Ричард Рив - Чрезвычайное положение
Потом они долго еще лежали, обнявшись, и слушали последнюю часть. Музыка снова победно утверждала вторую тему. Затем под мощные звуки рояля грянул весь оркестр. Концерт кончился затихающим диалогом между солистом и оркестром. В комнате воцарилось безмолвие робеющей страсти.
— Руфь?
— Да, Энди.
— Мы совершили поступок, недостойный европейцев.
— Где-то я читала о подобном.
— Да. Я и моя белая леди совершили поступок, недостойный европейцев.
— А все-таки я тебя люблю.
— Ия тебя тоже.
— Мне нет дела ни до полиции, ни до семьи, ни до того, что подумают люди, — я только хочу быть с тобой.
— Это Южная Африка, дорогая.
— Ну и пусть.
Она тихо плакала в его объятиях. Прошло много времени, прежде чем он встал и поправил одежду.
— Хочешь еще джина? — спросил он, включая свет.
— Я и первого бокала не выпила.
— А я налью себе бренди на дорожку и пойду.
— Ты непременно должен уйти, Энди?
— Не могу же я спать здесь!
— Почему?
— С белой леди? Это было бы совсем не по-южноафрикански. — Он кисло усмехнулся.
— Куда же ты пойдешь?
— Думаю заглянуть к своей сестре Мириам. Мы не виделись два года — с тех нор, как я поссорился с ее мужем.
— 11о ведь она тебя не ждет.
— Не беспокойся, я как-нибудь устроюсь.
— Тебя не задержат?
— Все будет в ажуре.
— Но автобусы сейчас уже не ходят.
— Ничего, кто-нибудь подвезет.
— Возьми мою машину.
— А как же ты?
— Поеду в университет на автобусе.
— Когда мы теперь увидимся?
— Я буду свободна завтра с трех до четырех.
— Подождать тебя в библиотеке?
— Хорошо, Энди. Ключи в кармане моей куртки.
— Ладно.
Он проглотил бренди одним залпом и простился.
— До свидания, Энди.
— До свидания, Руфь.
Эндрю быстро сбежал по лестнице, подошел к стоянке и завел «остин». Когда он отъезжал, ему показалось, будто в машине, стоявшей на другой стороне улицы, сидит Блигенхаут.
Перевод Т. Редько
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вторник, 29 марта 1960 года
Жилищное и промышленное строительство в Кейптауне почти полностью остановлено. Уголь, молоко и газеты доставляются нерегулярно и с опозданием. Покупатели вынуждены получать молоко непосредственно на складе. Хлеба не хватает. Число служащих в отелях и гаражах значительно сократилось. В доках Дункана скопилось множество судов. В магазинах Ланги продукты раскуплены подчистую — все до последнего мешка маиса, до последней буханки хлеба; положение с продовольствием в локации отчаянное. Свыше двух тысяч африканцев спешно возвращаются в Транскей. Как утверждают официальные источники, агитаторы якобы ходят по предприятиям и стройкам, по лавкам и домам жителей локации и угрожают суровой расправой, если они не прекратят работу.
Глава первая
Около двух часов Эндрю подъехал к дому Мириам. Свет во всех комнатах был погашен, и шторы на окнах плотно задернуты. Эндрю обрадовался, не обнаружив машины Кеннета на ее обычном месте у проволочной изгороди — ему так не хотелось нового скандала. Он поставил машину Руфи за углом и вернулся к парадному. Нажал кнопку звонка, и в памяти воскрес тот далекий вечер, когда он вот так же звонил в эту дверь. Сейчас никто не отзывается на его звонок, хотя он разносится по всему дому. Может быть, Мириам куда-нибудь ушла, но это маловероятно. Он стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. Над бухтой плыл узенький прозрачный серп луны, окруженный косматыми облаками. Он снова нажал кнопку, и ему показалось, что на этот раз за дверью послышались шаги… Как давно это было! Тринадцать лет назад. День похорон матери. Теплый вечер, пришедший на смену ветрам и дождю. Над Столовой бухтой — желтая вангоговская луна. Пронизанные желтым светом сумерки в марте 1947 года. Воздух насыщен электричеством. Да, давно это было… Он решил позвонить еще раз. В прихожей вспыхнул свет.
— Кто там? — спросила Мириам каким-то странным голосом.
— Это я, Эндрю.
— Кто?
— Эндрю, твой брат.
— А-а… — Последовала длинная пауза, затем он услышал, как поворачивается в скважине ключ, и дверь слегка приоткрылась. — Входи, Эндрю!
— Мириам!
Он поразился происшедшей в ней перемене. Кожа на лице поблекла и сделалась прозрачной, как пергамент, под глазами набухли мешки. Теперь она казалась более хрупкой, чем прежде, и обнаруживала удивительное сходство с матерью, чего никогда раньше Эндрю не замечал.
— Да, Мириам, это я.
Она отчужденно взглянула на него и скривила губы. Потом неожиданно смягчилась и, стараясь не смотреть в его сторону, спросила:
— Что тебе здесь нужно в такой поздний час?
— Я ищу, где бы переночевать.
— А ты не можешь пойти к кому-нибудь еще?
— Я вернулся к тебе.
— Это связано с политикой?
— В какой-то степени да.
— Я так и думала.
Она тяжело опустилась на стул, не предложив ему сесть. Эндрю догадался, что в доме творится неладное. Два часа ночи, а Мириам еще не ложилась. Что-то стряслось. Что-то очень серьезное.
— Послушай, Мириам!
— Да, Эндрю.
— Что-нибудь случилось?
— Я устала.
— Извини, что я тебя побеспокоил.
— Ты тут ни при чем. В последнее время я чувствую себя совсем разбитой. Все меня угнетает, все. Что-то болит у меня вот здесь. Внутри. Глубоко под кожей.
— Из-за Кеннета?
— Нет, не из-за Кеннета. — Он знал, что она говорит неправду. — Нет, нет, с чего ты взял?
Ее слова не убедили Эндрю.
— Мириам, можно переночевать здесь? Может быть, мне придется пожить у тебя несколько дней.
Он нервно рассмеялся, но она никак не отреагировала на его смех.
— Не знаю. Право, не знаю. Зачем тебе понадобилось идти сюда?
— Ну, так случилось, что я вынужден был куда-то идти, а ты мне как-никак сестра.
— В самом деле? Ты все еще считаешь меня сестрой, хотя мы не виделись два года?
— Я не приходил сюда из-за твоего мужа.
— Из-за Кеннета?
— Да, из-за Кеннета.
— Да, из-за Кеннета, — повторила она шепотом.
— Он сейчас на работе?
— Не знаю.
— Но в конце концов ты обязана знать.
— Я не знаю, и меня это не интересует.
— Мириам, тут что-то неладное.
— Ничего неладного.
— Скажи мне, в чем дело. Может быть, я тебе помогу.
— Я сварю кофе.
Она медленно встала, держась за край стола, и, с трудом переставляя ноги, направилась к плите.
— Прости, если я разбудил тебя.
— Ты меня не разбудил. В это время я обычно еще не сплю.
— Ждешь Кеннета?
— Просто жду.
— Он плохо к тебе относится?
— Кто?
— Кеннет.
— Нет, что ты!
Эндрю обратил внимание на то, что в кухне не так чисто, как бывало прежде. Грязные чашки были сложены в мойке, календарь на стене висел косо, и на всем лежала печать неряшливости и беспорядка.
— Но ведь должна же быть какая-нибудь причина.
Мириам разливала кофе, и он не мог с уверенностью сказать, что она его слушает. Он встал, чтобы достать с верхней полки сахар и ложечки. За кофе они не обмолвились ни словом.
— Ничего, если я останусь?
— Право, не знаю.
— Мириам, ты боишься Кеннета!
— Просто боюсь.
Он вспомнил, как ушел из этого дома два года назад. Налитые кровью глаза Кеннета, и непреодолимое желание схватить его за горло и задушить, прикончить негодяя на месте. Жаль, что он тогда не сделал этого.
— Как он сейчас?
Впервые за все время она посмотрела на Эндрю в упор; губы ее дрожали.
— В доме ад, Эндрю, сущий ад. Кеннет непрерывно пьет.
— Я знаю. Два года назад, когда я ушел от вас, он только начинал.
— Да, но он пьет все сильнее и сильнее. Вместе с Джеймсом.
— Неужели?
— Они неплохо спелись.
Эндрю вспомнил, как Джеймс исподволь науськивал на него Кеннета. Дрянь! Его и сейчас жгла обида при одном воспоминании о том, как избил его брат в день смерти матери.
— Каждый день сидят в этих дешевых барах для белых. На уме у них только вино да женщины.
— А где он сейчас?
— Должен быть на работе. Он по-прежнему работает водителем автобуса.
— Я спрашиваю о Джеймсе, не о Кеннете.
— Джеймс разошелся с женой. Живет где-то около Обсерватории.
— Выдает себя за белого?
— Да.
— И по-прежнему ходит сюда?
— Почти каждый вечер. Они все время пьянствуют вместе. В барах, здесь, там, всюду. Я не могу дольше терпеть. Все это у меня в печенках сидит, Эндрю, вот здесь.
— Мне очень больно за тебя, Мириам.
Она плакала тихо, как-то устало и монотонно.
— По-настоящему всерьез это началось в июне прошлого года.
