Маргарита Хемлин - Клоцвог
Миша же тащил часы на кухню и там занимался починкой. Эллочка в возрасте даже шести лет проявляла ужасающее легкомыслие. Это, конечно, понятно. Она у меня не сходила с рук, я сдувала с нее каждую пылинку и буквально следила за каждым ее шажком. Взросление проходило медленно, и понятие опасности застилалось уверенностью, что мама оградит во что бы то ни стало.
В общем, Миша, когда ушел в школу, не убрал детальки в специальную коробку. Эллочка за чем-то зашла одна на кухню. По причине детского любопытства схватила колесико с зазубринками и стала с ним играть. Оно было блестящее и красивое, поэтому привлекло внимание девочки, и от восторга она уже не знала, что с ним делать. Эллочка сунула колесико в рот, как леденец.
Я заметила неладное, когда Эллочка стала задыхаться. Понятно, что горло поцарапалось острыми краями колесика и начало кровить наружу. Не знаю, каким образом, но материнский инстинкт помог мне сохранить жизнь моей доченьки. Я извлекла колесико и потом так крепко сжала его в кулаке, что и себе глубоко поранила ладонь.
Пришел из школы Миша, быстро поел. Потом он уселся за часы.
Я вошла к нему на кухню, положила колесико перед его глазами.
Нарочно не вытерла его от крови: и моей, и Эллочкиной.
— Вот. Полюбуйся. Твоя сестра чуть не погибла.
Миша взял колесико, повертел на все стороны, осмотрел зазубринки на свет. Может, проверял, не искривлено ли что. И не отреагировал. Даже не стер при мне кровь.
Я рассказала Марику случившееся в лицах. Он расстроился поведением Миши, но делать разбирательство отказался.
— Всякое бывает. Думаю, после такого Миша будет убирать. Еще лучше — попрошу его заниматься с часами только в моей комнате. Строго попрошу. Главное — он не специально.
Да. Марик тоже правильно выделил основное: «не специально».
Учебный год приближался к концу. Разговоры о поступлении в вуз со стороны Миши не велись. Он и раньше говорил о своих планах с большой темнотой, но теперь совсем замкнулся и просиживал с часами вместо учебы. Часто пропускал школу, ссылался на плохое самочувствие, потерял аппетит.
Я решила, что ему пришла пора испытать первое светлое чувство влюбленности. Ждала, что это как-то проявится в домашнем быту. Но нет. На свидания Мишенька явно не ходил, по телефону девочкам не звонил, одевался неаккуратно. По учебе Мишенька съехал на сплошные тройки, что меня особенно трогало в отрицательном смысле.
Будущее Мишеньки оставалось для меня тайной. Такими темпами впереди была только армия. Сомневаться, что его не возьмут, не приходилось, так как здоровье и внешний вид не давали к тому надежды.
Как-то я намекнула Мише насчет усиленной подготовки к вузу. Может, его бы взял на буксир хороший репетитор или несколько. Миша ответил, чтобы я не тратила сил на свои нервы. Высшее образование — не главное, он убежден. Специальность он выбрал буквально благодаря Марику. Часы — вот его интерес и склонность. А тут его главный репетитор — Марик.
Я смирилась. Если бы Мишенька хоть к чему-то в своей прежней жизни проявлял длительный интерес, тягу к знаниям, усидчивость. Но нет, такого не было. Повзрослеет и изберет себе специальность по душе. Таково было мое святое убеждение, основанное на наблюдениях за характером сына.
После нашего разговора у меня с души упал камень. Я сделала все, что могла. Предупредила, объяснила значение образования. Миша — взрослый человек, и если чего-то не осознает, то впоследствии осознает. Это закон. Принуждение никогда ни к чему положительному не приводит.
Выпускные экзамены он сдал на четверки и тройки. Помог природный ум. Назавтра после получения аттестата зрелости уехал. Как сказал: сначала в Киев, потом в Остер на все лето.
Восемнадцати Мише еще на тот момент не исполнилось, но я выдала ему на руки сберкнижку с алиментами Мирослава.
Сказала:
— Покажи отцу, он с меня обещал стребовать четкие объяснения, куда и как я тратила все годы его деньги. Пусть видит, что ничего отсюда не взято с условленного срока. И сам ознакомься. Если хочешь, сейчас же снимем всю сумму, и ты распорядишься. Как знаешь. Не думаю, что надо быть в этом вопросе формалистами.
Миша секундочку подумал и попросил снять все деньги, чтобы он их взял с собой. Да. За шесть лет накопилось немало.
Вместе с тем я вручила Мише некоторую немалую сумму от имени Марика для материальной помощи маме.
Эллочке подходило время идти в первый класс. Она умела читать и немножко считать. Я занималась с ней в качестве домашней учительницы.
В то лето я, Эллочка и Марик отправились на море, в Феодосию. Уже много лет мы снимали там одно и то же место у некоей старушки. Без удобств, зато из окна был вид на прекрасный куст розы, которая горела алым цветом и приветствовала нас каждое ясное крымское утро. До пляжа — пять минут, до базара — десять.
Обычно мы проводили на море один месяц. Но в том году в виде исключения Марик настоял, чтобы мы с Эллочкой задержались до середины августа. Девочке нужно было оздоровиться перед школой насколько можно.
Марик побыл с нами двадцать дней и уехал в Москву. Мы остались женской компанией.
Не секрет, отдых молодит. Мне тогда исполнилось тридцать семь лет. Кто из женщин пережил такой возраст, помнит, что это женский расцвет. Я без устали бегала по горам на экскурсиях, и спутники принимали нас с Эллочкой за сестер. Случились и невинные ухаживания, на которые я, конечно, отвечала лишь легкой улыбкой.
И вдруг однажды на пляже, когда я наблюдала с берега, как Эллочка бултыхается в лягушатнике, как взбивается бурной пеной неглубокая вода под детскими ручками и ножками, мне показалось, что у меня только один ребенок — Эллочка, а Мишеньки нет и не было. Что не было всей моей предыдущей жизни, которая была полной испытаний и невзгод. А раз так, я должна во что бы то ни стало обеспечить именно Эллочке счастливую жизнь. Быть рядом с ней везде и всюду.
И как тягостное дополнение — гнетущая мысль о Мише, который находился то ли с Мирославом, то ли с мамой, Блюмой и Фимой за много километров от меня и от моего материнского сердца. И мое сердце ничего не чувствовало по поводу моего дорогого сына.
Но дело не в этом.
Я решила устроиться в ту же школу, куда мы отдавали Эллочку. Мы с Эллочкой срочно прервали отдых и вернулись в Москву.
Мое среднее специальное образование с отсутствием стажа практической работы уже не приветствовалось в школе-десятилетке. К счастью, там же, только на втором этаже, располагалось учебное начальное заведение для умственно отсталых детей, где учителей не хватало. Мне предложили такое место с опаской и уверенностью, что я отвергну. Однако я согласилась, лишь бы круглый день быть рядом с Эллочкой.
До занятий оставался некоторый запас, и я ходила в библиотеку, читала научно-методическую литературу.
За неделю до 1 сентября пришла телеграмма от Мишеньки:
«Сообщите получение призывной повестки. Миша».
Мы с Мариком расшифровали данное заявление следующим образом: никуда Миша поступать не собирается, а собирается служить срочную. Восемнадцать ему исполнялось 20 сентября, и, если до того времени повестки не будет, значит, он явится к весеннему призыву.
Да. А позвонить матери и подать родной голос нельзя. И к тому же легкомыслие — можно не успеть с явкой.
У меня промелькнула мысль на несколько дней съездить в Остер, изучить, что там и как. Однако в школе уже пошли мероприятия перед началом учебного года, учительское собрание, раздача учебников. Мне не хотелось начинать жизнь в коллективе с отсутствия. Не говорю уже об Эллочке.
В осенний призыв повестка Мише не пришла.
Я все силы бросила на Эллочкину учебу и свою работу. Я идеалистка и к тому же хотела, как лучше. Тогда мы еще не знали закон, что если хочешь, как лучше, то получается, как всегда. И это не шутка для красного словца.
Эллочка, вместо того чтобы радоваться моей близости на протяжении учебного дня, в школе меня стеснялась. Когда я на переменке спускалась к ней с верхнего этажа, из-за решеток, которые отгораживали отделение для умственно отсталых детей, она с неохотой отвечала на мои вопросы. О поцелуях и объятиях речи не стояло. Она даже при подружках избегала называть меня мамой.
Да. Я сама своими руками проложила огромную пропасть между собой и своей дочерью. Я для нее и ее товарищей — учительница больных идиотов, и потому сама отчасти идиотка. А между прочим, так называемые нормальные детки плевались не хуже умственно отсталых — выражали взаимность на высшем уровне. Да, никогда не знаешь, какой жестокости ждать от детей.
Что касается мучительного времени, которое я проработала в школе, мне оно дало много. В частности, я пыталась взять хорошее, помимо умственного аспекта: шапочки такого фасона, чтобы обязательно завязывать под подбородком, рукавички на резинке, чтобы не терялись, не портфель, а ранец, так как его труднее забыть в неположенном месте. Но тут необходимо сразу твердо приучить ребенка надевать его на спину, а не тащить по земле. Везде, где только возможно, надо намертво зашивать, а не надеяться на пуговицы и молнии. И много мелочей, которыми родители нормальных детей пренебрегают в связи со смешным видом. Я тогда сделала вывод: смешного вида не бывает, если есть серьезная суть.
