Владимир Царицын - Касатка и Кит
- Где тут у вас… э-э-э, удобства? - Латышев кивнул на дверь в ванную. Эскулап кивнул и повернулся к Женьке. - А вы, Евгений, пока я мою руки, отнесите, пожалуйста, саквояж в то помещение, где я буду врачевать господина…
- Латышева, - напомнил Женька, - Никиту Владимировича.
- …где я буду врачевать вашего товарища, - закончил свою фразу доктор совсем не так, как подсказал Женька. - Поставьте кресло или стул посреди комнаты. Да, окна закройте и шторы задерните. Что, жалюзи? Опустите их.
- Может, свечки зажечь? - попытался пошутить Латышев.
- Что? Свечки?.. Бред! Я - человек традиционных наук. А не шарлатан какой-нибудь. Кресло посредине комнаты, закрытое окно и опущенные жалюзи - это все, что нужно, чтобы меня не отвлекал от сеанса шум улицы и свет фар проезжающих автомобилей. А главное, чтобы все это вас не отвлекало. А по поводу свеч и прочего магического антуража - это не для моей практики.
Тем не менее, все, что происходило потом, сильно смахивало на магический сеанс.
Латышев сидел в кресле посреди полутемной (горели только через одну лампочки по периметру потолка) комнаты. Эскулап, назвавшийся
Эдмондом Яковлевичем Шпильманом, стоял сзади; Латышев слышал, что он тяжело дышит, но что он там делает, конечно, не видел. Никита
Владимирович смотрел прямо перед собой и старался ни о чем не думать. А прямо перед ним, у двери на пуфике сидел Женька и заворожено глядел куда-то поверх Никитиной головы.
- Ну, что? - спросил Женька одними губами. - Чувствуешь что-нибудь?
Латышев пожал плечами.
- А я еще ничего не делаю, - ответил Эдмонд Яковлевич непонятно кому, видимо, обоим. - Я только смотрю. Евгений, будьте добры, уберитесь отсюда к чертовой бабушке. Вы мне мешаете.
- А, ну, да. Я это…, на кухне пока покурю. - Женька удалился.
- Сейчас я сниму спазм, - продолжил Шпильман Латышеву. -
Постарайтесь сосредоточиться и представьте себе свою боль.
- Как это?
- Ну, представьте ее в виде куска пластилина что ли. Только не цветного и не разноцветного, а какого-нибудь нейтрального цвета.
Скажем, серого.
- А бледно-сиреневого можно? - Почему-то Латышеву захотелось видеть свою боль именно такого цвета. Наверное, потому что он терпеть не мог бледно-сиреневый. И вообще - все оттенки сиреневого.
- Бледно-сиреневого? Можно. А вы оригинал, однако… Пусть будет сиреневого.
- Бледно-сиреневого.
- Да-да… Представили?
- Пытаюсь…
- Кусок пластилина у вас здесь. - Шпильман легонько прикоснулся к его правому виску. - Собственно…, и здесь тоже, - коснулся лба.
Пальцы у экстрасенса были теплые, и еще при их прикосновении
Латышев почувствовал странный какой-то щекоток. Он пытался представить бесформенный кусок пластилина бледно-сиреневого цвета в своей голове, а Шпильман в это время надсадно сопел за его спиной.
Вдруг он перестал сопеть и затаил дыхание. Потом радостно воскликнул:
- Опа! Поймал, кажется. Да, поймал. Тяну. Вытягиваю…
Латышев и впрямь почувствовал, что боль уходит. Он сидел и всячески пытался помочь "рыбаку" Шпильману, выталкивал из себя этот мерзкий бледно-сиреневый кусок пластилина.
- Все, - облегченно вздохнул Эдмонд Яковлевич и, выйдя из-за спины Латышева, встал перед ним. Латышев увидел, что лысина эскулапа блестит от пота. Шпильман промокнул ее платком, спросил:
- Ну, как? Легче стало?
- Ничего не понимаю. Голова пустая, словно с этим пластилином вы у меня все мозги вытянули.
- Мозги ваши в порядке. Сейчас вы должны спокойно полежать минут двадцать. И все придет в норму. Если захотите спать, спите. Я вас потом разбужу. В спальню пойдете?
- Нет. Я лучше здесь. На диване.
- Можно и на диване… А мы пока с Евгением на вашей кухне покурим и кофейку попьем. У вас есть кофе?
- Да, конечно. Я сейчас…
- Нет, вы ложитесь. А мы с Евгением сами уж как-нибудь разберемся.
- Да. Женя знает, где у меня что…
Латышев лег и практически сразу уснул. Он спал без сновидений.
Собственно, даже не понял, что спал. Его не успели разбудить, он сам проснулся. И проснулся бодрым и свежим, словно всю ночь отдыхал. Но нет… Он взглянул на часы - спал он ровно двадцать минут.
Вошел Шпильман.
- Проснулись? Замечательно! Теперь снимите-ка свою рубашку и снова ложитесь на диван. Что, думали, небось, что я вас сейчас избавлю от своего общества? Ошиблись, милейший. Я вас еще минут двадцать поистязаю. - Он раскрыл кейс и извлек из него круглую плоскую коробочку с иголками.
- Мне уже хорошо, - неуверенно запротестовал Латышев.
- Я только спазм снял. А сейчас лечить буду. Вернее, вы сами себя будете лечить…
Пошли в ход иголки. Через минуту Латышев был утыкан ими, как дикобраз. Иголки и в груди были, и в руках. Ну, и в голове, конечно.
Шпильман, положив коробочку из-под иголок на журнальный столик, сел рядом на диван. Он сидел молча и о чем-то думал.
- Доктор… Эдмонд Яковлевич, а что со мной было? - спросил
Латышев. - Давление подскочило?
- Давление? Да, давление… Что? Давление? Нет, голубчик, давление у вас в норме.
- Но ведь вы его не измеряли.
- Как это не измерял? А, - догадался Шпильман, - вы имеете в виду, что при замере давления я не пользовался тонометром? А мне он не нужен. Нет, уважаемый Никита Владимирович, давление тут ни при чем…
- А что же тогда?.. В чем причина такой сильной боли?
Шпильман повернулся к Латышеву и пристально посмотрел ему в глаза.
- У вас серьезные проблемы, Никита Владимирович, - сказал он, не отводя взгляда. - Врать не буду. Очень, очень серьезные.
- Что-нибудь с сосудами?
- Вам надо сделать томограмму головного мозга. Не откладывая это в долгий ящик. Обязательно.
- Томограмму?..
- Да. Это совершенно безболезненная процедура…
- Док, ну что вы, в самом деле… Что я не знаю что такое компьютерная томография?
- Вот и чудно. Съездите в клинику, запишитесь… Тянуть с этим делом я вам не рекомендую… Знаете что, в клинике очередь… Там всегда очередь. Но у меня есть один приятель…
- А может, не все так страшно? Я чувствую себя великолепно…
- После того, как я снял спазм. Сколько у вас времени до следующего спазма, никто не знает.
- И вы не знаете?
- И я не знаю.
- А он будет? Спазм…
Шпильман грустно кивнул.
- Но вы же что-то… почувствовали? - спросил Латышев. -
Увидели?.. Что у меня, доктор?
- Я могу ошибаться… Короче, вам необходимо сделать томографию.
Сделаем так. Я договорюсь с приятелем и вам перезвоню. Мы с вами вместе съездим. А потом решим. Я посоветуюсь с коллегами, посмотрим томограмму, назначим лечение…
- А это? - Латышев кивнул на свою грудь, утыканную иголками.
- В вашем случае иглоукалывание - что-то вроде приема витаминов.
Способствует…
- Но не лечит?
- Почему? Лечит. Но не так э-э-э… эффективно, как требуется.
- А что требуется? Может быть…, операция? - спросил Латышев с опаской. Даже, пожалуй, со страхом.
- Повторяю: надо сделать томографию, надо провести комплексное обследование. Будет видно…
Когда Эдмонд Яковлевич Шпильман и Женька ушли, Латышев закурил.
Потом подошел к бару, открыл, плеснул себе виски. Заметил: руки дрожат.
Внутренняя часть дверки бара была зеркальной.
- Что, брат? - спросил Никита у своего отражения, - что-то не так? Испугался операции? Или ты решил, что можешь сдохнуть? Тебе еще рано подыхать, ты еще не сделал главного… А, собственно, чего ты не сделал? А вообще, ты сделал что-нибудь стоящее? Книгу написал?..
Нет. Прочитал много книг, но чтобы написать… Таланта нет? Желания ни разу не возникло? Да просто писать тебе не о чем. Совершенно не о чем писать… Что еще там из древней мудрости? Дерево посадить требуется? Ты посадил хоть одно дерево, Кит? Нет, не посадил. Даже в школе, когда все пионеры как-то по весне сажали деревья, ты сачканул, вызвался навести порядок в зооуголке. Прибрался мал-мал, как попало, а потом насмешливо наблюдал из окна класса, как твои сверстники копают ямы и носятся по двору с чахлыми саженцами. А потом, во взрослой жизни? Только рубил деревья, аж щепки летели!..
Сына ты тоже не родил. У тебя и дочери нет. Что там дочь? У тебя даже собаки никогда не было. Не завел. Лишняя была бы, ненужная, просто мешала бы тебе… Может, ты дом построил? Да много ты домов построил. Вернее, принимал участие в строительстве… В строительстве чего? Зданий. А дом… Нет, брат, не построил ты дома.
Дом - это нечто другое. Ничего ты не построил… И что из всего этого следует? Что жизнь ты прожил пустую и никому не нужную.
Прожил, не оставив следа. Подохнешь ты, и никто о тебе не вспомнит… И по всему получается, что делать тебе здесь, дорогой
Кит, совершенно нечего. Ты ничего не сделал, и теперь уже не успеешь. Ни книгу написать, ни сына родить, ни дом построить.
Почему-то, сказав это, Латышев с грустью посмотрел на компьютер.
"А может, не все так страшно? - подумалось вдруг. - Что это я, в самом деле, помирать собрался? Мне еще как минимум… Нет, конечно, никто не знает каков мой минимум. Но… этот Шпильман не сказал ничего конкретного. Надо сделать томограмму, надо обследоваться.
