Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)

— Что-то не так? — устало удивился Никита Максимович, каким-то шестым чувством угадывая дальнейшее.

— Все так. Купить ничего не забыл?.. Точно?

На выходе его поджидали пятеро подростков в мешковатой одежде.

— Дед, угости травкой! Ну не… как там в ваше время говорили?.. Не жмотись, да!

— Нету у меня никакой травки, грибы вот есть, хотите — угощайтесь! — вместо того, чтобы испугаться, Никита Максимович, неожиданно для себя, обозлился.

— Хорошие грибы? — уточнил один из подростков.

— Конечно, хорошие. Ни одного червивого.

— Не, дед, ну ты реально не того… Как там у вас говорили? Вставляет с них, спрашиваю, хорошо?

— Это не те грибы… — начал было Никита Максимович.

Как вдруг невидимая рука перещелкнула в его сознании тумблер. А почему, собственно говоря, нет? Он ведь знает, как они выглядят, эти правильные грибы, знает места, где за пару часов можно набрать столько — Лилечкина корзинка с верхом наполнится. Вот и к пенсии прибавка выйдет. Надо только почитать, что там по этому поводу закон говорит… А для начала — добраться до дома, до компьютера…

— Ребята, ну давайте по-хорошему, а? А-а-а!..

Сижу на лавочке возле типовой блочной пятиэтажки, в которой живет моя коллега и уже почти подруга.

Жду, когда Иришка вынесет мне книжку… ну и стишки выдумываю от нечего делать, созерцая неровно покрашенную дверь подъезда.

Иришка не торопится. К чему ей торопиться? Сижу, а скука копится. Чего ей не копиться? Трям-пам-пам-пам-пам-пам-пам-пам…

Фантазия цепляет новый ритм, балладный такой. Заветная тетрадочка у меня при себе, варварски вырываю из середины двойной лист…

Думала, сделаю набросок на отдаленное будущее. Но успела даже начисто переписать все в ту же многострадальную тетрадочку. Обычной синей ручкой, за неимением ничего более неординарного. Но, умей я рисовать по-настоящему, а не как дошколенок, иллюстрацию сделала бы именно в таких тонах.

Ну где же Иришка?! И сотовый не берет. А только уйдешь — явится и потом будет долго, нудно пенять.

Благо — уже совсем-пресовсем весна, то есть и замерзнуть не замерзнешь, и стишки о любви удаются… в Любкином духе, конечно.

Служанку звали Региной,а королеву — Жанной.Регина любила бисквиты,и трюфели, и кортиньяк.А Жанна любила жамки,зеленый лук, баклажаны…Эй, трубадур, не лги нам,мы знаем, все было так!Случалось, удрав от свиты,любила бродить в пижамкеи в тапках с помпонами Жанна…эх, счастье — не по балам!А следом за ней бежализадорные призраки замка,бросали ей вслед насмешкии всякий домашний хлам.Простушка попала в дамки,прошла в королевы пешка!Регина носила рюшитак важно и так легко.Зачем ей ходить в дерюжке,зачем ей ходить босиком?Служанку звали Региной,а королеву — Жанной.И жили они в каком-тозабытом Богом году.Регина была желанна,а Жанна была невинна,но обе любили виконта…Ты снова соврал, трубадур!Ведь обе, по воле Венеры,любили слезливо и нервно,любили восторженно, верноне короля, не слугу,а — ежели сказки не лгут —бесстыжего юного графа,повесу веселого нрава,бретера (чуть что — и за шпагу),картежника, мота, гулякупо прозвищу Коновал(его всякий стражник знавал).«Король мой!» — шептала Регина,и грезила Жанна: «Слуга мой!»О, звуки любовного гимна!Как водится, не новасердечная вечная гамма,В основе огромных трагедийлежит, как всегда, мелодрама.А мы-то… мы верим, как дети:Удастся беды миновать.Топор, между тем, наготове,виновный, конечно же, сгинет,друг друга угробят врагини,в легенды уйдет Коновал…Нет-нет, обойдется без крови,ведь обе печалятся втуне:другую короновал.Женился вчера на колдуньеНаш граф, наша боль и услада.А нынче в родные пенатыс женою он радостно мчит.Но ты, трубадур, помолчи,не надо об этом, не надо,ведь это — другая баллада.

Дверь открывается, ее скрип, как ни странно, довольно музыкален. Но выходит не Иришка. На порожках артистически появляется интеллигентного вида бабушка: светлый плащ, очки в коричневой пластиковой оправе, клетчатая хозяйственная сумка. Тоскливо провожаю бабушку взглядом.

Дверь открывается снова. Девически стройная молодая мама выводит на прогулку малыша лет двух. На малыше оранжевый комбинезончик и желтая шапочка с подобием заячьих ушек. Трогательно.

И снова — скрип-скрип. Опять бабушка. Стоп! Это ведь та же самая!..

Становится не по себе. Дежавю… День сурка… Крыша, прощай… Да где же, в конце концов, Иришка?!

…Нет, все-таки не та. Такой же светлый плащ, такие же очки, но на сумке нарисованы эдакие ездовые слоники, стилизованные под изображения из «Рамаяны».

Скрип-скрип-скрип. Молодая мама выводит на прогулку малыша. На малыше комбинезончик и шапочка-зайка. Розовые. Мамочки обе — крашеные блондинки, в одинаковых светлых джинсах со стразами, в ушах — кольцеобразные сережки. Малыши, радостно смеясь, спугивают стайку котят, котята — врассыпную… кажется, не меньше четырех, все одинаковые, темно-серые…

Скри-и-ип… Иришка подает мне субтильную яркую книжицу. Чего-о-о?! И ради этого я почти полтора изображала памятник неприкаянному образу жизни?!

— Книжка — закачаешься! — невинно хлопает глазками Ирочка. — Я полночи читала, оторваться не могла…

Ну, раз полночи — книжка точно про любовь.

В маршрутке читаю аннотацию — так и есть. «Сестры-близнецы, разлученные в раннем детстве, влюбляются в одного мужчину…» Ууу… И название соответствует: «Я и мое отражение».

Преодолевая желание прямо сейчас выбросить книжицу из окошка, запихиваю ее поглубже в сумку.

Ранний летний вечер. Маршрутка быстро заполняется людьми. Улицы полны людей… сколько среди прохожих похожих, а?

И мне вдруг подумалось: а ведь где-то, наверное, бродит и мой двойник?

Книжки, книжки, книжки…

Странноватые у меня в последнее время с ними отношения. И не только с теми, которые придуманы нарочно, чтобы коротать время в общественном транспорте. Но и с любимыми.

Приходят, значит, вчера вечером Лилечка и Маргаритка и тащат… что бы вы думали? Нет, не «Гарри Поттера», а старую добрую сказку, канючат в один голос:

— Теть Люб, почитай!

Вот хитрюги ленивые! Маргаритка очень даже неплохо читает, но слушать-то интереснее, факт? И ведь просекли, что я не могу устоять перед их стремлением к знаниям. Дочь своего отца, что и говорить.

Начинаю — размеренно, с выражением… И вдруг понимаю, что в голове крутится совсем другая история. Такая вот.

Сотвори себе…

(написано лиловой ручкой, почерк не просто школярский, а как у хронической троечницы)

День был праздничный, но в том, что с работой нынче швах, сомневаться не приходилось: отцы города выписали для увеселения сограждан каких-то там столичных комедиантов…

«Свои на горбушку хлеба и луковицу еле наскребают, а тут…» — вяло возмущался он, покачиваясь на стуле.

А по какому, собственно, случаю?.. Ах, да, какой-то умник спонсировал открытие при ратуше общедоступной библиотеки — попросту говоря, унаследовав, в придачу к дому и лавке, кучу пыльных книг, последнее решил сбагрить с глаз долой, да еще и пиар на халяву организовать… Жизнь то и дело подсовывает людям скорлупу… разве что одним — пустую, а другим — со сладким ядрышком внутри… Впрочем, ядрышко может оказаться червивым…

Все, что можно было съесть, съедено было еще вчера. Все, что можно было выпить — выпито позавчера. В углу покачивалась в паутине, как в гамаке, старая сожительница-тоска.

«А не пройтись ли по воздуху?» — подумал он, резко ставя стул на все четыре ножки.

И, свистнув крысе, привычно велел:

— Охраняй!

Улицы, ведущие к Главной площади, были заполнены масками — ну, и просто нарядными людьми. Он поймал себя на мысли, что маски-то, пожалуй, посимпатичнее будут.

На дощатых подмостках пела о любви синюшная девица — синее, в блестках, платье, поддельные сапфиры на шее и в ушах, даже волосы, кажется, отблескивают синим. Он подумал: таким голосом мартовских котов, стоя на балконе, распугивать… вся улица спасибо скажет, да еще и тухлые помидоры вместо цветов обильно преподнесет. Народ-то у нас щедрый, да.

Он шел сквозь толпу, шел мимо разукрашенных лотков со всякой всячиной. Тоска верной собачонкой трусила следом.

Вошел в ратушу.

— Я… того… в библиотеку…