Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
А директриса заставляет учеников с блокнотиками ходить и записывать всех, кто по коридору бегает. Мне мама запретила этим заниматься и долго возмущалась: «Кого она из вас хочет воспитать?!» Наши учителя быстро этикетку каждому ученику вешают. Если один раз грубо повел себя — все, плохой! А почему нагрубил человек? Значит, кто-то наступил на его любимую мозоль, на болевую точку, за живое тронул. Ведь правда?
Я понимаю: некогда учителям нас изучать. Мне географичка как-то сказала: «У меня пять классов, в них — сто пятьдесят человек. Пока всех в лицо запомню, — четверть проходит. Иной раз ставлю тройку, а сама думаю: «Вася, это тот, рыженький или все-таки черненький? Какой уж тут индивидуальный подход к ребенку?!» Впрочем, я вполне допускаю, что учительница права. Я не имею права претендовать на роль прокурора, хотя, знаешь, набирается множество фактов... Трудно учиться в школе, которая борется за первое место в городе. Знаешь, каких нервов стоит детям беспрерывные проверки, муштра! Постоянно находимся в зажатом состоянии. Часто уроки бывают не в радость. Слабых учеников совсем затюкали. А они ведь тоже в чем-то могли бы проявить себя не хуже отличников. Где уж тут родиться фантазиям, откуда быть свободному, радостному полету мысли? Отдельные талантливые учителя выручают. Находят способы позволить нам раскрыться.
Альбина замолчала. Минуты две мы сидели тихо. Я первой заговорила:
— У меня задушевных учителей нет, но свою математичку я обожаю до потери пульса. Математику из-за нее полюбила.
— А я люблю физику. Мне кажется, что математика плоская наука, а физика — объемная, — глубокомысленно произнесла Альбина.
— Здорово придумала! Мне такое в голову не приходило, — обрадовалась я хорошей фразе. — А у тебя лучшие подруги в школе или во дворе?
— Во дворе, конечно, — как-то сумрачно ответила Альбина. — Одноклассницы даже вредить могут за то, что я отличница.
— Дикость какая-то! Разве отлично учиться зазорно? — искренне удивилась я.
— Завидуют уму, трудолюбию, — объяснила Альбина.
— Зачем завидовать? Каждому свое: кому трактор, кому вуз. Это разумно, — выразила я свое категоричное мнение.
— Все-то у тебя просто! — поморщилась подруга. — Как ты не понимаешь! Им же обидно, если кто-то лучше учится.
— Надо самим стараться и не будет обидно, — опять недоуменно возразила я.
— А если не хочется, если лень? — усмехнулась Альбина, разглядывая меня как музейный экспонат. — Проще свалить свою вину на другого: «Вот, мол, ей повезло с папочкой, а мне нет».
— При чем тут отец? Из нашей школы в МГУ учатся ребята, у которых нет отцов. Нелогично рассуждают твои одноклассницы, — заявила я авторитетно.
— Логично, дорогое ты мое реликтовое чудо! С хорошим папой легче по жизни идти, — с болезненным сарказмом сказала Альбина.
— Мы и без пап пробьемся! Скулить не будем. Все-таки странные твои одноклассницы. Все у них в голове шиворот-навыворот! — с неудовольствием констатировала я, пожимая плечами и до конца не осознавая взглядов городских ровесниц.
Я не принимала их, но они зародили во мне некоторое сомнение и неуверенность. Я устыдилась своей запальчивости, необоснованной категоричности и замолчала.
Глаза Альбины вдруг загорелись теплым светом воспоминаний, и она мечтательно заговорила:
— До шести лет я в деревне у бабушки жила, поэтому сначала здесь, во дворе, не находила друзей. У них свой круг был — чужаков в него не пускали. Как-то я познакомилась с Машей из соседнего двора. Родители у нее богатые, но жестокие. Били ее за малую провинность. Сначала мы боялись друг друга и просто вежливо здоровались. Потом она привела меня к своим друзьям.
Раз гуляем мы около берез. Подъезжает мальчик на велосипеде. Это был Миша. Я вдруг почувствовала толчок, потом мощное головокружение и чуть не упала. Конечно, не поняла, что со мною случилось. Удивилась только. Позже осознала, что влюбилась. Маша с Мишей все время ссорились, а мне хотелось его защищать. Часто получалось так, что он провожал меня домой. Мы чувствовали себя взрослыми.
Но вскоре я подружилась с плохими девочками, стала грубее, к словам нехорошим привыкла. Мы войну ребятам объявили. Чувства к Мише еще оставались, но хорошие моменты были реже. А потом... много было разных встреч, но такого, как в семь лет, со мной больше не происходило. Что-то неуловимо изменилось в наших отношениях. Маша тоже другая стала: пристает к девчонкам и ребятам, боится потерять их дружбу, ревнует всех. Сделалась самолюбивой и двуличной: перед родителями хорошая, а на улице гадкая. Все равно жалко ее. Нескладная у нее жизнь...
Я перебила Альбину:
— Как-то видела странную картину. Еду в автобусе. На задних сидениях расположилась группа ребят, на вид старшеклассники. Ноги на кресла положили. Разговаривали без мата, но очень грубо и развязно. Старушка попросила уступить ей место, а они ее высмеяли. Потом начали через кресла прыгать. Они вели себя как глупые малолетние пацаны, хотя одеты были в красивые дорогие, как у взрослых, костюмы. Вышли мы вместе. Смотрю, а они неожиданно изменились. Идут подтянутые, строгие, воспитанные. Я опешила: они ли?
— У нас в школе тоже есть ребята, которые очень рано научились надевать маски на лицо. Вот и Маша такая. Она издевается надо мной, пытается выставить меня хуже, чем я есть на самом деле. И в классе тоже старается навредить, — вздохнула Альбина.
— Как навредить? — не поняла я.
— Ну, например, дежурю я. Все прибрала, вымыла. А она нарезала на парте бумажек и смеется мне в глаза. Мелочь, а неприятно. Еще зависть у некоторых моих подруг стала проявляться. Самую красивую и умную девочку, «королеву», выставили из компании. Другие пытаются заставлять плясать под свою дудку, натравливают друг на друга...
Странно, но Миша продолжает мне нравиться. А ведь мы все повзрослели. К девочкам он относится так же уважительно, вежливо. С ним всегда интересно. Он очень смелый. Наши ребята к нему тянутся. Теперь Миша свои чувства откровенно не проявляет, только, будто невзначай, неспециально делает мне приятное: то мороженое принесет, то цветок первый весенний, то словом заступится. Я счастлива в эти моменты. Словно теплый лучик из раннего детства возвращается. Всегда хочется видеть рядом друга, с которым легче и светлей...
Иногда сидим своими кучками. Мальчики об одном говорят, мы — о другом. Притворяемся. А сами все поглядываем друг на друга. Мы знаем, что они ждут этих взглядов. Потом вместе идем в березовую аллею. Говорим о пустяках. Но как это здорово! Сколько радости, счастья в этих милых невинных прогулках!
А весной Мишиного друга Илюшку сбила машина. Мы все очень переживали за него. А потом плакали, знаешь, отчего? Нам казалось, что мы самые несчастные с Машей, потому что о нас так не заботятся, как о нем. Мы все преувеличиваем, мы слишком чувствительные и глупые.
Представляешь, возвращались как-то с пляжа. Миша погнался за Машей. Мы вскочили в подъезд и побежали на второй этаж. Маша через окно вылезла на козырек подъезда. Миша за ней. А я придерживала им раму окна. Она вверх открывалась. Неожиданно для себя я бросила раму. Грохот, осколки полетели! Со мною истерика: «Теперь в школу сообщат! Выгонят!» Миша успокаивает. Родители меня поняли, стекло вставили.
А вечером я на крышу побежала к девчонкам. Гляжу: они обломки кирпичей вниз сбрасывают и хохочут. Тут мужчина какой-то прибегает. «Вы, — говорит, — мне в плечо попали!» А я ему: «У нас пикник, мы кукурузные хлопья едим. Здесь чужие пацаны бегали». Наврала с три короба. Спасла подруг. Только после этого случая не могу на крышу лазить. Стыдно за наше поведение.
Опять помолчали. Я пыталась зрительно представить эту картину детско-взрослой игры. Словно очнувшись, Альбина весело сказала:
— Пойдем вместе в два нуля, сбегаем? Я одна побаиваюсь.
— Куда? — не поняла я.
— Куда все «народными тропами» ходят? В туалет. Он у нас во дворе.