Максим Кантор - Учебник рисования

— Так вот, — ярясь, сказал Михаил Зиновьевич Дупель, — пусть серый полковник знает свое серое место. Я на трон посадил, я с трона и сниму. Возьму за ухо, и сниму. Пошлю преподавать военное дело бурятам. Брюкву полоть будет в Караганде, дрянь узколобая. — Дупель ярился и говорил тихо, шипел. — Он думает, если дорвался до власти — так сразу Сталиным станет? Вы у себя в органах хотя бы первые пять классов начальной школы — преподаете? Или только — взрывчатки и яды? Что за криминальная психология? Чуть ухватил кусок и тут же на соседскую тарелку заглядывается. Еще свое не прожевал, а у соседа изо рта тянет. Мечтаете из дворового хулигана вырастить диктатора? О Сталине вспомнили? Ошиблись на сто лет — ситуация в мире другая.

— А какая ситуация? — спросил Луговой. — Вы заходите, Михаил Зиновьевич, что же мы на пороге стоим.

— Времени нет, — Дупель не переступил порог. Он привык поступать так приезжал на три минуты — поговорить в дверях; приезжал в тех случаях, когда телефонного разговора мало, когда надо видеть глаза собеседника, когда надо оказать давление и сломать. — Постоим в коридоре.

— Так ведь подслушают, — всплеснул рукавом Луговой. — Охраны-то сколько!

— Кого подслушают? — спросил Дупель. — Вас? Или меня? Мне — безразлично.

— Вот жильцов взять, — говорил один охранник другому, — у кого, по- твоему, охраны больше?

— У Левкоева?

— А вот и не угадал. Раньше, верно, Левкоева до машины с гранатометом провожали. Бывало, спускается Тофик Мухаммедович по лестнице, а на улице уже черножопые коммандос бегают. Столько абреков нагнал — как воронье слетелись, чистое воронье. А теперь солиднее стал, и охраны поменьше стало.

— У Ивана Михайловича совсем охраны нет.

— Верно говоришь. А почему нет? Его страна охраняет — зачем ему бугай с пушкой? Масштаб всенародный, суетиться неприлично. А все-таки ты мне не сказал: у кого в нашем доме охраны больше?

— У нерусских с верхнего этажа.

— Бритиш Петролеум, думаешь? Опять не угадал. Охраны у них, конечно, много, а вот у кого в нашем доме еще больше? Не знаешь, потому что не вник, как арифметику вести. Если у подъезда встречают, это так себе, ерунда. Если три джипа с мигалками по городу возят, это еще полдела. А вот автобус с аппаратурой напротив дома поставят, да станут писать, как ты в клозете бумажку рвешь, считай: серьезный подход.

— Это у кого такая охрана?

— А у Дмитрия Кротова с четвертого этажа.

— Новый жилец, что ли? Он кто такой?

— Главный по реформам. Чуть что — Кротова зовут. А то разворуют все, и демократии ничего не оставят.

— Так демократы и воруют больше всех.

— Им можно. Вон Кротову гарнитуры носят — небось, не по три копейки.

Грузчики заносили с улицы шкафы и кресла, охранники посторонились, и Дупель, стоящий на лестничной площадке, брезгливо покосился на мебель — он не ценил антиквариат, презирал тех, кто его покупает, и не любил дома, где антиквариатом гордятся.

— Устраиваетесь? — сказал Дупель. — Уют любите?

— Кротов карельскую березу собирает, — объяснил Луговой. — Знаете Диму? Младореформатор. Осторожнее, а то вас шкафом заденут. Зайдем внутрь?

— Хорошо, — сказал Дупель Луговому, — ровно на три минуты. Ботинки снимать? Пол испачкаю, — он наклонился развязать шнурки.

А ведь он не играет, подумал Луговой. Для него спросить так совершенно естественно. Вели ему снять ботинки, он и снимет. И пришел наверняка без охраны. Это не Дима Кротов, который на бронированном лимузине с тремя джипами охраны по Москве катается. Дупель легко и ботинки снимет, и в носках по квартире пойдет — именно потому, что ему ни на кого впечатления производить не надо. Хозяин Сибири, владелец третьей в мире нефтяной компании, мультимиллиардер сел на корточки и развязывал шнурки на ботинках.

— Необязательно, — сказал Луговой. — Домработница вытрет пол. Проходите.

— Спасибо.

Подчиняясь ритму жизни Дупеля, они стремительными шагами пересекли квартиру, прошли сквозь гостиную в кабинет.

— Что за слоны? Африканские?

— Люблю примитивное искусство, — сказал Луговой, — а русских не собираю, противно. Уж если дикарь, пусть черный будет.

— Согласен, — сказал Дупель; он уже забыл, о чем спрашивал, искусство его не интересовало.

— Для русского собирать африканцев, — сказал Луговой, — так же естественно, как для европейца собирать русских. Мой немецкий приятель собирает квадратики русских туземцев, а я привожу маски и топоры из Конго.

— Хорошо. К делу.

— Я только ответил на вопрос. Прошу, — Луговой распахнул двери в кабинет, — располагайтесь.

— У меня три минуты ровно, — сказал Дупель.

— Кротов этот — важный или так, шестерка? — спросил охранник. — Я не понимаю: раз он реформатор, значит, должен быть человек значительный. А если человек значительный, зачем автобус охраны?

— Демократия — дело несолидное. Как в возраст войдет, ему Министерство путей сообщения доверят. Хорошо служить будет, может, оборонную промышленность поручат. Или газ. А пока — демократия.

— Думаешь, расти будет?

— Пока станет, как Иван Михайлович, зубы съест.

— Развели мерзавцев вроде Кротова, — сказал Дупель, — смотрите, не ошибитесь в расчетах.

— Димочка не угодил? — спросил Луговой. — Несправедливо, он мальчик послушный. Характерный юноша.

— Бюджет на карельскую березу спустит.

— Для демократии березы не жалко. Я к Диме с симпатией отношусь. Жена моя от него без ума, а Герман Федорович Басманов без Димы в баню не ездит. Димочка у нас нарасхват.

— Лизоблюд и сволочь, — сказал Дупель.

— Честолюбивый юноша, с фантазией. Комсомолец, выпускал многотиражку на кондитерской фабрике. Потом — горком комсомола, оттуда — в кооперацию. Время задорное было, Михаил Зиновьевич, как устоять? Комсомольские деньги на компьютеры пустил и не сел, заметьте — в журналистику подался. В «Европейском вестнике» поработал, острое перо! Пришел в демократический союз — и глядите, уже лидер. Я, Михаил Зиновьевич, думаю, его премьером делать пора. Кстати, и с вами посоветуюсь: что скажете? Лет через десять и в президенты сгодится.

— Кадры готовите? — сказал Дупель зло. — Мало одного полковника, растите другого? Окружили себя мелкой сволочью.

— Все мы грешные, — Луговой вздохнул.

— Двадцать часов в день работаю, — сказал Дупель. — Что имею, выгрыз непосильным трудом. А ваши Слизкины, Фиксовы, Кротовы — на черных откатах сидят, миллионные взятки в офшоры гонят. Думаете, России надолго хватит?

— Не будем, — сказал Луговой, — не будем обсуждать отсутствующих.

— Я мерзавца Кротова как пример привел, не он один такой. Вы его к себе под бок взяли? Карманы вечером проверяйте. Вертикаль власти! У нас эта вертикаль работает, как лебедка, как подъемный кран: все добро снизу — к себе наверх тащат. Фундамент уже растащили — удивляюсь, на чем дом стоит. Вы разве не знаете про их австрийские счета? Про Швейцарию и Лихтенштейн? Президент в доле? На что рассчитываете, хочу понять?

— А вы, — спросил Луговой спокойно, — на что рассчитываете? Сами полковника привели, а теперь недовольны?

Дмитрий Кротов на четвертом этаже руководил созданием интерьера в новой квартире. Кротов сказал рабочему:

— Не поцарапай паркет! Под ноги смотри! Куда пианино ставишь? Как ставишь? Что ты брякаешь? Мягко надо, деликатно. Уважение к вещам иметь надо! Сто лет паркет лежал — и как новый! А придет дикарь и все сломает. Неужели аккуратно нельзя?

Носильщик, выписанный с Белорусского вокзала, повернул свое бескровное лицо к Кротову, и парламентарию стало не по себе — столько ненависти выражало это лицо. Впрочем, что ожидать от алкоголика-грузчика? Рукоплесканий? Пожалуй, не дождешься. Тут ночами не спишь, обдумываешь реформы, чтобы такому вот пьянице жилось легче, чтобы привести его в цивилизованное состояние, выковать из него европейца — и что же? Спасибо скажет? Обычная социальная зависть люмпен-пролетария. Ютится, небось, в клоповнике на Коптеве, а приезжает сюда, смотрит на семикомнатные хоромы — и завидует. И рожу кривит, и злость не прячет: ему волю дай, он квартиру изгадит, переедет сюда со своей Клавой и подштанники сушить будет на кресле карельской березы. На таких вот Ленин и опирался, им только намекни: мол, забирайте себе буржуйские квартиры, ломайте, корежьте, устраивайте коммунальное жилье — они сразу кинутся с топорами. И как же много их по России, этих ублюдков. Впечатление такое, что не раз уже встречал он это лицо. Вот и в массажном салоне, куда Кротов завернул отдохнуть после парламентских бдений, тоже встретилась ему подобная харя. И еще где-то попадалась ему сходная рожа — тип этот распространен в наших широтах. Алкоголь, мат, скверная пища, бессмысленное существование — все это стирает черты лица на один манер подобно прибою, обтесывающему прибрежную гальку.