Juan Bas - Таверна трех обезьян (пер. Е.Антропова)

Nota Bene. Мило ужин не пошел впрок; я не удивлен, и кроме себя мне винить некого, нельзя было разрешать ему есть оладьи в таком количестве. Невозможно описать, как он изгадил всю плюшевую отделку купе… Поскольку в качестве возмещения ущерба меня чуть не растерзали, я буду вспоминать это путешествие с такой же нежностью, как и визит в Дахау.

Мы застряли на станции Овьедо, куда поезд прибыл до полудня, опережая расписание. Техническое объяснение просто: локомотив ехал со скоростью, существенно выше обычной. Логическое объяснение ужасно: в поезде произошло убийство!

Мой генерал Амансио Бокаррота был обнаружен рано утром в душевой одной из ванных комнат с вилкой из столового прибора в горле, длинные зубцы пронзили яремную вену. Его нашла жена, бедная сеньора Фило, удивленная его долгим отсутствием. К тому моменту вся кровь уже вытекла из тела. Во всяком случае вода, продолжавшая литься из душа, избавила несчастную вдову от жестокого зрелища – целого озера свежей крови.

Убийство произошло во время движения состава, но это не является бесспорным доказательством того, что оно совершено кем-то из пассажиров. Точно так же рассудил комиссар, возглавлявший бригаду секретной полиции, который сел в поезд на полустанке. Убийца мог проникнуть внутрь поздно вечером в Хихоне, прятаться до совершения злодеяния, а затем спрыгнуть по дороге: вспомним еще раз, что нормальная скорость локомотива равнялась черепашьему шагу.

Но каков мотив убийства? Версия ограбления явно не выдерживала критики: генерал был совершенно наг. Я, побуждаемый отнюдь не враждебными чувствами, словно какой-нибудь скудоумный бездельник, но повинуясь долгу честного гражданина и детектива-любителя, поведал комиссару дону Хинесу Пеньоте, производившему впечатление опытного профессионала, о том, как накануне дон Амансио выиграл в покер у Сукарриеты, личности темной и подозрительной.

Узнав, кто подсказал возможный мотив, индепендентист вышел из себя и пожелал свернуть мне шею. «Как беззащитному покойнику?» – ехидно кричал я ему, пока не зевавший инспектор стаскивал его с меня.

Поезд стоял в Овьедо, но всем нам, пассажирам и обслуживающему персоналу, не разрешалось покидать салон-вагоны, пока судебный следователь не осмотрит тело, а нас не допросит полиция.

Генерал расстался с жизнью где-то между восемью тридцатью, когда он отправился в душ, и девятью часами утра, когда его нашла донья Фило.

В это время я уже завтракал на глазах у многих, равно как и мадам Перруш, Одаль и Хасинто: у нас было железное алиби.

Ковадонга в тот момент все еще находилась в постели, в целомудренном одиночестве, но она сослалась на парламентский иммунитет, чтобы избавиться от назойливых расспросов.

Ребольо, ее телохранителю, пришлось в свое оправдание сделать компрометирующее признание: в указанный час он занимался любовью с Магнолией Бернер в ее купе. То же самое заявила и сама девушка, искавшая в сомнительных ласках гориллы утешение в своей беде. Как никак, а она была подругой англичаночки, пропавшей в парке Пикос де Еуропа.

Пикантное алиби Ребольо повергло Ковадонгу в ярость. Что меня ничуть не удивляет, ибо невозможно стерпеть явное отсутствие служебного рвения со стороны наемного охранника, который предавался низменной страсти в тот час, когда по вагонам бродил убийца.

По мобильной связи Ковадонга тотчас позвонила в штаб-квартиру партии в Мадриде и потребовала замены сопровождения. После этого она вышвырнула вон Ребольо, который распрощался с циничной усмешкой, бросив загадочную фразу: «Легко отделался!»…

После утомительного дознания, без намека на алиби остались лишь мрачный Сукарриета (по его словам, он делал зарядку в купе, но никто не мог этого подтвердить) и гвинеец Базилио Монгоно, поваренок с кухни, утверждавший, что просто отлынивал от своих обязанностей, покуривая косячок марихуаны (кристально честный юноша), спрятавшись в кладовке.

Я сполна насладился зрелищем, как потеет Карлитос, пока полицейские обыскивали его купе и купе подозрительного чернокожего (страна расистов!). Меня бы нисколько не удивило, если бы националист оказался убийцей. Можно сказать, пользуясь военной терминологией, генерал нанес ему сокрушительный удар, учитывая, какую кучу денег он выиграл; кроме того, не следует упускать из вида, что у многих из этих сепаратистов есть некая червоточина внутри.

Мое изумление невозможно описать, когда задержали мойщика посуды Монгоно и увезли, надев наручники. У него под койкой нашли наручные часы Бокарроты со следами крови: самые обычные часы «Омега» из нержавеющей стали.

Покидая поезд под возбужденные выкрики с требованием поставить черномазого к стенке, задержанный во все горло вопил о своей невиновности… И, не стану скрывать, я верю ему…

Кстати о моем откровении, будто последняя партия в покер является наиболее подходящим мотивом: оно привело лишь к тому, что близорукий комиссар Пеньота заинтересовался легальностью игорного мероприятия и собирался доложить о нас налоговой полиции и железнодорожному начальству, что поставило меня в двусмысленное положение и стало причиной несомненной и несправедливой враждебности ко мне.

Наконец, тело генерала увезли, скорбящая вдова его сопровождала. Увидев гроб, я втайне отсалютовал ему карандашом (украшенным на конце ластиком в форме головы клоуна), которым делаю записи, и поклялся докопаться до истины. Я разоблачу перед всем миром подлинное лицо кровожадного Сукарриеты: я ни капельки не усомнился в том, что убийца – он. Начиная с этого мгновения я стану пристально следить за каждым, даже самым невинным его движением.

Rendez-vous с чувственной Ковадонгой оставалось вторым пунктом моего скромного плана, и я надеялся привести его к благополучному завершению, если только мне не помешают обязанности детектива.

Фаусто обсудил с властями и своим начальством проблему, следует ли продолжать тур. Послезавтра, в субботу, планировалось прибытие в Сантьяго. Едва ли не половина пассажиров уже решили для себя этот вопрос, не желая задерживаться в проклятом поезде. Они потребовали у компании, чтобы их доставили в город святого покровителя Испании на автобусе.

Остальные, среди них Сукарриета и Ковадонга, предпочли остаться, так что выбор мой очевиден.

В конце концов было решено, что выжившие – лично меня покоробило, как бесчеловечно прозвучало это слово – могут завершить маршрут.

Поезд снова отправился в путь во второй половине дня, после обеда, который многие из нас проигнорировали. Ковадонга с мужем, напротив, охотно пошли на свидание с сомнительной пищей в ресторан «Эль Эрисо Алегре» в сопровождении Сабуго, нового телохранителя: неотесанный овьедец, настоящий урод.

Вечером, в дороге, Сукарриета не покидал одного из салон-вагонов. Он увлекся чтением литературной версии биографии предтечи нацизма Сабино Араны (и как только не надоедает одна и та же тема!); я же устроился напротив, через два стола, оттачивая карандаш перочинным ножиком, рукоятку которого украшала эмаль с изображением сурового Растапопоулоса в «Рейсе 714 на Сидней». Мы смотрели друг на друга в упор, исполненные взаимной ненависти, и оба прекрасно это осознавали.

Чтобы нагнать упущенное время, станцию Кудильеро мы промчались без остановки. Поздним вечером мы прибыли в Луарку, малоинтересный городишко: его единственной достопримечательностью, заслуживавшей внимания, было романтическое кладбище, расположенное на скалистом обрыве.

За ужином, где присутствовали все сорок оставшихся пассажиров (омар средних размеров, которого мне попытались всучить, выглядел так, словно его готовили в напалме), нас настигло еще одно дурное известие, явившееся для меня последним звеном в цепи доказательств виновности мерзавца Сукарриеты.

С легкомысленной Магнолией Бернер случился истерический припадок, когда ей сообщили новость: ее подругу Полли Флок нашли, девушка разбилась, сорвавшись с высокого склона Наранхо де Бульнес, очень далеко от места своего исчезновения. Как она умудрилась подняться на эту опасную гору? Рассудили, что такое возможно лишь в когтях гигантского беркута. Если только есть на свете орлы, способные унести упитанное тело весом в шестьдесят восемь килограмм. Птица сбросила бедняжку с пятидесятиметровой высоты, а затем растерзала ей горло чудовищным клювом… И вновь в теле не осталось ни капли крови…

Фаусто совершенно пал духом. Транскантабрийская линия существовала пятнадцать лет. За это время, естественно, случались периодически всякие мелкие неприятности, но никогда и ничего подобного тому, что творилось теперь: два несчастных случая со смертельным исходом и одно убийство.

Правда, я не стал бы спешить с выводами. С моей точки зрения, во всех трех случаях это были убийства, а вовсе не трагические происшествия; насилие над Татсуни и Полли, замаскированное под случайную смерть, и было делом рук маньяка Сукарриеты… Я не представляю, с помощью какого хитрого трюка он сбросил со скалы несчастную англичанку, но я узнаю это…