Петер Розай - 15 000 душ
— Работаем!!! Работаем! — застонал Диамант с усталым видом и дотронулся до наушников. — Объявляю шах! — В его глазах вспыхнули искорки, словно глазницы были набиты стеклянной крошкой, рот открылся.
В тот же миг один из засевших на скале спрутов втянул переливающиеся щупальца, густо обсаженные горными клопами, и крепко обвил ими свою темную, мерно пульсирующую сердцевину: теперь он напоминал круглую шутиху, высотный шар, который, казалось, вот-вот взорвется, плотный букет роз посреди вьюжной ночи. — Тут раздалась звонкая, пронзительная трель! Отвесные стены отозвались многократным эхом. — Это спрут издал клич, который летел к ним, но потом, подхваченный ветром, затерялся в просторах заснеженного делового квартала.
Диамант с трудом поднялся. Хотя на его лице лежала тень, было видно, что оно лоснилось от пота.
— С этим вроде все, — сказал он, — теперь приготовим эликсир!
Почти машинально он снял черные туфли.
Тут он обратил внимание на Клокманна.
— С вами все в порядке? — вежливо спросил Клокманн, боясь, что он заявился некстати. — Меня не было чертовски долго. Я сожалею.
Тем временем он уже шарил горящими глазами по дольменам бутылок.
— Пустяки! Со мной все в порядке, — Диамант потер рукой набрякший загривок и потянулся, откинув назад руки и все еще сжимая в кулаке рукоятку охотничьего ножа.
— Это не рак! Думаете, это рак?! Это зоб, только и всего! — Он рассмеялся. Тихо бормоча себе что-то под нос, он занялся бутылками; откручивал проволочную уздечку.
— Ну, как вам понравилось?
— Понравилось не то слово, — пылко ответил Клокманн. — Я просто ошеломлен.
Нужно было выразиться яснее, но мысли его были заняты другим: крепкое мартовское пиво? Бочковое? Игристое вино? Охлажденный сосновый ликер? — Душа у него горела.
Диамант отпихнул в сторону вонючие туфли с развязанными шнурками. Попыхивая своей толстой сигарой, он бесшумно прошел по меховому ковру.
— Так! Вот котел для пунша! — Он по очереди опрокинул бутылки, переливая их содержимое в котел.
Гляди-ка! От напитка исходило волшебное сияние! Он отливал опаловым блеском! Цианистый калий? Ярь-медянка?
— Что это такое? — спросил Клокманн. Ничего подобного он прежде не видел.
— Что же у нас тут такое, приятель? — ответил вопросом на вопрос Диамант, притом весьма фамильярно, Переутомился, что ли? Или хочет создать неформальную обстановку?
Клокманн заметил, что в этой маслянистой, почти вязкой жидкости плавятся монеты: серебряные, золотые, платиновые. И тут же плавают увесистые куски мяса для гуляша, маленькие, ароматные колбаски, волосы, кожа и тому подобное: кровь.
— А как это на вкус? — голос у него едва не задрожал.
— Сейчас узнаете, — сказал Диамант и без лишних слов поднял ковш с эликсиром. — Ваше здоровье! — Вот Клокманн и дождался своего часа!!!
Ваше здоровье, дорогой персонаж! Поздравляем!
Развалившись в пухлых креслах и прихлебывая коктейль, похожий на светлую дымку, они глядели в ночь. По краям котла переливались маленькие радуги.
Между тем пейзаж за окном заметно изменился; показались два небоскреба, парившие в невесомости над котловиной центральной площади, которые только сейчас, вероятно оттого, что все вокруг погрузилось во мрак, явственно выделялись на общем фоне! Словно две скрещенные палочки, которые вот-вот пустят в ход, они нависли над салатом из автомобилей.
— Там у нас приемные, — пояснил Диамант.
Вокруг высились недвижимые исполины, к которым, словно хрустальная вода, ластились отблески мигающих габаритных огней автомобилей. Фасады этих столпов из стекла и стали слабо мерцали. Гигантский риф делового квартала был погружен в дрему: в темную океанскую пучину.
Веселые заросли кораллов глубоко на дне морском! Кишащие живностью!!! Ее тут столько, что и сосчитать невозможно!
Ну, почти невозможно.
В следующий миг небоскребы уже снова походили на хрупкие вольеры, которые звенели от щебетания радарных волн, от стрекотания саранчи. Когда дрейфующая ледяная пелена застилала свет автомобильных огней, виднелись только темные зубцы, черные обломки зубов с расселинами, из которых долетал глухой перезвон пастушьих колокольчиков. Вверх неслось искаженное ветром тревожное блеяние овец. Тросы альпинистов дрожали, как недоваренные макароны. Груды зданий раскачивались и кренились, словно корабли. Альпийские козлы и благородные олени, как дозорные, вздымали рога на краю головокружительных обрывов.
Может, у него начиналась горячка? Смертельно устал? Или все дело в напитке? — При этом чувствовал он себя великолепно! Диамант размахивал своим ледорубом.
— Не бойтесь, они устоят под ветром, — послышался голос Диаманта, указывающего на перекрещенные небоскребы. — А там что? Взгляните!
Поющий спрут лопнул, как фурункул, от взрыва его еще больше разнесло, и альпинисты, как кровавые кляксы, как комары на радиоуправлении, как горящие звездочки, вместе со своими тросами, лыжами и крюками вознеслись в ночное небо, к новым высотам.
— Ура! Ура!!! — Диамант ликовал.
* * *— Вы тут поосторожнее — глаза слепит! — Мистериосо повелительно поднял правую руку, указывая вперед вытянутой ладонью; тут командовал он. Так точно. Его лицо рдело. Волосы напоминали ворсистый пепел.
— Вот она — агора, Клоккманн!
На сей раз Клоккманн назвался Клоккманном. Впрочем, ему уже было все едино. Он приподнял левую ногу. Они бродили вокруг гладких каменных пней. Это были осколки рухнувших колонн. Длинными параллельными рядами тянулись четырехугольные плинты. Там и сям из песка торчали абажуры торшеров. На песке четко вырисовывались изломанные или горбатые тени, которые отбрасывали обломки колонн. Неровная местность была как будто припудрена стеклянной крошкой.
Вон, коврик для спальни, в отличном состоянии! Клочья занавесок, карниз. Бокалы для шампанского, разбитые. Громоздкие капители колонн.
Они тяжело влачились на дюну среди каменных пней. На песке шуршали использованные салфетки. Пахло прогорклым жиром и теплым шампанским. — Впрочем, как знать, — может, ему просто показалось?
Отель? Храм? Бывшая общественная уборная? Два остроплечих орла взлетели с рухнувшего архитрава. Грандиозное было строение. — У Клокманна, которому уже застилал глаза пот, застряла нога между прутьями на раме багажной тележки. Дамская сумочка со сломанным замком скатилась кувырком с обрубка колонны и сползла по склону дюны. — Мистериосо, не останавливаясь, шел вверх. Клоккманн вытряхнул песок из ботинок.
— Осторожно! Свет в глаза! — предупредил Мистериосо — свое имя профессор назвал, когда встретил его несколько часов назад на железнодорожной платформе. Там рельсы просто-напросто обрывались! Чертополох. Ржавые консервные банки.
Вот и снова показался весело пылающий солнечный диск, увесистый и пышный, как яичница из расплавленной руды! На миг солнце раздвоилось в глазах Клоккманна: оно шипело. Оно сочилось. Оно висело на кобальтовом небосклоне, как круглая сковорода, в которой жарилось сало. Воздух был ясный, как чернила; прозрачный, как морская вода. Солнце было похоже на вокзальные часы без стрелок. — Каменные барабаны.
— А это еще что такое? — спросил Клоккманн и указал на зубчатую полоску жести, обернутую вокруг блестящего кольца. — Корона?
Она валялась на песке.
— Это наверняка от решетки на кровати, — сказал Мистериосо и пнул эту штуковину. — Или от какого-то ритуального подсвечника. — Он двинулся дальше.
В общем, старый хлам! Рухлядь. А эти абажуры откуда? На колонны были раньше нацеплены? — Клоккманн проклинал Мистериосо, клял его на чем свет стоит: он-то что на этой экскурсии заработает? Герпес? Горный загар? Астрономический гонорар? Да уж.
На обширной пологой площадке перед храмовым комплексом, куда скатилось несколько каменных барабанов, расположились группами цветущие плодовые деревья. Облака листвы, казавшиеся в солнечном блеске чуть ли не черными, озаряли воздух желтыми, красными и изумрудными бликами, яркими радугами, в которых четко просматривался каждый цвет спектра! В сочетании с белыми цветками возникала какая-то причудливая гамма.
Цветы источали резкий, пьянящий аромат.
— Так, тут еще продолжается жизнь?! — Клоккманн, разинув рот, воззрился на цветы, на листву, на апокалиптическое сияние радужных бликов.
— А как же, — ответил Мистериосо, — а как же.
Солнце лучилось так ярко, что все померкло под пеленой света: черный скорбный свет, если такое можно вообразить, — как в могиле.
Колонны напоминали заброшенные менгиры.
Вокруг них вздымались из песка оголенные обломки, — одни повыше, другие пониже, — подобно осколкам расшатанных от пародонтоза зубов. Ну и пни — тяжелющие, наверное. Кусты розы, вернее, кусты шиповника, густо облепленные цветами, вились между развалин. Кое-где с ветвей свисали кистями ягоды. — Неужели это правда? — Да и на деревьях среди холодного блеска цветов вспыхивали гроздья спелых, налитых плодов: лимонов! Апельсинов! — Снова лимонов!
