Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Не мешая моим мыслям, тихо воркует радио о событиях в районе. Вдруг оно заскрипело, захрипело, выбрасывая обрывки фраз, потом «заокало» и «заекало». Диктор будто передразнивал кого-то. Я его тоже немного подразнила и пошла за спичками. Пора зажигать лампу и повторять устные уроки.
АЛЬБИНА
Я в городе. Мать пошла в библиотеку, а я села в автобус, чтобы поскорее добраться до реки. Свободных мест было много, но я предусмотрительно пристроилась у выхода и даже кресла не стала занимать. Ведь шофер по доброте душевной согласился подвезти меня и еще одного старичка. В салоне в основном рыбаки. Одни дремлют, другие тихо переговариваются, делятся впечатлениями ночной озерной рыбалки. Рядом со мной на заднем сидении, свернувшись калачиком, спит мальчик лет шести, нежно оберегаемый матерью.
Вдруг автобус резко затормозил и остановился. Я слышу, как шофер сердито выговаривает безрассудному молодому человеку, который чуть не попал под колеса:
— Вы же мне чуть аварию не устроили! Еще немного, и мы слетели бы в кювет!
Шофер не хотел брать в заказной автобус грубого заносчивого попутчика, который разволновал его, и к тому же, вместо того чтобы просить об услуге, требовал подвезти его к реке. Старший из рыбаков, видно, торопился домой и не желал выслушивать долгие препирательства обеих сторон, поэтому махнул рукой, приказывая открыть двери. Молодой человек, оглядел салон, подошел к нам и шлепнул малыша по спине так, что тот подскочили сразу сел, испуганно прижавшись к матери. Ребенок ошалело помотрел на мужчину сонными, непонимающими глазами, а молодая мама возмущенно зашептала:
— Зачем напугали ребенка? Мало вам свободных мест?
— Мне это понравилось, — спокойно ответил настырный пассажир.
— Мой сын всю ночь не спал. Нам еще долго добираться. Может, подремлет хоть немного в автобусе. Пересядьте, пожалуйста, на свободное кресло передо мной. Оно более удобное, с подлокотниками, — попросила женщина.
— Может, я тоже ночь не спал, — громко и надменно произнес попутчик.
— Но вы же взрослый, — удивилась женщина. — Наверное, и сын у вас есть. Кольцо вон на пальце.
— Есть сын. Ну и что? Хочу и буду здесь сидеть, — упрямо и нагло заявил молодой мужчина.
Шофер услышал перепалку, остановил автобус и подошел к несговорчивому пассажиру:
— Автобус не рейсовый, Вам оказали услугу, взяли с собой. Так ведите себя должным образом, уважайте людей, находящихся рядом с вами, или покиньте салон на первой же остановке. Посмотрите, дамочка совсем обессилела с больным малышом. Сочувствие надо иметь!
— Где захочу, там и буду сидеть! А выкинуть себя не позволю! У всех равные права, — гаркнул хорошо поставленным голосом уверенный в своей правоте невоспитанный попутчик.
— Имеете не только права, но и обязанности, — возмутился шофер.
— Иваныч! Хватит бодягу разводить! Вези поскорее, устали все! — послышались отовсюду голоса рыбаков.
— Мама, не надо, я потом посплю, — тихо попросил испуганный мальчик и еще теснее прижался к матери.
Не получив поддержки от рыбаков, шофер раздраженно пробурчал: «Не выпустить бы до самого конца маршрута, может, задумался бы о своем поведении». И сел за баранку. «Такой и автобус в щепки разнесет, лишь бы все по его было, — подумала я. — А на вид культурный, аккуратный, наутюженный». Вспомнила про женщин, которые выставили из трамвая пьяного мужчину, обижавшего жену.
Молодая мама еще некоторое время пыталась разъяснять неприятному соседу моральные аспекты поведения в обществе, но, увидев абсолютное безразличие и нежелание понимать, прекратила бесполезный разговор.
Вдали за деревьями замелькала река. Автобус остановился. Я поблагодарила доброго шофера и спрыгнула на землю.
Пробиралась к реке через парк. Занудные дожди смыли яркие краски осени. Поникли блеклые травы. Тут и там вижу еще не осыпавшиеся лохматые кудели их семян. На одних верхушках стеблей травы пух семян как овечья шерсть на веретене, на других — похож на патлатые светлые волосы. Я играю белыми шапками пуха и незаметно для себя оказываюсь на берегу реки. Здесь неожиданно много отдыхающих. Наверное, потому, что сегодня тепло и сухо. Медленно иду вдоль берега, заросшего ивняком. Слышу, как девочка спрашивает у старушки:
— Бабушка, после революции люди изменились или такими же остались?
— Добрее, открытее стали. Раньше, бывало, если хозяйка знает рецепт какого-либо очень вкусного блюда, ни за что не поделится.
— Что еще хорошего ты приметила? — допытывается внучка.
— Теперь достоинство выше денег ценится.
— У дворян оно тоже на первом месте стояло. Я читала об этом.
— Так то у дворян, у господ, — уклончиво усмехнулась бабушка. — Быть бы твоей маме служанкой при них, а она вот на доктора выучилась.
Другой детский голос перебивает их:
— Бабушка! Что такое старость?
— Это когда стоишь на поляне, усыпанной земляникой, а собрать не можешь, — с некоторой грустинкой смеется бабушка.
— Бабушка! А ты знаешь, почему я люблю мелкие фрукты? Потому, что они специально для меня маленькими выросли. Поняла?
— Поняла, поняла, — торопливо отвечает старушка.
— А если я буду пить сливки, у меня будут зубы белые, сливочные? — опять теребит ее малышка.
— Юлечка, не мешай беседовать с твоей старшей сестричкой, надо быть доброй и воспитанной, как говорит Бог, — назидательно произносит бабуся.
Юля наивно возражает:
— А я не слышала, как Бог это говорил.
И снова пристает:
— Бабушка, почитай! Ты добрая мышка из сказки Андерсена. Твой голос для меня самый любимый! Объясни, как может Дюймовочка летать, если ей подарили мертвые крылышки? Ведь у эльфов были настоящие живые, как у стрекоз?
Старушка, восхищенная вопросом пятилетней внучки, что-то старательно толкует насчет моторчика, который, вероятней всего, укрепляется на платьице и приводит крылышки в движение.
Рядом, сидя на поваленной сосне, беседуют двое пожилых людей.
— ...Я теперь на пенсии, «тыбиком» работаю. Совсем невмоготу стало жить, — жалуется один.
— Как это? — не понимает другой.
— Жена каждый день говорит: «Ты бы сходил в магазин, ты бы квартиру помог убрать...»
— Слюнявые жалобы! Ну, ты, братец, даешь! Загнул выше крыши! Знаешь, как трудно пробиться через толщу равнодушия и безразличия, когда тебе постоянно говорят: «Не канючь, молчи в тряпочку, не суйся, куда не просят... сиди и посапывай в две дырочки». Радуйся, что кому-то еще оказался нужным... У одних в носу свербит, а у других в душе, — ледяным тоном закончил второй старик, тот, что тощий.
В его глазах догорали тусклые холодные искорки недоговоренности. Первый старик присмирел, как не выучивший урок школьник.
— Покантовались здесь и будет. Продрог я что-то. Пойдем потихоньку домой пехом? — примирительно предложил худой и продолжил устало и горько: — Ишачил, рогом упирался, думал сносу мне не будет, а теперь вот совсем квелый стал. Искромсала жизнь... Как годы думы тяжелы. А помнишь, как мальчишкой я футболил по улице булку, а ты возмутился: «С ума сошел! Давай съедим». А я что ответил? Допинаю до угла, потом и съедим». Стыдно было на людях поднять...
Старик совсем остыл и обмяк.
Иду дальше. Молодая грустная женщина сидит в шезлонге. В ее молчаливом взгляде, устремленном вдаль, — глубокое раздумье и обида. Дочка лет пяти вьется вокруг нее.
— Мама, я так переживала, так плакала! Боялась, что с тобой что-нибудь случиться в отпуске. Я так скучала! А ты плакала?
— Нет, — продолжая думать о своем, отвечала женщина, — взрослые не плачут.
— Я же видела, как ты плакала, когда папа на тебя кричал, — широко распахнув большие черные глаза, удивленно заметила малышка. — Мамочка, я знаю, у тебя нервы, но ты не сердись, сразу всех прощай.
Мать печально и смущенно потупилась.
