Герман Садулаев - Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях
– Не то чтобы совсем твои, у тебя в изложении была некая оригинальность… но в принципе – да.
– Почему же ты мне не сказал? Друг?! Товарищ?!
Асланян помрачнел.
– Знаешь, не хотелось тебя разубеждать. Ты был такой вдохновлённый. Я думал, может, ты и до чего-то своего додумаешься. Ведь очень часто открытия делают дилетанты. Я, например, американист. Я ничего и никогда не смогу открыть в американской словесности. Потому что, о чём бы я ни подумал, всё уже описано в сотнях монографий и, что самое страшное, я все эти монографии читал! Зато если я займусь французской литературой, я наверняка увижу там поле для открытий и экспериментов. Потому что я дилетант. Дилетанты благословенны, ибо их будет царство Божие.
– Всё равно. Ты должен был мне сказать. Я выглядел плагиатором. Или идиотом.
– Ты не идиот. Просто ты мало читаешь. Твоя образованность – она такая, узкоспециальная. Иногда это хорошо. Но если занесло в политическую антропологию, то ты должен был сначала прочитать хотя бы пару-тройку книжек. Хотя бы для того, чтобы знать, кто и что уже говорил. Хотя бы по минимуму. Поэтому ты сам виноват.
– Ну спасибо!..
Ауслендер принял обиженный вид, развернулся и ушёл. Так он поссорился с Асланяном. И разочаровался в политической антропологии.
Но после много ещё другого, более важного и ненадуманного происходило в жизни Ивана Борисовича. После перехода на другую сторону Невы неудачливый Ауслендер заболел. С подозрением на воспаление лёгких его госпитализировали. Воспаление лёгких не подтвердилось, но с той поры началась череда медицинских обследований, которые каждый раз открывали в теле Ауслендера опасные и серьёзные заболевания. Вдобавок он потерял работу. Разочаровавшись в политической антропологии, Ауслендер ударился в мистическую философию, благо она была ему хорошо знакома по санскритским текстам. Уж здесь никто не мог упрекнуть Ауслендера в дилетантизме, в незнании первоисточников! Некому было бы упрекать: на всю Россию знатоков санскрита осталось менее роты. Но Иван Борисович не удовлетворялся языковыми штудиями. Свои лекции по санскриту на Восточном факультете он превратил в школу изучения Веданты. Он обучал санскриту на текстах упанишад, и порой казалось, что он преподает упанишады под видом санскрита – так на него ябедничали руководству. Ябедничали и ехиднее: говорили, что Ауслендер стал шиваитом и что на занятиях он промывает студенткам мозги, склоняя к тантрическому сексу. Это была ложь. Но ложь зачастую сильнее правды, потому что более интересна и популярна.
Когда Ауслендеру надоело объясняться и оправдываться перед руководством, надоело ловить на себе косые взгляды коллег и слышать сдавленные смешки редких своих студентов, он просто написал заявление об уходе. Декан принял отставку без ритуальных уговоров остаться.
Без работы Иван Борисович сидел недолго. Скоро Ауслендера нашёл бывший сокурсник Михаил Константинович Жилин. Жилин теперь жил в Москве и делал бизнес с индийцами, применяя свои познания в хинди и бенгали, полученные на Восточном факультете. Михаил Константинович предложил Ивану Борисовичу присоединиться к бизнесу. Иван Борисович попробовал. И, как ни странно, у него получилось. Заниматься бизнесом оказалось не сложнее, чем филологией, и почти так же интересно. Фирма называлась «Ганеша» и занималась импортом замороженных овощей из Индии. Рыночная ситуация благоприятствовала, так как основные поставщики замороженных овощей из Европы, ранее безраздельно владевшие полками в российских магазинах, попали под ответные санкции и вынуждены были освободить торговые площади. Конечно, тот же самый товар, перепакованный, шёл ныне из Белоруссии, и об этом знали все. Но и для индийцев теперь нашлось немного места. Торговля у «Ганеши» цвела, и Ауслендер стал более свободен в деньгах. От этого прибавил в теле и в самоуверенности. Ауслендер стал часто путешествовать. Всё складывалось прекрасно. И совершенно некстати было бы умирать.
Лист III
Брехт
Тёплым декабрьским вечером Иван Борисович и Виктория пошли в театр. Постановку выбирала Виктория. Иван всегда с удовольствием передавал инициативу в руки жены во всём, что касалось отдыха. Да и вообще во всём. В названии пьесы было что-то про Брехта, хотя это был не совсем Брехт, а попурри. Играли выпускники театральной академии, околопризывного возраста молодёжь. Актёры по театральному обыкновению громко кричали, топали ногами по сцене, бегали туда-сюда. Читали стихи Брехта, неплохие стихи. Пели песни на четырёх языках: русском, французском, английском, немецком. Общая идея спектакля была такова: Брехт против войны. Против любой войны, особенно против нынешней. Остроумно показывали известную дикторшу центральных новостей. Видимо, очень не хотели в армию и воевать.
Ауслендер, пока смотрел пьесу, много думал. По-хорошему надо было обсудить свои мысли с Викторией. Но супруга была раздражена, как обычно. И не хотелось говорить, хотелось молчать. Пошли по городу пешком, от театра на Литейном проспекте до конторы на Кирочной, где был припаркован автомобиль. Пока шли, Иван Борисович говорил внутри себя сам с собой.
Война войне. Мир народам. Это всё хорошо, правильно. И что не надо никого убивать. И что из кружечки выльют два патрона. И что дикторша – кукла механическая, аппарат. Всё правильно, всё так. И, значит, не надо нам теперь на Ближний Восток. А куда нам надо? В Египет и Турцию, отдыхать. А что, если нас самих там убивают? Ведь если мы не пойдём никуда, чтобы никого не убивать, то это совсем не значит, что никто не убьёт нас там, куда мы придём просто так, безоружные, и что никто не придёт к нам самим и не убьёт нас тут, какие мы есть, мирные. Ему, этому самому никому, будет ещё и легче, когда так. Но даже не в этом дело, совсем не в этом.
А дело в том, что нам всем всё равно придётся когда-нибудь умирать. Пацифисты своими творениями создают у зрителя или читателя такое впечатление, будто у человека есть выбор между смертью в окопе, на ужасной войне, и прекрасной вечной жизнью в окружении любящих близких, милых и красивых, как в рекламе йогурта. Пацифисты представляют дело так, что у нас есть выбор между бойней и рекламой йогурта. Но из этих двух только бойня реальна, а реклама йогурта – нет. Опции «вечная жизнь» ни в какой комплектации бытия не предложено. Нам всё равно придётся когда-нибудь умирать.
Если мы не умрём на полях сражений, то это не значит, что мы будем вечно жить в своём мирном городе. Если мы не умрём на полях сражений, то мы умрём на операционных столах под скальпелями хирургов или просто в больницах. Большинство современных людей умирают в больницах. Это очень удобно.
Когда человек умирает у себя в квартире, это не очень удобно. Это мешает его соседям. Надо вызывать специальный транспорт. Приезжает специальный транспорт, на нём так и написано: «Специальный», с транспортом приезжает бригада специалистов-труповозов. Часто бывает, что умерший человек жил на седьмом этаже. А лифты узкие, в лифтах можно ездить только стоя. Но труп не может сам по себе ездить стоя. Поэтому труповозы крепко пристёгивают то, что осталось от человека, ремнями к специальным носилкам, заносят в лифт и всё-таки везут его стоя. Это видят разные люди вокруг, и погрузку, и машину «Специальная», и всем неприятно. Даже как-то стыдно, что ли. Не за себя – за него. Вроде нормальный был человек, приличный. И надо же, умер… да, сегодня и не знаешь, чего от людей ожидать. Смотришь – интеллигент, вежлив, одет хорошо. А он в метро у тебя из сумки кошелёк вытаскивает. Или умирает.
Ещё хуже, если человек умирает в публичном месте. На улице или, паче того, в кафе. Люди сидят, пьют, кушают. А он – раз. И испортил всем праздник. Надо же быть таким подлецом?! И хорошо, если это террористический акт. Тогда автоматически приезжают полиция, и скорая, и корреспонденты, и он жертва, а ты, если живой, можешь дать интервью центральным каналам, и всем интересно. А если просто так, ни с того ни с сего, сам по себе человек умирает, тогда совсем гадко, все выходные насмарку.
А в больнице всё очень удобно. В больнице идеально устроена логистика трупов. В хорошей больнице всегда есть свой собственный морг. И когда больной умирает в палате, то быстро приходит дежурная медицинская сестра, или брат, и мёртвого кладут на каталку – на ту же самую, на которой возят лежачих и под наркозом, а что, какая разница, смерть – она же не заразная, – и везут в морг. Если это на высоком этаже случилось, то на лифте, а лифт есть специальный, грузовой, чтобы возить лежачих и мёртвых. Несколько минут – и вуаля! Труп в морге. Не надо специальных машин, специального персонала, ничего специального не надо. Медицинский работник отвезёт труп в морг и тотчас же возвращается к прочим своим обязанностям: например обеды разносить по палатам, если пришло время обедать.
