звонкую монету, то есть стал приносить прибыль. Оба женились, построили дома, и вот наступил момент, который бывает в жизни каждого мусульманина, имеющего достаток, — они созрели для того, чтобы совершить хадж. Ибо, говорит пророк, что человек, имеющий возможность, обязан совершить паломничество к святым местам.

Они подсчитали свои деньги, оглядели домашних и увидели, что все сыты и одеты, и есть крыша над головой. Они назначили день отъезда, объявили об этом и стали готовиться к путешествию.

Случилось так, что за день до отъезда в их квартале загорелся дом у одной вдовой женщины. Сбежались люди, потушили пламя, но имущество все ее выгорело, от дома остались одни каменные стены, и сама она с детьми оказалась на улице. Люди поохали, поцокали языками, дали ей кто монету, кто старую одежду, кто кусок хлеба и разошлись по своим делам.

Вечером того же дня Валех зашел к Салеху и сказал, что он просит прощения, но завтра никуда не поедет, так как деньги, отложенные на хадж, он отдал бедной женщине с тем, чтобы она отремонтировала свой дом. Салех возмутился и стал взывать к разуму своего друга, говоря, что Аллах, осудит такое пренебрежение к святой обязанности мусульманина. Он даже вызвался сходить к этой женщине, объяснить ей все и забрать деньги, предназначенные на богоугодное дело, но Валех был непреклонен. Он еще раз извинился, сказал, что сожалеет, и ушел.

Делать нечего, Салех отправился в хадж один. Долго ли, коротко ли, он уехал, но на исходе дня он увидел впереди на расстоянии полета стрелы пешего человека. Поторопив прислугу, Салех пришпорил коня и сократил расстояние настолько, что можно было рассмотреть путника, — это был никто иной, как Валех. Подло обманув друга, он видимо, пустился в дорогу не, дожидаясь утра, чтобы первым достичь Мекки. Что за выгоду он усматривал в этом, Ваиду было неведомо.

„Может это мне грезится?“ — подумал Ваид и обратился к своим рабам за подтверждением. Несомненно, это был Валех, все узнали его, но как Ваид не пытался догнать Валеха, у него ничего не получалось, несколько всадников не могли догнать пешего человека. Так они и двигались все время, видя перед собой недосягаемого Валеха.

Вернувшись домой, Салех первым делом пошел к своему другу и принялся стыдить его. Но Валех сделал удивленное лицо и сказал, что не понимает о чем речь. Салех пришел в ярость, стал кричать и обвинять друга в вероломстве. Он позвал своих спутников, чтобы уличить Валеха во лжи. Тут вокруг них собралась толпа, и все они подтвердили, что Валех не покидал города, а трудился в своей лавке не покладая рук.

„Но как же так!“ — вскричал обескураженный Салех, — „Я все время видел тебя впереди!“

Так они кричали и спорили, пока не устали, а после этого разошлись, оставшись, каждый при своем мнении.»

Имран замолчал и посмотрел на Ходжу Кахмаса. Тот стоял, скрестив на груди руки, и одобрительно кивал головой.

— Так что же было на самом деле? — спросил кто-то из слушателей.

Имран сказал:

— Конечно же, Валех ни в какой хадж не ездил, но значение его поступка по отношению к бедной женщине было таково, что по богоугодности превосходило паломничество в Мекку. Поэтому Салех все время видел своего друга впереди себя.