Доминик Дьен - Голубой дом
— Что сводит тебя с ума? То, что ты полностью стерла его из памяти?
— Это тоже…
— Память избирательна.
— Вот именно! Почему же она не сохранила его?
— Не знаю. Может быть, потому, что ты хочешь вспоминать из своей юности только те моменты, которые связаны с Аленом и Евой.
— Но почему?
Морис пожал плечами.
— А каким он тебе представлялся? — спросила Майя.
— Ну, для меня он был птицей самого высокого полета. Полностью без крыши, сражался на баррикадах, был в Вудстоке…
— Нет, не так буквально. Я имела в виду — какое место, как тебе казалось, он занимал в нашей семье? Ты можешь это точно определить?
— Не знаю. Я над этим никогда не задумывался.
— Ты лжешь!
— Чего ради мне лгать, Майя? Что ты меня пытаешь? Это было так давно!
— Мне нужно об этом знать! Ты знал, что он любовник моей матери?
— Ты же знаешь, что в те времена все трахались со всеми!
— Ты говоришь в точности, как Ева!
— Ты что, спрашивала об этом и у нее? — В голосе Мориса звучало удивление.
— Да.
— И что она тебе ответила?
— Какую-то ерунду. Даже не помню точно. Что я ошибаюсь, что на самом деле она боролась за освобождение женщин, еще что-то… Она всегда защищается, когда обвиняет меня. За такое долгое время я должна была бы уже к этому привыкнуть…
— К чему? Что она тебе говорит?
— Что я буржуазка!.. Представь себе! Ты считаешь меня буржуазкой?
— Послушай, Майя, это неважно…
— Как! Ты тоже считаешь, что я буржуазка? В самом деле?
— Да какое это сейчас имеет значение? С классовой борьбой покончено! Посмотри на политиков: ты можешь сказать, чем отличается парень из PS от парня из RPR[19]? Они только делают вид, что между ними какие-то расхождения! Чтобы оправдать свою принадлежность к той или иной партии!
— Для меня «буржуазка» звучит оскорблением. В устах моего отца…
— Твой отец умер, Майя. Ты — не он, не мать, ты должна утвердиться в своей независимости. Нет никакого стыда в том, чтобы быть буржуазкой, особенно если ты, кажется, не являешься ничем другим.
— То есть?
— Я ненавижу благонамеренных левых мальков, которые прячут свою нетерпимость и сектантские настроения за спинами крупных рыб. А ты замечала несоответствие между речами этих парней и их отношением к другим людям? Они нарабатывают себе имидж, их никто не волнует. Я совершенно не выношу их лицемерия, выгоды, расчета, стремления к власти. Они-то и есть настоящие буржуа. А у тебя есть искренность. Ты буржуазка, но при этом не хочешь казаться чем-то иным. Ты уважаешь других. Понимаешь, в чем разница?
— Хм… А ты кто?
— Спроси у моих подчиненных. Я не знаю. Я землевладелец, сын именитого гражданина и сам такой же. В то же время я честно защищаю интересы моего городка. Буржуазен ли я? Без сомнения. Мне нет нужды быть сторонником той или иной партии — ни чтобы выдвигать свою кандидатуру на выборы, ни чтобы быть избранным. И это большая удача, потому что почти ничто в этой жизни не бывает полностью белым или черным. А если бы мне пришлось говорить иначе, то я превратился бы в лжеца.
Глава 21
MМАЙЯ слушала мерное дыхание спящего Мориса. Их ночной разговор в столовой продолжался до трех часов утра. Сейчас перед ней снова возникла страница из ее дневника с записью, датированной 11 февраля 1971 года, слова которой запечатлелись в ее памяти. Она спрашивала себя, не подрался ли тогда ее отец с Архангелом, но не могла припомнить шума драки. «Я услышала чей-то плач. Это был папа». В сотый раз она пыталась вспомнить интонацию приглушенных слов, чтобы разобрать их смысл. «Ты собираешься ее забрать прямо сейчас?» Голос Алена был печальным или, может быть, смиренным. Что же это, женского рода, Архангел собирался забрать? Травку? Еву? «А Майя, что ты ей скажешь?» — «Майя уже взрослая, и она тоже долго ждала». Что же Архангел собирался ей сказать, из-за чего ее отец впал в такое состояние? «Я убью тебя! Я тебя убью!» Откуда эта внезапная ненависть у приверженца ненасилия? Майя закрыла глаза, словно для того, чтобы прогнать эти повторяющиеся кошмарные образы. Сердце забилось учащеннее.
Потом она взглянула на мирно спавшего Мориса. «Его жизнь не скрывает в себе никакой тайны. Даже его горести прозрачны. Потому что он сильный и честный. Что до меня, — Майя с нежностью взглянула на спящего мужчину, — моя жизнь — это сплошные лица в тени, неизвестные периоды, вопросы без ответов, скрытые истины… Ты недавно говорил о моей искренности. Может быть, я никогда не лгала другим, но всю жизнь я лгала сама себе».
Майя была уверена, что безупречная дружба, о которой говорила Ева, разбилась в тот вечер. Но почему? Она вновь увидела длинные светлые волосы Алена, которые придавали ему детски-наивный вид. Ты был слишком молод, чтобы умирать! Папа! Мой папа! Ты понимал, что покидаешь меня, даже не поцеловав на прощание? Майя прижалась губами к ладоням, словно между ними заключалось лицо Алена. Папа! Соленые слезы заструились по ее губам. Ей хотелось заснуть, чтобы забыть о его отсутствии, но не удавалось. Она спрашивала себя, оставил ли Архангел своего друга одного или же присутствовал при его агонии. Что он чувствовал тогда? Боль, страх или, скорее, облегчение? Могло ли случиться, что смерть от передозировки была лишь прикрытием? А какую роль играла Ева во всем этом? Где она тогда была? Были ли в самом деле ее мать и Архангел демоническими любовниками?
Когда первые рассветные лучи залили стол и букет лилий на нем бледным светом, Майю все еще осаждали жестокие видения. Отныне Архангел стал для нее виновником смерти ее отца. Боль была настолько острой, что Майя внезапно разрыдалась. Морис крепко прижал ее к себе.
— Ничего страшного. Просто плохой сон.
Сейчас ей больше всего хотелось быть одной.
— Ты уверена, Майонетта?
Она подумала об отце, который точно так же звал ее Майонеттой, таким же ласковым голосом. От этого голос Мориса причинял ее еще большие страдания.
— Честное слово, Морис, больше ничего!
Но ее рыдания только усилились. Майя быстро натянула джинсы и свитер и торопливыми шагами вышла из комнаты, оставив Мориса — одинокого и расстроенного.
Как я могу помочь тебе, Майя, не раскрыв собственных догадок о твоем прошлом? Чем еще, кроме любви и ласки, я могу успокоить твои страдания, нахлынувшие сейчас с новой силой — а ведь ты верила, что новая жизнь, новая кожа будет защищать тебя вечно!
Я люблю тебя такой, какая ты есть, какой ты была, какой будешь, я люблю тебя с невероятной силой — твой смех, твои слезы, твое отчаяние, твое тело.
Как я смогу заслужить доверие, которого ты никогда ко мне не проявляла, которое несправедливо называешь слепым? Смогу ли я быть для тебя светом, без которого ты будешь натыкаться на стены и причинять себе боль? Я люблю тебя, и буду любить, и любил тебя раньше — я смог бы спрягать этот глагол во всех временах, всеми способами, до бесконечности, для тебя, всегда.
Свернувшись клубком на диване в гостиной, Майя перестала плакать. Потребность разыскать Архангела стала для нее насущной необходимостью. Сомнения множились в ее душе, словно раковые клетки. Архангел должен раскрыть ей тайну смерти Алена. Эта убежденность была такой сильной, что ей во что бы то ни стало нужно найти этого человека. Без него она не сможет вернуть себе душевное равновесие.
Но как после стольких лет найти призрак — ведь она даже не знает его настоящего имени! По-прежнему ли он живет во Франции? Ведь на свете столько мест, куда хиппи могут сорваться по внезапной прихоти. Катманду, Форментера, Маракеш кишат этими постаревшими типами. Может быть, Архангел — бродяга и у него нет постоянного жилья. Столько людей усталыми тенями шатаются по улицам! Столько людей, чьи истории больше никого не интересуют, в одиночестве бродят по свету, и никто, в том числе и они сами, уже не помнят своих прежних имен.
Измученная этими мыслями, Майя встала и поставила на проигрыватель первую из Сюит для виолончели Баха. Музыка успокоила ее. Она закрыла глаза и подумала о матери. Вся надежда найти Архангела была отныне связана только с ней. Вновь обретя уверенность, Майя почувствовала новый прилив нежности к этой женщине.
Морис спустился по лестнице, погладил ее по растрепанным волосам и поцеловал в глаза. Они выпили кофе. Потом Морис уехал — до Майи донесся шум отъезжающего автомобиля. Каждый раз, когда он уезжал, ей становилось грустно.
Майя позвонила бабке с дедом, как всегда по утрам. Оказалось, они помнили Архангела, но не знали его настоящего имени. Они не удивились ее расспросам, но потом заговорили о других вещах — о погоде в Париже, о том, что аптека на углу закрылась до конца месяца, о Ребекке, о Бенжамине, о том, как густо пахнет в саду жасмин, и о связанных в гирлянды головках чеснока, которые они попросили Майю им привезти.
