Ричард Рив - Чрезвычайное положение
Письмо от директора школы господина Альтмана пришло совершенно неожиданно. Темно-желтый служебный конверт с обозначенным на нем титулом «Служба Его Величества». Скорее всего, поздравление по случаю получения диплома с отличием. Он вскрыл конверт без особого интереса, но, прочитав письмо, страшно обрадовался. Оно было кратким и касалось только существа дела.
«Дорогой Эндрю,
поздравляю с получением диплома с отличием. Стипендия Ван Зила, учрежденная в 1914 году в соответствии с завещанием госпожи Джен Хендрик Ван Зил из Паарля Капской провинции, назначается студентам, проживающим в Южно-Африканском Союзе, находящемся под английским правлением, независимо от вероисповедания, классовой принадлежности и цвета кожи. Стипендия в размере ста двадцати фунтов стерлингов в год выплачивается на протяжении всех четырех лет обучения в любом государственном университете Южной Африки. Пожалуйста, заполните прилагаемые анкеты и немедленно отправьте по указанному адресу».
Черт побери, это могло бы решить множество всяких проблем. Письмо подписано А.-Г. Альтманом, бакалавром искусств. Это как раз то, что нужно.
Эндрю решил упомянуть о письме за ужином. Кеннет сидел, уткнувшись в газету.
— Мириам, а если бы я получил стипендию, как ты думаешь, тогда было бы это возможно?
— Было бы возможно что?
— Учиться в университете?
— А ты получил стипендию?
— Нет.
— Тогда бесполезно об этом говорить.
— Ну, а если бы все-таки я получил, что тогда?
— Не знаю, Эндрю. Право, не знаю. Ведь расходы не ограничатся покупкой книг и платой за учебу. Нужно еще тебя кормить и одевать.
— Я смог бы работать во время каникул.
Кеннет опустил газету.
— А тебе не кажется, что мы и так уже достаточно для тебя сделали?
— Мне хотелось бы лишь одного — продолжать учебу.
— А кто, черт побери, должен тебя кормить?
— Во время каникул я мог бы попробовать устроиться на работу.
— Разве недостаточно, что ты бесплатно жил у нас девять месяцев и все это время мы кормили тебя?
— Я очень благодарен за это.
— Ну, тогда хватит болтать чепуху. Иди ищи работу. Мне пришлось зарабатывать на жизнь с четырнадцати лет. Почему же ты, черт возьми, не можешь?
— Я извиняюсь, Кеннет.
— Вот и помалкивай, или я тебя выброшу отсюда. Ты мне порядком надоел.
Мириам не принимала участия в разговоре. Эндрю извинился, встал из-за стола и печально побрел к себе в комнату. Разговор с Кеннетом убил его. Может быть, ему следовало показать письмо, вместо того чтобы ходить вокруг да около. Из кухни доносились гневные возгласы Кеннета и спокойная речь Мириам.
— Черномазый выродок! Сама и заботься об этом лоботрясе!
Никогда раньше Эндрю не слышал от Кеннета ничего подобного. До этого дня он старательно избегал своего зятя, но был убежден, что тот относится к нему скорее безразлично, нежели враждебно. Эндрю подозревал, что Мириам тоже побаивается Кеннета. Итак, на стипендии Ван Зила и на учебе в университете поставлен крест. Какой внезапный и бесславный конец! В тот же вечер он отправил директору письмо, в котором, не объясняя причин, отказался от открывшейся перед ним возможности.
Проходили дни. Утешительных ответов на его многочисленные заявления не поступало. В школах начались занятия, и в университете тоже шла подготовка к новому учебному году.
Однажды душным вечером — это было спустя неделю, в четверг, — Эндрю отправился к Эйбу. Он был в подавленном и мрачном настроении. Эйб был занят изучением университетской программы по гуманитарным и естественным наукам.
— Я пытаюсь решить, какими предметами стоит заниматься на первом курсе. Что такое, черт побери, логика и метафизика?
— Откуда я знаю!
— В конце концов это не важно. Я решил изучать естественные науки, а не гуманитарные.
— Понятно.
— А каковы твои планы?
— Буду искать какую-нибудь работу.
— Глупо!
— А что мне еще остается? Я родился не в той семье.
— Вряд ли это твоя вина.
— У меня нет любящей мамаши, которая тянула бы меня до окончания университета.
— Постой, постой!
— Я родился в трущобах. Там мне и нужно было оставаться.
— Если ты так будешь себя вести, я склонен с тобой согласиться.
— Я всегда был уверен, что ты согласишься со мной.
— Я на редкость покладистый. Готов соглашаться со всем, что ты говоришь.
— Как это благородно с твоей стороны! Должно быть, очень приятно чувствовать себя покровителем тех, кто лишен возможности выбиться в люди.
— Ты несправедлив.
— Ублажать тех, кто менее привилегирован, чем ты. Я думаю, что в университете ты вполне можешь сойти за белого студента.
— Я не намерен выдавать себя за белого.
— Я полагаю, что ты сделаешь все возможное, чтобы продумать и понять проблемы, волнующие угнетенное негритянское население.
— Эти проблемы касаются и меня.
— Ты напоминаешь мне белых либералов, которые, раскинувшись в уютных креслах, разглагольствуют о несправедливости.
— Я никогда не знал тебя таким, Эндрю.
— Теперь узнал.
— Надо бороться с существующим положением, а не впадать в цинизм и не прибегать к мелким выпадам.
— Я достаточно боролся.
— Бороться никогда не достаточно.
— Иногда я думаю, что мне не следовало вырываться из Шестого квартала. Мне надо было окончить начальную школу и стать подметальщиком или рассыльным. Я вкусил запретный плод. И теперь я прекрасно отдаю себе отчет в том, чего меня ли шили.
— Образование — это право, а не привилегия.
— Звучит как лозунг Ассоциации современной молодежи.
— Тебе не закрыта дорога в университет.
— Разумеется, не закрыта. Я имею право поступить в университет. Ничто не мешает мне воспользоваться этим правом, ничто, кроме денег. Единственно, что мне нужно, — это книги, плата за обучение, одежда, еда и крыша над головой. Когда все это есть, то легко разглагольствовать о своих правах.
— Многие до нас боролись.
— И многие потерпели неудачу.
— Это не дает тебе права складывать оружие.
— Тебе очень легко с твоего высокого пьедестала высказывать критические взгляды.
— Я не выбирал себе родителей.
— Да, пожалуй.
От Эйба Эндрю ушел с чувством раскаяния, уныния и острой жалости к себе. Он знал, что причинил другу боль, но считал, что имеет право на эту жестокость. Когда он вышел на Найл-стрит, он заметил возле своего дома знакомый автомобиль. Альтман! Что он здесь делает? Эндрю открыл дверь и поспешил к себе в комнату.
— Эндрю! — позвала Мириам.
— Да?
— Поди сюда на минуту.
Он медленно вошел в гостиную, где за столом сидели Мириам, Кеннет и господин Альтман. На лице Кеннета нельзя было прочесть ничего.
— Добрый вечер, Эндрю, — сказал Альтман, протягивая руку.
— Добрый вечер, сэр.
— Как наш юный гений?
— Благодарю, хорошо, — ответил он, глотая слюну.
— Сядь, мой мальчик.
Мистер Альтман был человек чопорный и строгий, педант, но вместе с тем на редкость отзывчивый. Ученики и боялись и обожали его. Эндрю присел на краешек кушетки.
— Мы говорили о тебе, Эндрю.
— Да, сэр?
— Все в порядке. Ты будешь получать стипендию Ван Зила плюс школьную стипендию. Ты будешь всем обеспечен в течение четырех лет.
— Благодарю вас, сэр.
— Итак, настраивайся на университетский лад и относись к своим профессорам с большим почтением, чем относился к нам.
— Да, сэр. То есть нет, сэр, — сказал он смущенно.
Мистер Альтман улыбнулся.
Кеннет сидел хмурый.
— И если у вас возникнут какие-либо затруднения, госпожа Питерс, вам стоит лишь позвонить мне в школу. Всего хорошего, Эндрю.
— Благодарю вас, сэр.
Директор пожал всем руки и на прощанье подмигнул Эндрю. Растерянный, не помня себя от радости, Эндрю отправился к себе. Кеннет, по-видимому, не будет особенно придираться к нему. Черномазый ублюдок! Лоботряс! Что ж, этот лоботряс покажет ему, как надо работать! Он будет работать, как проклятый! И, конечно, нужно помириться с Эйбом.
Глава третья
Начались суматошные дни, заполненные до предела. Английский, латынь, история, философия, расписания, конспекты, консультации. Это были дни полного безумия, когда ему казалось, что стоит чего-нибудь упустить — и все рухнет. Волшебство Шекспира и Чосера. Gladly wolde he lerne and gladly teche [Титания, удалец Основа — персонажи комедии]. Покой в объятиях Титании с удальцом Основой[Шекспира «Сон в летнюю ночь».]. Стенания сумасшедшего Лира среди зарослей вереска. Очарование Арденнского леса. Первые дни в университете.
О каждом изменении в расписании необходимо ставить в известность заведующего учебной частью. Лекция по истории будет в двадцать седьмой аудитории в одиннадцать двадцать пять. Эндрю с благоговением оглядывает увитые плющом аудитории и снующих вокруг студентов. Любовная тоска Катулла. Героическая «Энеида» Вергилия. Он снова и снова произносит вслух: «At nunc horrentia Martis, arma virumque cano»[И теперь я воспеваю ужасное Марсово оружие и мужа (лат.).], чтобы уловить трепетный ритм. «Я славлю оружие и воина». Это были дни, когда он, преодолев смущение, растворился в массе однокурсников — черных, белых и коричневых. Эйб, кажется, сразу почувствовал себя в родной стихии. Империя Александра Македонского. Великий раскол. Французская революция не принесла ни свободы, ни равенства, ни братства. Постепенно Эндрю распутывал сложные философские теории. Декарт, Платон, Гоббс, Гегель. Голова шла кругом, и он был не в состоянии осмыслить все новые и новые понятия.
