Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни

— Не сегодня, Чарли, — ответил Пирсон. — У меня полно работы. Может быть, завтра?

Дорнбергер заглянул в свой ежедневник:

— Завтра я сильно занят. Давай послезавтра. Я приду к тебе в кабинет.

— Договорились. Но почему бы тебе не сказать об этом деле сейчас, по телефону? — В голосе Пирсона проскользнуло любопытство.

— Нет, Джо, лучше я приду и мы поговорим лично, а не по телефону.

— Хорошо, Чарли. Увидимся послезавтра. Пока, — ответил Пирсон и сделал знак Баннистеру положить трубку на рычаг. Затем повернулся к Александеру: — Все устроилось. Ваша жена, когда придет срок, будет рожать в клинике. Как сотрудник вы получите двадцатипроцентную скидку.

«Как он просиял, — подумал Макнил. — Радуйся, радуйся, дружок. Старик сегодня в хорошем расположении духа. Но будь начеку, такие моменты случаются не часто, бывают и другие, и они едва ли придутся тебе по вкусу».

— Одну секунду. — Доктор Дорнбергер улыбнулся молоденькой практикантке, вошедшей в его кабинет, когда он разговаривал с Пирсоном, и кивком указал на стоявший сбоку от стола стул.

— Спасибо, доктор. — Вивьен Лоубартон принесла историю болезни, которую Дорнбергер хотел просмотреть. Обычно врачи не пользовались услугами медсестер и сами ходили в отделения за историями. Но сестры любили Дорнбергера и часто оказывали ему разные мелкие услуги, и когда гинеколог несколько минут назад позвонил в отделение и попросил принести историю болезни, дежурная сестра тут же отправила Вивьен в его кабинет.

— Я не люблю делать несколько дел сразу. — Дорнбергер карандашом записывал в карточке сведения, сообщенные ему Пирсоном. Потом, подробно расспросив и осмотрев пациентку, он сотрет карандашные записи и заполнит карточку чернилами. Не переставая писать, он спросил: — Вы новенькая?

— Совершенно верно, доктор. Я четвертый месяц учусь в школе медсестер.

У девушки был нежный мелодичный голос, к тому же она была очень хорошенькой. Интересно, не переспала ли она уже с каким-нибудь интерном или резидентом? Или все изменилось с тех пор, как сам Дорнбергер был студентом? Иногда гинекологу казалось, что нынешние интерны и резиденты стали более консервативными. Жаль. Если это так, то они лишают себя больших удовольствий. Вслух он, однако, сказал иное:

— Я говорил с доктором Пирсоном, нашим патологоанатомом. Вы с ним знакомы?

— Да, — ответила Вивьен. — Наша группа уже побывала на вскрытии.

— О Господи! И как вам… — он хотел сказать «понравилось», но передумал, — показалось это действо?

Вивьен на мгновение задумалась.

— Сначала оно меня потрясло. Но потом стало даже интересно.

Он сочувственно кивнул и отложил заполненную карточку. Сегодня был спокойный день. Можно было закончить одну работу, а потом не спеша приняться за другую. Он протянул руку за историей болезни.

— Спасибо. Это займет всего минуту. Вы сможете подождать?

— Конечно, доктор. — Вивьен даже обрадовалась возможности несколько минут отдохнуть от суеты отделения и поудобнее устроилась на стуле. В кабинете работал кондиционер и было прохладно. В сестринском общежитии такой роскоши не было.

Вивьен рассматривала доктора Дорнбергера, пока он изучал историю болезни. Наверное, он ровесник доктора Пирсона, но выглядит совершенно по-другому. Пирсон круглолиц, с выступающей нижней челюстью, тяжеловесен. Доктор Дорнбергер худ и угловат. В отличие от Пирсона густые седые волосы Дорнбергера тщательно расчесаны на пробор, а больничная форма безупречно чиста и отутюжена.

Дорнбергер отдал Вивьен историю болезни.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Было большой любезностью с вашей стороны принести мне историю болезни.

Он очень живой, подумала Вивьен, в нем есть изюминка. Она слышала, что Дорнбергера очень любят его пациентки, и теперь поняла, что в этом нет ничего удивительного.

— Надеюсь, мы еще увидимся. — Дорнбергер встал, проводил Вивьен до выхода и открыл перед ней дверь. — Удачи в учении.

— До свидания, доктор. — Она вышла, оставив за собой едва уловимый аромат духов.

Каждый раз, подумал Дорнбергер, встреча с юностью заставляет его удивляться себе. Он вернулся к столу, сел на крутящийся стул и задумчиво откинулся на его спинку. Потом машинально достал трубку и принялся ее набивать.

Он проработал в медицине полных тридцать два года. Через неделю будет тридцать три. Это были насыщенные годы, сторицей вознаградившие его усилия. Финансовых проблем доктор Дорнбергер давно не испытывал. Четверо детей давно выросли. Теперь у них были свои семьи, и они с женой могли спокойно жить на собранный за годы совместной жизни капитал. Но будет ли он доволен, уйдя на пенсию и живя за городом простой деревенской жизнью? Не станет ли ему скучно?

Дорнбергер неизменно гордился тем, что как врач всегда был в курсе последних научных достижений. Уже давно он поставил себе цель, чтобы ни один более молодой коллега не мог превзойти его ни в оперативной технике, ни в знаниях. В результате Дорнбергер продолжал до сих пор жадно читать медицинскую литературу, выписывал множество медицинских журналов, которые прочитывал от корки до корки, а иногда и сам писал в них статьи, не пропускал заседаний медицинских обществ и был их активным членом. В самом начале своей карьеры, задолго до того, как это стало модным веянием, он понял целесообразность узкой специализации и выбрал акушерство и гинекологию. Он никогда не жалел о своем выборе и часто думал, что именно его специальность позволяет ему душой оставаться молодым.

Уже в середине тридцатых, когда в США только начали создаваться специализированные медицинские советы, Дорнбергер был уже состоявшимся специалистом в своей области. Он тогда, с учетом своих достижений, получил сертификат без экзамена и до сих пор этим гордился. Приятное воспоминание подхлестывает его и заставляет держаться на уровне.

Тем не менее он никогда не завидовал младшим коллегам. Почувствовав, что они грамотны и добросовестны, он уступал им дорогу и помогал словом и делом. Он, например, восхищался О’Доннеллом, глубоко его уважал и считал приход молодого врача на пост главного хирурга клиники Трех Графств самой большой удачей этого лечебного учреждения. Сам Дорнбергер буквально воспрянул духом после того, как О’Доннелл начал свои преобразования.

У Дорнбергера было много друзей. Некоторые были его коллегами по цеху, других он находил в самых неожиданных местах. Джо Пирсона можно было смело отнести ко второй категории. Как профессионалы, они по-разному смотрели на многие вещи. Дорнбергер, например, знал, что в последние годы Джо Пирсон практически перестал читать специальную литературу, и подозревал, что во многих областях старый патологоанатом безнадежно отстал от жизни. В результате и как у администратора у него тоже возникли проблемы, вскрытые на вчерашнем совещании. Однако узы, связывающие этих двух людей, за много лет стали необычайно крепкими. К собственному удивлению, на врачебных конференциях Дорнбергер обычно становился на сторону Пирсона, а в частных разговорах яростно защищал отделение Пирсона от необоснованной, на его взгляд, критики.

Замечание, высказанное Дорнбергером на клинико-анатомической конференции десять дней назад, было выдержано именно в таком духе. Кажется, все заподозрили его в сговоре с Джо Пирсоном. Гил Бартлет, например, сказал что-то вроде этого: «Вы с ним друзья, и он никогда не нападает на акушеров». Дорнбергер успел забыть эту реплику в точности, но теперь вспомнил прозвучавшую в ней горечь. Надо было воздержаться тогда от замечания. Бартлет — хороший врач, и Дорнбергер решил сердечным обращением с ним загладить свою невольную вину.

У Дорнбергера были и свои личные проблемы. Увольняться или не увольняться? И если увольняться, то когда? С недавнего времени он, несмотря на хорошую физическую форму, начал уставать от работы. Всю свою профессиональную жизнь он работал по ночам, но теперь ночные звонки стали его утомлять. Вчера за обедом он слышал, как Керш, дерматолог, говорил одному интерну: «Сынок, иди к нам заниматься кожными болезнями. За пятнадцать лет меня ни разу не вызвали в клинику ночью». Дорнбергер рассмеялся вместе с остальными, но втайне позавидовал дерматологу.

Пока он по-прежнему великолепно справляется с делом. У него, как и всегда, ясный ум, твердая рука и острый глаз. Но Дорнбергер внимательно следил за собой, зная, что не станет колебаться при первых же признаках упадка. Тогда он освободит место и уйдет. Он видел, как это ужасно, когда старики слишком долго засиживаются на своих местах.

Что касается его, то он пока останется в должности на следующие три месяца, а потом будет видно.

Тем временем Дорнбергер плотно набил трубку табаком и потянулся за коробком спичек. Он уже собирался чиркнуть спичкой и прикурить, когда раздался телефонный звонок. Отложив трубку и спички, он поднял телефонную трубку: