Эжен Ионеско - Наедине с одиночеством. Рассказы

— Скажите Ивонне, чтобы она ждала меня, — крикнул я ей.

— Я с ней не вижусь, — ответила она. — Я не видела ее уже больше года.

— Она вышла замуж? У нее есть дети?

— Четверо, — это было последнее, что я услышал. Официантка исчезла.

Сколько времени прошло с тек пор, как она меня покинула, Ивонна? Месяцы, годы. Время идет быстро. Я уже не раз от многих людей слышал это утверждение. И не впервые сам ощутил, что так оно и есть. Время уходит, время бежит — и вот я уже на краю пропасти.

Я повернул за угол, чтобы вернуться домой. Путь был нелегким. В конце улицы как раз в это время сооружали баррикады. Я поспешил пройти мимо, объяснив, что живу в этом квартале.

— Вы живете на этой улице, — услышал я в ответ, — и не знаете пароль? Ладно, проходите.

Я прошел вперед и увидел, что в другом конце улицы также воздвигают баррикады.

Мой дом находился на середине улицы. Пройдя к подъезду, я заметил, что на баррикадах с другого конца улицы развевается флаг. Он был точно такой же, что и с этой стороны. Зеленый флаг, на котором были изображены полумесяц и сноп пшеницы.

— Ведь это тот же самый флаг! — воскликнул я.

Ко мне подошел старик из домика напротив.

— Скажите это им. Они из одной партии. И убивают друг друга.

— Думаю, что они это знают: у них есть бинокли. Должно быть, командиры враждуют.

Едва я произнес эти слова, как с двух сторон прозвучали выстрелы. Мы оказались под перекрестным огнем. У меня была продырявлена шляпа. Старик рухнул, успев закричать: «Да здравствует!..» — хлестнувшая ручьем кровь помешала мне узнать, что же, по мнению погибшего, должно было здравствовать. Видя, что муж лежит на земле, жена старика, теперь уже вдова, выходившая из дому, испустила страшный крик. И погрозила мне кулаком:

— Все это из-за вас, грязный буржуа!

Выстрелы возобновились, став еще более частыми.

Я быстро вошел в дом, не думая уже ни о старике, ни о его вдове. В подъезде, я бросил шляпу на пол и крикнул:

— Никогда больше не надену шляпу!

— Быстрее, мсье, — поторопила консьержка. — Поднимайтесь в квартиру. Я запаслась продуктами. Есть все необходимое, хватит на долгие месяцы.

— Вы не забыли о…

— Я ни о чем не забыла. Знаю, о чем вы думаете. Я и это предусмотрела. У вас и этого хватит на долго, на годы. Поскольку вы любите одиночество, то не будете страдать.

Лишь бы только не отключили электричество и унитаз работал.

Я взошел на четвертый этаж, открыл дверь своей квартиры. В самом деле, там было все, что мне требовалось. Все. Полным-полно бутылок — бордо, бургундское, савойское, эльзаское, туреньское, минеральная вода — даже коридор заставлен ими. Мешки с продуктами. Крысы и мыши до четвертого этажа не доберутся. Впрочем, я собирался соорудить баррикады возле дверей и окон против крыс и мышей. Возле труб. И яд для грызунов у меня имелся. И даже пистолет. К окнам я пробрался с трудом. Кстати, к счастью, потому что некоторые шальные пули долетали и до окон. Из уголка одного окна я все же мог видеть улицу. Люди на баррикадах двинулись в атаку друг против друга. Выстрелы, грохот, крики ярости, стоны раненых, хрипы, бегущие санитары. Конца этому не было. Вся улица была устлана мертвыми телами. Длилось это дня три-четыре. Погибших сменяли новобранцы. И все это стонало, все это выло, все это пело и бранилось. Люди, живущие на этой улице и не участвовавшие в сражении, казалось, развлекались, наблюдая за происходящим. Они сидели возле окон, распахнутых, несмотря на опасность. Время от времени кто-то погибал. Пули, кружа, настигали и зрителей. Они падали в собственном доме. Или же выпадали из окна: шмяк! На середину дороги, представьте себе. Этих безвинных жертв подбирали люди с баррикад каждого из лагерей. И за это тоже велась борьба: чтобы обозвать противников бандой убийц, не щадящих ни стариков, ни женщин, ни детей. По правде говоря, меня это не забавляло. Меня удручали эти лужи крови, эти горы трупов.

Я пришел к выводу, что медлить больше нельзя. С меня достаточно было этих кровавых горизонтов, этих театрально-кинематографических руин, всех этих событий, которые могли стать темами и сюжетами для целой литературы, для десятков тысяч книг. Пламя пожаров и густой дым закрывали от меня звездное небо нашей космической тюрьмы. В какой-то восточной легенде, кажется арабской, рассказывается о том, что за небесной крышей, за этим покрывалом разливается яркий свет, который мы видим через дыры — звезды?

Я решил забаррикадироваться от всего мира.

Смысла выходить из дому не было никакого. Вода, газ, электричество, отопление — все это превосходно функционировало. Поставлялось по мощным подземным трубопроводам, расположенным на очень большой глубине, и противоборствующие стороны были не в состоянии вывести эти системы из строя. Они разрушали, насколько могли, заводы, гаражи, административные здания. Но поскольку время от времени бойцы были вынуждены отдыхать, они содержали в порядке несколько, улиц, в том числе мою, где проживали их родители, которых они периодически проведывали. Заходили они, вероятно, и в свои мансарды. Размещали в своих домах продовольственные склады, хранили боеприпасы. Правда, время от времени какой-нибудь дом взлетал на воздух, но, как правило, это была случайность. В нашем доме боеприпасов не держали, и никто из его жильцов не приходился родственником кому-либо из сражающихся. Появлялся, правда, один, с длинными волосами и длинной бородой, его приводила единственная из нашего дома участница этих славных событий — дама с собачкой, у которой — такое совпадение — как раз недавно умер муж. Спустя какое-то время к ней стал приходить другой повстанец, тоже с бородой и с совершенно выбритой головой, который, по идее, должен был принадлежать к противоборствующей армии воюющего народа. Двойная игра это называется. Несколько раз они сталкивались у дамы, но поскольку наше здание считалось нейтральной территорией, они ладили между собой.

Я думал об этих трубопроводах, подземных коммуникациях, которые доставляли нам тепло и свет из центра города. Как, должно быть, смеются надо мной мои бывшие коллеги по бюро! Конфликт в нашем пригороде длится уже достаточно долго, и они, наверное, успели разбить за это время в центре города парки с лужайками. Деревья уже выросли, и все там красиво и весело. А я, я заперт в этой опасной зоне, где свирепствуют гнев, ярость, льется кровь и множатся смерти.

В конце концов дошла очередь и до меня, начали стрелять и по моим окнам. Может быть, меня посчитали опасным нейтралистом? Но я ничего не понимал в их схватке. И все-таки какая-то причина должна была быть.

Однажды — уже привыкнув к шуму и опасности — я спокойно читал старую газету, как вдруг мне захотелось выйти в туалет. Оттуда я услышал звон разбитого стекла и, вернувшись в комнату, увидел на диване, на том месте, где совсем недавно сидел, приличный осколок снаряда. Я решил обеспечить себе на дальнейшее надлежащую безопасность, чтобы подобное не повторилось. Нужно было заставить сражающихся поверить в то, что мое жилище — из числа пустующих. Я прислонил к окнам толстые матрасы и подушки, как следует закупорился. В квартиру теперь не проникал ни один луч света.

Затем я перебрался в дальнюю комнату, окно которой выходило во двор. С той стороны никакого шума не доносилось. Света было достаточно, ведь я жил на четвертом этаже, да к тому же на южной стороне, так что даже солнце было видно. Луч, лучи солнца. Маленьких детей отвезли в деревню или в пансионаты в центре города. Родители уехали вместе с ними. Дети старше двенадцати лет были вовлечены в борьбу, рассказала мне, консьержка, показывая в подтверждение своих слов газету повстанцев, найденную у входа в наш дом. Эти дети составили особое военное формирование или что-то в этом роде — «когорту парижских гаврошей», другие, с противоборствующей стороны, — «легион новых Бара». Была еще и третья группировка — «бойскауты пригорода». Этим вменялось в обязанность подбирать раненых из обоих лагерей, красть цыплят и другие съестные припасы. Та часть внутреннего двора, которую я мог разглядеть с высоты четвертого этажа, была заполнена кучей отходов. Куча эта была уже такая огромная, а главное, давняя, что на ней, словно на пригорке, росла трава и даже тянулись к солнцу какие-то цветущие кустики, а то и деревца. Я мог, следовательно, бросать туда свои отбросы, и они со временем превращались в зеленую траву и цветы. Мешки с продуктами и бутылки, которые выстроились по всей длине коридора, я придвинул к самым стенам, чтобы по образовавшейся дорожке, могла пройти консьержка — моя последняя связь с миром пороха и огня, окружавшим меня со всех сторон.

Я поставил свою кровать в дальней комнате. Это был оазис, маленькая Швейцария. Может быть, я нескоро отсюда выйду. Какой покой был в этой комнатке! Как приятно было сознавать, что за этими немыми окнами никого нет. Я знал, что здесь я буду чувствовать себя хорошо, что у меня будет время и помечтать, и выпить спиртного столько, сколько захочу.