Сара Груэн - Уроки верховой езды
Я не знаю, как объяснить ей, что ее и мою потерю нельзя сравнивать. Я и сама себе объяснить не могу, почему моя потеря вовсе и не кажется мне таковой. И что же я должна втолковывать Еве?
По ее мнению, мне полагалось бы заходиться от горя и расшибаться в лепешку, силясь его вернуть. Или, преисполнившись черной ненависти, нанять для него киллера. Или учинить еще что-нибудь — ну хоть что-то! А я просто живу себе, и она не в состоянии это понять. Да, я, конечно, сердита на него, тут уж сомнений быть не может… но и только. Умирать от разбитого сердца я почему-то не собираюсь.
Я ждала вспышки. Я к ней морально готовилась. Я знала, что воцарилось лишь временное затишье и я должна набраться сил для столкновения. Но ничего не происходило, и постепенно я успокоилась.
Я как бы стряхнула с себя Роджера, точно змея — старую кожу.
Стоит ли этому удивляться? Я ведь когда-то вышла за Роджера вовсе не потому, что не представляла жизни без него. Я сделала это потому, что Гарри погиб, а меня парализовало и я не особенно понимала, на каком свете вообще нахожусь. До падения все в жизни было ясно и понятно. После него — кто-то могущественный словно бы перевернул карандаш и резинкой стер мое будущее. И небрежно отряхнул измаранную страницу.
«Мы все равно поженимся, — говорил он мне. — Если не будет своих детей — усыновим приемных». Я не особенно помню, как соглашалась на брак, помню только, как обрадовалась, что он от меня не сбежал. От этой головы, приделанной к безжизненному телу. От мозгов на тарелочке. Вот я и поплыла по течению…
Звучит жутковато, но с его уходом мне словно предоставили второй шанс. Вот как я все это ощущаю.
Глава 9
С железной логикой, присущей подросткам, Ева ждет, что утром я отвезу ее на работу. Хотя официально мы типа как бы не разговариваем.
— Мам, ну вставай же! — окликает она сквозь щелку в дверях.
Может, мы и не разговариваем, но на крик это не распространяется.
Я вздыхаю — происходящее порядком мне надоело.
Я выбираюсь из-под одеяла, по обыкновению, нечаянно роняю Гарриет на пол. Она падает и лежит, соображая, что произошло. В качестве извинения я наклоняюсь и треплю ее по щеке.
Когда мы с Евой забираемся в фургон, из-за угла выползает голубой «пассат». Брайан машет мне рукой, я коротко киваю в ответ. Он ни в чем не виноват, но для меня он прочно связан с папиным недугом, и вежливость дается мне с трудом.
Всю дорогу до лошадиного центра Ева молча смотрит в окно. По-видимому, я должна спросить ее, что не так, и докопаться до причины, одолевая постепенно слабеющее сопротивление. Однако сегодня утром я к этому не готова.
Она сидит мрачнее тучи и выпрыгивает из машины чуть ли не раньше, чем я успеваю затормозить. Она громко хлопает дверцей и удирает через двор, даже не оглянувшись.
Я паркую фургон и иду разыскивать Дэна. Он в главном помещении конюшни, собирается давать глистогонное большой рабочей лошади. Конь громадный, темно-гнедой с широкой белой проточиной на голове. Вот это рост — восемнадцать ладоней, не меньше!
Дэн дружески улыбается.
— Привет, Аннемари!
— Привет, — отзываюсь я.
Прячу руки в карманы и прислоняюсь к стене, наблюдая за ним.
Дэн всовывает большой палец между передними и коренными зубами коня, второй рукой вставляет тюбик с лекарством глубоко в рот животному. Конь вздергивает голову, натягивая растяжки, задирает губы. Физиономия у него делается как у осла, готового зареветь.
Я так и прыскаю со смеху.
— Ну у тебя и рожа, приятель!
— Так невкусно же, — говорит Дэн.
Он отступает и кидает пустой тюбик в мусорное ведро. Оглядывается — попал ли — и вытирает руки о джинсы. Потом гулко хлопает четвероногого пациента по шее. Тот продолжает кривиться.
— Вот бедолага, — говорю я.
И подхожу погладить усатую морду страдальца.
— Как его зовут?
— Иван, — отвечает Дэн. — Иван Грозный.
— Он что, соответствует? Действительно грозный?
— Да нет, что ты. Паспортное имя такое, вот и все.
— А у него и родословная есть? — спрашиваю я удивленно.
Отхожу на несколько шагов и начинаю пристально разглядывать Ивана.
— Ты не поверишь, что за лошади здесь порой появляются. Не только старые клячи. Бывают и такие, которым просто не повезло.
Дэн пристегивает чембур к недоуздку Ивана и отбрасывает растяжки к стенам. Карабины лязгают об пол. Дэн ведет Ивана к дверям денника, конь заходит, опустив тяжелую голову и бережно переступая мохнатыми ногами через направляющую сдвижной двери. Дэн идет следом.
Я спрашиваю:
— Ты его тоже на аукционе купил?
— Нет. Около года назад мы получили трех клейдесдалей. Насколько можно судить, он лет пятнадцать безвылазно провел в стойле, на привязи. Света божьего ни разу не видел. Соседи даже не знали, что на этом участке лошадей держат…
Дэн выходит из денника и вешает на крючок красный недоуздок Ивана. Недоуздок, как и сам конь, невероятно огромен.
— Господи Иисусе, — вырывается у меня.
— Когда владелец наконец умер, его дочери обнаружили Ивана и еще двух тяжеловозов стоящими в многолетних залежах навоза и сгнившего сена, а копыта у них были такие, каких я отроду не видал. Надо отдать наследницам должное, они не отправили коней на бойню, а сразу вызвали нас. Одно копыто у Ивана так отросло, что даже загибалось внутрь. Пришлось взять электрическую пилу и отрезать примерно фут рога, представляешь? Только потом можно было что-то с ним делать, и копыто до сих пор не в порядке. Видишь, как он ноги ставит?
Дэн указывает на громадные копыта.
— Пока они не вернутся к нормальному состоянию, если это вообще произойдет, их так и надо будет расчищать каждые две недели…
Я внимательно смотрю на копыта-сковородки. На первый взгляд вид у них не такой уж скверный, но после рассказа Дэна я замечаю, что они несколько перпендикулярней к земле, чем полагается.
— Новому хозяину придется повозиться, — говорю я.
— Мы не собираемся передавать Ивана в добрые руки. Он у нас, как бы это сказать, украшение пастбища!
Я перехожу к другому деннику. Моим глазам предстает паломиновый круп.
Я спрашиваю:
— А тут кто?
— Это Мэйфлауэр.
— Какая красавица! Откуда она? Это квортерхорс?
— Да.
— Как она-то сюда попала?
— Она была лошадью Джилл.
— Ох…
Я оглядываюсь на него — стоит ли продолжать разговор?
— Мутти говорила, что ты был женат…
Дэн мрачнеет.
— Все-то она тебе рассказала…
— Я сама спросила.
— Вот как.
Дэн некоторое время молчит.
— Что же она еще рассказала?
— Что Джилл умерла от рака яичников.
Дэн стоит, упершись одной рукой в дверь денника Ивана. Другая лежит на бедре. Он смотрит куда-то вдаль, сквозь стену конюшни.
— Прости, — бормочу я. — Зря я об этом заговорила.
Ну не создана я для таких вот ситуаций. Я не способна угадать, чего ждут от меня люди: чтобы продолжала расспрашивать или от греха подальше заткнулась.
— Не извиняйся, мне просто… тяжело вспоминать, — говорит Дэн. — Мы все пытались ребенка с ней завести. Два года. Потом поехали в репродукционную клинику, там ее отправили на обычные анализы… У нее даже никаких симптомов не было, вообще ничего. А стали смотреть — сплошные метастазы…
— Господи, Дэн, мне так жаль…
— Ну да, — говорит он. — Мне тоже.
Молчание затягивается, только лошади вздыхают и фыркают в денниках.
— Ну ладно, — напускаю я на себя жизнерадостный вид. — И много у тебя тут украшений пастбища?
— Шестнадцать лошадей и два осла.
— Вот это да!
— Это не считая девяти лошадей, которым мы подыскиваем владельцев. Ну и само собой, жеребят. Хочешь на них посмотреть?
Я на секунду задумываюсь. Я безнадежно опаздываю в офис. У нас кончаются сено и опилки для денников, их надо заказывать, и к тому же близится день получки… Впрочем, это всего лишь обычные заморочки. Выплаты работникам — мой постоянный кошмар как менеджера, но час туда, час сюда — от этого мало что изменится. Особенно если этот час я проведу с Дэном.
— Конечно хочу! Почему нет?
И мы начинаем обход. У меня сердце обливается кровью. К двери каждого денника прикреплен снимок его обитателя, каким тот был в день приезда сюда. Я рассматриваю их, не в силах поверить собственным глазам.
Переднее копыто Ивана формой и размерами напоминало бараний рог. Обитатель соседнего денника представлял собой мешок с костями, почти облысевший из-за паразитов. Все лошади на фотографиях выглядят сущими смертниками. Ничего общего с теми гладкими, довольными жизнью животными, какими они стали сейчас.
Дэн ведет меня в карантин, где приходят в себя травмированные и больные.
У дверей Ева лопатой набивает в контейнер навоз. Заметив меня, она прислоняет лопату к стене и исчезает из виду.
